Художественное своеобразие повести Вешние воды

ГЛАВА 2. ХУДОЖЕСТВЕННОЕ МАСТЕРСТВО ТУРГЕНЕВА

Повести предпослано четверостишие из старинного русского романса:

Веселые годы,
Счастливые дни –
Как вешние воды
Промчались они.

Не трудно догадаться, что речь пойдет о любви, о молодости. Повесть написана в форме воспоминаний. Главный герой Санин Дмитрий Павлович, ему 52 года, он вспоминает все возрасты и не видит просвета. «Везде все то же вечное переливание из пустого в порожнее, то же толчение воды, то же наполовину добросовестное, наполовину сознательное самообольщение… – а там вдруг, уж точно как снег на голову нагрянет старость – и вместе с нею … страх смерти… и бух в бездну!» [2, с.98]

Чтобы отвлечься от неприятных мыслей, он присел к письменному столу, стал рыться в своих бумагах, в старых женских письмах, собираясь сжечь этот ненужный хлам. Вдруг он слабо вскрикнул: в одном из ящиков была коробка, в которой лежал маленький гранатовый крестик. Он опять сел в кресло у камина – и опять закрыл руками лицо. «…И вспомнил он многое, давно прошедшее… Вот что он вспомнил…».
Эта часть повести является экспозицией, где главный герой, которому 52 года, размышляет и вспоминает события тридцатилетней давности, своей молодости, произошедшие с ним во Франкфурте, когда он возвращался из Италии в Россию. Все эти события автор описывает дальше. И уже в первых главах повести начинается завязка произведения, где мы знакомимся также с главными героями: молодой девушкой Джеммой, ее братом Эмилем, а также с женихом Джеммы господином Клюбером, фрау Леноре – матерью семейства Розелли и маленьким старичком по имени Панталеоне.
Однажды, будучи проездом во Франкфурте, Санин зашел в кондитерскую, где помог молодой дочери с упавшим в обморок младшим братом. Семья прониклась к Санину симпатией и неожиданно для себя несколько дней он провел с ними. Когда он был на прогулке с Джеммой и ее женихом, один из молодых немецких офицеров, сидевших за соседним столиком в трактире, позволил себе грубо себя повести и Санин вызвал его на дуэль. Дуэль закончилась благополучно для обоих участников. Однако, это происшествие сильно встряхнуло размеренную жизнь девушки. Она отказала жениху, который не смог защитить ее достоинство. Санин же внезапно понял, что полюбил ее. Любовь, охватившая их, привела Санина к мысли о женитьбе. Даже мать Джеммы, пришедшая вначале в ужас из-за разрыва Джеммы с женихом, постепенно успокоилась и стала строить планы на их дальнейшую жизнь. Чтобы продать свое имение и получить деньги на совместную жизнь, Санин поехал в Висбаден к богатой жене своего пансионного товарища Полозова, которого он случайно встречает во Франкфурте. Однако, богатая и молодая русская красавица Марья Николаевна по своей прихоти завлекла Санина и сделала его одним из своих любовников. Не в силах противиться сильной натуре Марье Николаевны Санин едет за ней в Париж, но вскоре оказывается ненужным и со стыдом возвращается в Россию, где жизнь его вяло проходит в светской суете. Лишь через 30 лет он случайно находит чудом сохранившийся засохший цветок, ставший причиной той дуэли и подаренный ему Джеммой. Он мчится во Франкфурт, где выясняет, что Джемма через два года после тех событий вышла замуж и счастливо живет в Нью-Йорке с мужем и пятью детьми. Ее дочь на фотографии выглядит как та молодая итальянская девушка, ее мать, которой Санин когда-то предложил руку и сердце.
Говоря, что итальянцы обрисованы в этой повести в «самых теплых тонах», автор рассматривает каждый из этих образов. С наибольшим вниманием он останавливается на образе Джеммы, которую считает «подлинной героиней повести».
В Джемме Тургенев стремился воплотить образ девушки искренней и непосредственной, но при этом он, по-видимому, заботился о том, чтобы эта непосредственность не переходила в развязность. Пережитая ею драма не приводит ее к таким поступкам, на какие способны русские женщины (например, уход в монастырь), что характеризует ее как истинную итальянку.
