Эхо во тьме

«Остановись и познай, что Я Бог», – сказал ей живущий в ней Дух. И она послушно стала ждать Его воли, не питая при этом никаких надежд.
Хадасса услышала, как кто‑то из слуг открыл входную дверь и поприветствовал Марка. Она забеспокоилась. Навестив Юлию, Марк ушел из дома, и его не было весь вечер. Проходя через переднюю, он повернул голову в ее сторону, увидел ее и остановился. Она прислонилась спиной к стене небольшого алькова, ее сердце снова сильно забилось.
Отстегнув золотую брошь, Марк передал рабу свой плащ. Когда он входил в перистиль, она встала.
– Пожалуйста, сиди, – сказал ей Марк и сел на другой конец мраморной скамьи. Откинувшись назад, он глубоко вздохнул и прижал ладонь к раненому боку.
Хадасса всмотрелась в его бледное и уставшее лицо.
– Твоя рана…
– Пустяки, – отрывисто произнес Марк. – Перед тем как я ушел, Юлий дал мне другую одежду.
– Ты бы сначала залечил ее как следует.
– Я не привык долго сидеть на одном месте.
– Это видно.
Он услышал, как доброжелательно она говорит с ним, и улыбнулся. Оглядев небольшой альков, он вспомнил, как часто он сидел здесь с Хадассой. Она нередко приходила сюда поздним вечером или ранним утром, чтобы помолиться.
– Спасибо тебе за то, что ты навестил Юлию, – сказала Хадасса.
Вернувшись в настоящее, Марк посмотрел на Азарь.
– Не очень‑то приятным был этот визит, – сухо сказал он. Ему казалось странным то, что он чувствовал себя очень уютно и спокойно, общаясь с этой женщиной, которую едва знал. И с каждой встречей она интриговала его все больше.
– Это только начало.
– Хочешь сказать, что я должен продолжать эти встречи? – Его губы скривились в сардонической улыбке. – Не думаю, что мне стоит это делать. – Его эмоции в этот вечер еще не улеглись. Перед глазами стояло лицо Юлии, бледное, вытянутое, глаза, умоляющие его о том, что он вряд ли мог ей дать. – Может быть, будет лучше, если я оставлю ее в покое.
– Лучше для кого?
– Ты прямолинейна, – сухо сказал он. – Не такое уж плохое качество. Есть воспоминания, которые лучше похоронить навсегда.
Хадасса очень хорошо его понимала. Ей самой пришлось выбросить из памяти многое из того, что Юлия сделала с ней и с другими людьми. Это было нелегко. Даже когда она во всем полагалась на Господа, в ее жизни оставались моменты, когда приходилось вести тяжелую внутреннюю борьбу. И все же, когда она меньше всего этого ожидала, Юлия удивляла ее тем, что производила на нее самое приятное впечатление. Марку нужно было это увидеть, ему необходимо было об этом напоминать.
– Какой была твоя сестра в детстве?
Марк улыбнулся горькой улыбкой.
– Восхитительной.
– Расскажи мне о ней.
И Марк стал рассказывать, начав с самых ранних лет, когда они еще жили в Риме, о ее непосредственности, ее жажде жизни, о том, как она легко смеялась и радовалась всему. По мере того как он рассказывал, его печаль усиливалась, потому что он тогда любил свою сестру, гордился ею, боготворил ее.
– А потом она познакомилась с Калабой, – сказал он. – Ее с ней познакомила Олимпия. О Калабе я слышал задолго до этого. В Риме она была хорошо известна. Ходили слухи, что она убила собственного мужа, но никто не смог этого доказать. У нее были друзья в самых высших кругах. И Юлия была не первой и, думаю, не последней, кого она развратила своим влиянием.
– Ты хочешь сказать, что развращенность Юлии была результатом влияния Калабы? – тихо спросила Хадасса.
Марк посмотрел на нее и увидел в ее взгляде своего рода вызов. Кивнув головой, он глубоко вздохнул и откинул голову назад.
– Отчасти виноват и я, – признался он.
– Насколько, мой господин?
– Я познакомил Юлию со зрелищами, с тем, что мой отец ненавидел больше всего. Я думаю, что он вообще был бы счастлив изолировать Юлию от этого мира. Сейчас, оглядываясь назад, я думаю, что в известной степени он был прав. Есть люди, которые понимают развратность того, что они видят, и тут же отворачиваются. А другие становятся равнодушны к страданиям других. Они хотят все больше удовольствий и ни в чем не находят удовлетворения. Юлия как раз из числа таких.
– Ты больше не посещаешь зрелища?
– Уже давно. Однажды я внезапно утратил к ним всякий интерес. – Точно так же, как он утратил интерес ко многому из того, что раньше его привлекало и тянуло к себе.
Какой была та жизнь, которой жила Хадасса? Теперь он разделял ее веру…