В образе Полозовой Тургенев стремился сильнее подчеркнуть коварство, жестокость и низменность ее натуры. Так, например, глаза ее он называет «алчными»; в обращении к Санину автор использует слова: «приказала она почти грубо»; ив характеристике, которую Мария Николаевна дает сама себе во время первой беседы с Саниным, звучит безжалостное выражение: «я людей не щажу»; в размышлениях Санина о неотвязных чертах образа Полозовой говорится: «они ухмыляются дерзостно.
Санин влюбляется в прелестную Джемму, в итальянку, но и у ее милого, шумного, сумасбродного семейства представления о России точно такие же, как у большинства иностранцев в наши дни: итальянские дамы удивляются, что русская фамилия может быть так легко произносима, и беззаботно делятся с Саниным своим видением его далекой родины: вечный снег, все ходят в шубах и все военные. Между прочим, между Саниным и Джеммой серьезный языковой барьер: он неважно говорит по-немецки, она неважно говорит по-французски, к тому же обоим приходиться общаться на неродном языке. Неудивительно, что герой от такого общения устает. Неудивительно, что у него разыгралась ностальгия. Утолительница ностальгии является Санину в образе роковой женщины, которой автор откровенно любуется, которой до дрожи боится.
Портрет Санина (гл. 14.): Немного расплывчатые черты, голубые глазки. «Во-первых, он был очень и очень недурен собою. Статный, стройный рост, приятные, немного расплывчатые черты, ласковые голубые глазки, золотистые волосы, белизна и румянец кожи – а главное: то простодушно-веселое, доверчивое, откровенное, на первых порах несколько глуповатое выражение, по которому в прежние времена тот час можно было признать детей степенных дворянских семей, хороших баричей… наконец, свежесть, здоровье – и мягкость, мягкость, – вот вам весь Санин».
Расплывчатость черт наводит на мысль о неопределенности героя, его неспособности проявить твердость характера, сделать правильный выбор. Такие люди часто попадают под влияние другой сильной личности. Хорошо, если это влияние будет положительным, а если нет? «Голубые глазки» характерны для ребенка, а не для взрослого мужчины.
Портрет Джеммы (гл. 2, начало и конец главы; гл. 3, начало). «В кондитерскую, с рассыпанными по обнаженным плечам темными кудрями, с протянутыми вперед обнаженными руками, порывисто вбежала девушка лет девятнадцати…».
«Нос у нее был несколько велик, но красивого, орлиного ладу, верхнюю губу чуть-чуть оттенял пушок; зато цвет лица, ровный и матовый, ни дать ни взять слоновая кость или молочный янтарь, волнистый лоск волос… и особенно глаза, темно-серые, с черной каемкой вокруг зениц, великолепные, торжествующие глаза…».
Отмечаем глаза – темно-серые, великолепные, торжествующие, большие, распахнутые, тревожные. Они живут на лице Джеммы, в них отражаются все внутренние чувства и переживания героини.
Санин берет подаренную Джеммой розу, и ему кажется, «что от ее полузавядших лепестков веяло другим, еще более тонким запахом, чем обычный запах роз». На единственном свидании с возлюбленным Джемма два раза чуть не роняет зонтик, и об этом сказано так, что становится понятно, из чего и как возникает любовь.
В основе повести лежит более чем известное клише любовного треугольника, который составляют две героини и один герой. Конфликт заключен в том, что наивная, чистая, юная девушка не предполагает опасности со стороны опытной и циничной соперницы, одерживающей победу ради «любви к искусству». Герой пассивен, он, строго говоря, не делает выбор, а подчиняется. В каком-то смысле, именно он терпит главное поражение, теряя настоящую любовь и не приобретая ничего взамен.
Тургеневская Джемма – итальянка, и итальянский колорит на всех уровнях, начиная с языкового и заканчивая описанием итальянского темперамента, эмоциональности и т. п., всех деталей, входящих в канонический образ итальянца, дан в повести едва ли не с избыточной подробностью. Именно этот итальянский мир, с его темпераментной отзывчивостью, легкой возгораемостью, быстро сменяющими друг друга печалями и радостями, отчаянием не только от несправедливости, но от неблагородства формы, подчеркивает жестокость и низость поступка Санина. Но именно против «итальянских восторгов» Санина выступает Марья Николаевна и, может быть, в этом она не вполне несправедлива [8, с.104]
У Тургенева итальянское, в данном случае соответствующее всем возможным добродетелям, в определенном смысле, также уступает другому (русскому) образу. Как нередко бывает, отрицательный персонаж «переигрывает» положительный, и Джемма кажется несколько пресной и скучной (несмотря на свое артистическое дарование) в сравнении с ярким обаянием и значительностью Марьи Николаевны, «очень замечательной особы», обвораживающей не только Санина, но и самого автора. Тургенев почти шаржирует хищность и порочность Марьи Николаевны: « …на губах змеилось торжество – а глаза, широкие и светлые до белизны, выражали одну безжалостную тупость и сытость победы. У ястреба, который когтит пойманную птицу, такие бывают глаза» [2, с.176]
Однако такого рода пассажи отступают пред гораздо более сильно выраженным восхищением прежде всего перед ее женской неотразимостью: «И не то, чтобы она была отъявленная красавица <…> ни тонкостью кожи, ни изяществом рук и ног она похвалиться не могла – но что все это значило? <…> Не перед «святыней красоте», говоря словами Пушкина, остановился бы всякий, кто бы встретился с нею, но перед обаянием мощного, не то русского, не то цыганского, цветущего русского тела… и невольно остановился бы он! <…> «Эта женщина, когда идет к тебе, точно все счастье твоей жизни тебе навстречу несет.» [3, с.96] и т.д. «Обаяние Марьи Николаевны динамично: она постоянно в движении, постоянно меняет «образы» [4, с.76]
На этом фоне особенно проступает статичность совершенной красоты Джеммы, ее статуарность и живописность в «музейном» смысле слова: она сравнивается то с мраморными олимпийскими богинями, то с Аллориевой Юдифью в Палаццо Питти, то с Рафаэлевой Форнариной (но следует помнить, что это не противоречит проявлениям итальянского темперамента, эмоциональности, артистизма). Анненский говорил о странном сходстве чистых, сосредоточенных и одиноких тургеневских девушек (Джемма, правда, в их число не входит) со статуями, об их способности превращаться в статую, об их несколько тяжелой статуарности. [5, с.178]
Не меньшее восхищение у героя (автора) вызывает ее одаренность, ум, образование, вообще неординарность натуры Марьи Николаевны: «Она выказывала такие коммерческие и административные способности, что оставалось только изумляться! Вся подноготная хозяйства была ей отлично известна; <…> каждое ее слово попадало в цель»; «Марья Николаевна умела рассказывать… редкий дар в женщине, да еще в русской! <…> Санину не раз пришлось расхохотаться от иного бойкого и меткого словца. Пуще всего Марья Николаевна не терпела ханжества, фразы и лжи…» и т. д. Марья Николаевна – личность в полном смысле слова, властная, волевая, и как личность оставляет далеко позади чистую, непорочную голубицу Джемму. На это обратил внимание Анненский, когда говорил, что красота у Тургенева – «самая подлинная власть» (ср. еще «наглость властной красоты», «пьянящая власть наслаждения, для которой Тургенев забывал все на свете»). Среди мужчин-жертв этой красоты («любителей свежих булок») Анненский называет и Санина, прибавляя, что «кроткая красота у Тургенева нас как-то не впечатляет» [3, с.76]
Любопытна, как иллюстрация, театральная тема в характеристике обеих героинь. Вечерами в семье Розелли разыгрывался спектакль: Джемма превосходно, «совсем по-актерски» читала «комедийку» среднего франкфуртского литератора мальца, «корчила самые уморительные гримасы, ежила глаза, морщила нос, картавила, пищала»; Санин «не мог довольно надивиться ей; его особенно поражало, как ее идеально-прекрасное лицо принимало вдруг такое комическое, иногда почти тривиальное выражение» [4, с.66]
Очевидно, примерно такого же уровня пьесу смотрят Санин и Марья Николаевна в Висбаденском театре – но с какой убийственной язвительностью отзывается о ней Марья Николаевна: «Драма! – произнесла она с негодованием, – немецкая драма. Все равно: лучше, чем немецкая комедия». <…> То было одно из многочисленных доморощенных произведений, в которых начитанные, но бездарные актеры <…> представляли так называемый трагический конфликт и наводили скуку. <…> Поднялось опять на сцене кривлянье да хныканье». Санин воспринимает пьесу ее трезвыми и беспощадными глазами и никаких восторгов не испытывает.
Противопоставление масштабов на глубинном уровне ощущается и в том, что сообщается об обеих в заключении повести. «Она давно умерла» – говорит Санин о Марье Николаевне, отвернувшись и нахмурившись, и в этом подспудно ощущается некий драматизм (особенно если вспомнить, что цыганка предсказала ей насильственную смерть).
Тем более ощущается этот насильственный драматизм на фоне Джеммы, благодарной Санину за то, что встреча с ним избавила ее от нежеланного жениха и позволила найти свою судьбу в Америке, в браке с преуспевающим негоциантом, «с которым она живет вот уже двадцать восьмой год совершенно счастливо, в довольстве и изобилии»
Отделавшись от всех сентиментальных, эмоциональных и романтических атрибутов итальянского (воплощенных в фрау Леноре, Панталеоне, Эмилио и даже пуделе Тарталье), Джемма воплотила образец мещанского счастья на американский манер, ничем, по сути дела, не отличающегося от когда-то отвергнутого немецкого варианта. И реакция Санина на эти, осчастливившие его известия, описана в манере, за которой можно предполагать авторскую иронию: «Не беремся описывать чувства, испытанные Саниным при чтении этого письма. Подобным чувствам нет удовлетворительного выражения: они глубже и сильнее – и неопределеннее всякого слова. Музыка одна могла бы их передать» [3, с.76]
Как бы то ни было, нельзя расстаться с впечатлением, что несчастливый выбор Санина был в ином измерении более верным и, лишив его тихого семейного счастья, позволил ему пережить более высокий духовный опыт.
Пройдет тридцать лет, и этот кот, этот клубок, эта корзинка вызовут у Санина такой острый приступ ностальгии – на этот раз не географической, а временной – что избавиться от нее можно будет только одним способом: покинув этот свет и переместившись в другой. «Слышно, что он продает все свои имения и собирается в Америку
Однако, подобно тому как «негодная природа» оказывалась у Тургенева одновременно и трагически бездушной и обольстительной, так же и любовь, в понимании Тургенева, имеет свою оборотную, радостную и смягчающую чувство трагизма сторону.
В «Первой любви» (1960) Тургенев вновь утверждает понимание любви как неизбежного подчинения и добровольной зависимости, как стихийной силы, господствующей над человеком. И вместе с тем главная тема повести – это непосредственное обаяние первой любви, не тускнеющее от тех обвинений, которые возводит против этой грозной силы автор. Точно так же в «Вешних водах», отделенных от «Первой любви» целым десятилетием, Тургенев развивает ту же философию любви как силы, подчиняющей себе человека, порабощающей его, и в то же время восхищается красотой любовного чувства, несмотря на то что, по мысли автора, чувство это не приносит человеку счастья и часто ведет его к гибели, если не физической, то нравственной. Одна из глав повести «Вешние воды» завершается таким лирическим возгласом автора: «Первая любовь – это та же революция: однообразно-правильный строй сложившейся жизни разбит и разрушен в одно мгновение, молодость стоит на баррикаде, высоко вьется ее яркое знамя – и что бы там впереди ее ни ждало – смерть или новая жизнь – всему она шлет свой восторженный привет» (VІІІ, 301).
В обоих случаях, – и трагически ощущая свою беспомощность перед лицом равнодушной природы, и радостно переживая красоту таких явлений, как природа и любовь, – человек у Тургенева равно остается пассивным орудием вне его лежащих сил. Он не творец собственного счастья и не устроитель своей судьбы. Правда, для того чтобы понять это, он должен, по Тургеневу, пройти длинную цепь стремлений к счастью, падений и разочарований. Зато потом, когда на жизненном опыте подтвердится печальная истина, человеку не останется ничего другого, как сознательно отказаться от претензий на личное счастье ради внеличных целей, ради того, что он считает своим нравственным «долгом». Только на этом пути он найдет если не счастье, то во всяком случае удовлетворение, хотя и горькое, от сознания выполненной обязанности и завершенного труда, возложенного на себя взамен неосуществимых стремлений к счастью.
Немаловажную роль играет у Тургенева так называемый «язык цветов», очень распространенный в 19 веке, согласно которому каждое растение имело определенное символическое значение, и подбором цветов в букете можно было «разговаривать». «Язык цветов» помогает открывать потаенный смысл произведения, позволяет глубже понять характеры персонажей, разобраться в их судьбе. Символическое значение имеют подарки обеих героинь Санину: Джемма дарит ему розу, а Полозова – железное кольцо, символ своей власти и торжества над ним. Из женского кольца чувств Полозовой герою не суждено было вырваться. Симпатии автора целиком на стороне Джеммы. И в мягком, элегическом тоне повествования, и в описании красоты и обаяния Джеммы, и в поэтическом обрамлении повести (маленький гранатовый крестик, подаренный Джеммой, который и в конце и в начале произведения рассматривает Санин, воскрешая в памяти ее образ) – во всем этом чувствуется прославление любви чистой, нежной, идеальной. И возникает мысль: вешние воды – это символ не только скоротечности человеческих симпатий, привязанностей, чувств, но и счастливой юности, красоты, благородства человеческих отношений.
Во многих произведениях Тургенева фигурирует роза. В частности, в «Вешних водах» роза олицетворяет красоту главной героини: «Черта тени останавливалась над самыми губами: они рдели девственно и нежно – как лепестки столиственной розы…» Не случайна в этой связи сама фамилия героини – Розелли.
Роза в ходе повествовании исполняет предназначенную ей роль, согласно своей символике: она становится «знаком» любви между Саниным и Джеммой. Роза эта служила также символом чистоты. Но красота и чистота едва не оказались запятнанными. Пошлая выходка пьяного офицера, схватившего цветок со стола, поставила под угрозу все, что воплощала собой роза. Писатель замечает, что этот цветок Донгоф поочередно давал нюхать друзьям. Деталь немаловажная, позволяющая сделать вывод о том, как офицеры относятся к любви. Санин вмешался – этим он показал, что Джемма ему небезразлична, что он собирается бороться за свою любовь, отстаивать чистоту чувств. «Возвращенную розу» Санин вложил в руку Джемме. Затем последовал вызов на дуэль. Но поединок закончился мирным договором. Возможно, это значило, то что и за розу, и за любовь Джеммы Санин не готов бороться до конца.
Дуэли предшествует эпизод ночного разговора юноши и девушки, когда герои внезапно оказываются охвачены «знойным вихрем» любви. Кульминационным является момент, когда Джемма передает Санину эту отвоеванную им у обидчика розу как символ своих чувств. Писатель делает акцент на том, что героиня вынула цветок из-за корсажа, что говорит о сокровенности и глубине чувств девушки. Джемма трепетно охраняет цветок от чужих глаз. Период бурного расцвета чувств проходит под «знаком» розы: Санин три дня носил ее «у себя в кармане» и без конца «лихорадочно прижимал к губам».
В сцене свидания Санина и Джеммы, «когда мгновенно как вихрь налетела на него любовь», девушка, «достав из корсажа уже увядшую розу, бросила ее Санину. – «Я хотела дать вам этот цветок…» Он узнал розу, которую отвоевал накануне…» (VIII, 297-298). Эта красная роза – метафорический образ Джеммы и ее жизни, которые девушка отдает Дмитрию Санину.
Роза – одна из внешних причин, вызывающих поступки Санина. После дуэли он понимает, что любит Джемму. «Он вспомнил о розе, которую вот уже третий день носил у себя в кармане: он выхватил ее и с такой лихорадочной силой прижал ее к своим губам, что невольно поморщился от боли» (VIII, 314).
Тургеневская повесть наполнена красными розами. Они цветут в саду Джеммы, вазы украшают ее дом.
В зрелом возрасте Дмитрий Санин, разбирая старые письма, находит засохший цветок, перевязанный полинявшей ленточкой. Это увядшее растение здесь, с одной стороны, символизирует любовь, которая после измены превратилась из роскошной розы в засохший цветок; с другой стороны – загубленную жизнь героя.
Санин в повести сравнивается с молодой, недавно привитой яблоней. Яблоня считается символом жизни; во многих русских сказках упоминаются молодильные яблоки – яблоки, которые лечат все болезни. Это сравнение у Тургенева неслучайно. Санин был по-настоящему живым, в отличие от тех персонажей, которые, по словам автора, похожи на «фленсбургских устриц». С другой стороны, яблоко – символ грехопадения. По библейскому преданию, змей-искуситель соблазнил Еву в раю плодом яблони. Даже на иконах изображали Еву под райским деревом с румяными яблоками. В этом произведении Санин, искушаемый Марьей Николаевной, выступает в роли Евы. Аналогию углубляет развитие сюжета: поддавшись на искус, Санин был «изгнан из рая» – лишен шанса быть с Джеммой, а значит – вкусить настоящего счастья, обрести настоящую любовь.
Раскрыть смысл повести помогает и сирень. Возле сиреневых кустов Санин признается Джемме в любви. Сирень олицетворяет весну души, пробуждение первых любовных чувств. Но сирень также символ разлуки. В Англии, например, жениху, с которым девушка по какой-то причине не могла связать свою судьбу, посылалась ветка сирени. В жизни Санина и Джеммы сирень, независимо от намерений влюбленных, в точности исполнила роль предзнаменования разлуки. Даже то, что действие происходит летом, когда сирень уже отцвела, многочисленно: мы понимаем, что любовь эта изначально обречена на поражение».
Интересна и ещё одна деталь. Когда Санин ждал Джемму, он почувствовал запах резеды и белых акаций. Резеда является символом сердечной привязанности, акации же – романтизма. Их цвет говорит о чистоте и непорочности начавшегося чувства.
В повести «Вешние воды» о Марье Николаевне Полозовой сказано так: “Полозова неотступно носилась... нет! не носилась – торчала... перед его глазами – и не мог он отделаться от её образа <...> не мог не ощущать того особенного запаха, тонкого, свежего и пронзительного, как запах жёлтых лилий, которым веяло от её одежд”.
Лилия, по научной классификации, принадлежит к семейству “нимфейных”. Это название связано с древнегреческой легендой, согласно которой в прекрасный водяной цветок превратилась нимфа, погибшая от безответной любви к Геркулесу. Лилии издавна окружались романтическим ореолом: по западноевропейским легендам, они служили приютом эльфам; славяне считали их русальными цветами, их корням приписывали свойства приворотного зелья. У Тургенева упоминается не белая, а жёлтая лилия. Жёлтый цвет ассоциируется не с чистотой и возвышенностью, а с представлением о неверности, о горьком разочаровании. Запах жёлтых лилий, который преследует Санина при мысли о Полозовой, выступает как предзнаменование его измены и последующих сожалений о несостоявшемся счастье с Джеммой. Применительно же к Полозовой запах жёлтых лилий выступает как признак коварства.
Муж Полозовой в повести «Вешние воды» за обедом поглощал “мясо апельсина”. Цветок апельсина – флёрдоранж – свадебный цветок, символ чистоты, любви и благих намерений. Упоминание не о цветке, а о “мясе” плода говорит о том, что романтические чувства, возвышенные порывы не свойственны натуре героя. Его интересы сугубо гастрономические. А человек, все мысли которого сосредоточены на еде, в глазах писателя, свиноподобен. Поэтому Тургенев замечает, что у Полозова “свиные глазки” и “выпуклые ляжки”.
Большую роль в повестях Тургенева играют и “животные” сравнения. Например, Санин сравнивается с выхоленным, гладким, толстоногим, нежным трёхлетком. Здесь просматривается аналогия с древней легендой, повествующей о том, что когда-то кони были свободны и не признавали над собой никакой власти. Они могли прискакать даже на небо. Лишь потом кони были пленены богами и утратили свои способности. Так и Санин: покорившись Марье Николаевне, он лишился доступа “на небо”, то есть к святой любви и поистине небесному счастью, которое могла дать ему Джемма.
В эпизоде, описывающем любовные переживания героя, Санин уподобляется автором мотыльку: “Сердце героя билось так легко, как бьёт крылами мотылёк, приникший к цветку и облитый летним солнцем”. Я думаю, именно Джемма с её лучезарной любовью являлась для него солнцем. Это сравнение реализуется в дальнейшем развитии сюжета. Как известно, в ночное время суток приманкой для мотылька может служить яркий свет. Но пламя опасно мотыльку и даже зачастую гибельно. Так и Санин, попавшись на удочку Марьи Николаевны, как говорится, “обжёг себе крылья”.
А вот господин Клюбер напоминает подстриженного пуделя. Обычно собака – символ преданности и верности, но здесь упоминается пудель – декоративная, комнатная собачка. Это сравнение несёт, совершенно очевидно, отрицательную оценку героя со стороны автора. Тут можно усмотреть намёк на духовную ограниченность персонажа, неспособность к смелым поступкам. Как мы помним, Клюбер не стал защищать честь своей невесты, струсил перед Донгофом.
В повести «Вешние воды» Марью Николаевну сопровождают “хищные” сравнения. “Эти серые хищные глаза, эти змеевидные косы”. Последнее лишний раз убеждает читателя, что Марье Николаевне предстоит сыграть роль змея-искусителя в произведении. Фамилия её тоже “говорящая” – Полозова. (Полоз – это змея семейства ужей, довольно крупная и сильная.) В другом эпизоде Полозова сравнивается с ястребом. Сравнение выявляет хищную природу героини: “Она медленно перебирала и крутила эти безответные волосы, сама вся выпрямилась, на губах змеилось торжество, а глаза, широкие и светлые до белизны, выражали одну безжалостную тупость и сытость победы. У ястреба, который когтит пойманную птицу, такие бывают глаза”. Становится понятно, что ей не нужен сам Санин, ей важна лишь победа в пари, заключённом между нею и её мужем.
Еще один кульминационный момент наступает в повести, когда Санин на вопрос Полозовой: «Куда ты едешь? В Париж – или во Франкфурт?», отвечает с отчаянием своей властительницы такими словами: «Я еду туда, где будешь ты, – и буду с тобой, пока ты меня не прогонишь».
Необходимо отметить, что в этот момент наступает своеобразная развязка повести. Все исчезло. Опять перед нами одинокий, немолодой холостяк, разбирающий старые бумаги в ящиках письменного стола…
Отчего же так случилось при всем самоотверженном героизме его натуры? Марья Николаевна виновата? Вряд ли. Просто в решающий момент он не смог вполне понять ситуацию и послушно позволил собой манипулировать, распоряжаться. Легко стал жертвой обстоятельств, не стараясь ими овладеть.
Как полное счастье не дается частному человеку в его личной жизни, считал Тургенев, так полная свобода не суждена человеку общественному в его исторической жизни. И здесь и там, уверял он, приходиться довольствоваться малым, неполным счастьем и ограничивать свои стремления. Жизнь изменить нельзя, к ней можно только целесообразно приспособиться; наивно стремиться к резким и внезапным поворотам, можно рассчитывать только на медленные, постепенные изменения.
В «Вешних водах» писатель уходит в старину, погружается в воспоминания, как бы демонстративно отделяется от современности, от злободневных вопросов и любит даже подчеркивать это. Когда его упрекнули в несовременности рассказа «Странная история», он ответил: «Еще бы! – да я, пожалуй, еще дальше назад хвачу» [18, с.176]
Однако при ближайшем рассмотрении оказывается, что в своих воспоминаниях Тургенев «хватил назад» вовсе не для того, чтобы отдалиться от современности. Его «Литературные и житейские воспоминания» свидетельствуют об этом с полной очевидностью. И современники, и позднейшие критики обратили внимание на то, что в этих воспоминаниях Тургенев, воскрешая образы прошлого, в частности великий образ Белинского, был очень далек от бесстрастного летописания. В прошлом он ищет истоки современности, временами он освещает фигуры людей 40-х годов так, что они выглядят, как укор революционным демократам 60-х годов. Полемизируя с ними, Тургенев стремится представить Белинского мыслителем более глубоким и в то же время более осторожным, чем исторические преемники его дела – Чернышевский и Добролюбов. А близость самого Тургенева к Белинскому служит при этом неким аргументом, доказывающим право Тургенева с полной авторитетностью произносить приговоры над явлениями текущей литературной и общественной жизни.