Лекция 3 Английский романтизм. Предромантизм. Уильям Блейк. Поэты «Озёрной школы» (Лейкисты)

Вильям Блейк (1757-1827). Самым выдающимся представителем раннего английского романтизма был Вильям Блейк.
Вильям Блейк прожил долгую жизнь, исполненную неустанного титанического труда. Эта жизнь являет собой пример героической стойкости, верности своим революционным убеждениям, бескомпромиссной честности.
Подобно Р. Бернсу, Блейк очень рано сделал открытие, что общество, в котором он родился и жил, преступно, лицемерно, что оно поощряет мертвое, безжизненное искусство и что всякий по-настоящему одаренный художник, если он только желает оставаться художником-творцом, не имеет права мириться g этим обществом, его религией, философией, правом, деловой практикой и т. д., но обязан выступать против него, отрицать все установления этого общества, вести непрерывную войну с его официозным искусством. «Гений гневен,- замечает Блейк. - Тигры гнева мудрее, чем клячи поучения».
Сделав за целых двадцать лет до Гегеля открытие, что буржуазное общество враждебно искусству, опираясь в этом своем мнении на весь предшествующий ход развития английской литературы и искусства от Шекспира, Фильдинга и до писателей сентиментального направления включительно, Блейк активно боролся своим творчеством против официального искусства - как в живописи (против классициста Рейнольдса), так и в поэзии - против Драйдена, Попа и придворных поэтов. И если Берне, расплатившись ранней смертью за свой поэтический подвиг, сумел сказать в глаза собственнической Англии немало горьких истин, провозгласив полный разрыв передового искусства с моралью и религией буржуазной Британии, то Блейк не смог прорваться сквозь кордоны академии художеств и лондонской литературной цензуры. Тем более что после 1793 года английское правительство, напуганное ростом рабочего и демократического движения, ввело белый террор и жестоко расправлялось с каждым свободолюбивым писателем и художником. На языке пуританских революционеров 1649 года Блейк записал в свой дневник во времена белого террора в Англии: «Защита Библии в настоящем 1794 г. равнялась бы самоубийству».
Зарабатывая на существование трудом ремесленника-копировщика, эксплуатируемого более преуспевающими и бездарными собратьями, Блейк в свободные от заработков часы самоотверженно творил для будущего, отдавая себе полный отчет в том, что при жизни он обречен на трагедию безвестности и непризнания. «Мое сердце исполнено грядущим»,- писал он в дневнике 1805 года. И действительно, его гениальные достижения поэта и графика прошли бесследно для его современников. Зато его гений оплодотворил более позднюю англо-американскую литературу. Не будет, пожалуй, преувеличением сказать, что его идеи и его свершения способствовали отчасти формированию таких исключительных талантов, как Вильям Моррис, Бернард Шоу, Уолт Уитмен, Мередит, Т. Гарди, Лонгфелло, Э. Диккенсон, Р. Фрост, К. Сэндберг и мн. др.
По единодушному мнению искусствоведов и крупнейших художников, он является также отцом современной английской книжной графики.
Вильям Блейк родился в Лондоне, в семье небогатого купца. У Вильяма было трое братьев. Старший, Джеймс, стал впоследствии торговцем, он продолжал дело своего отца. Любимец семьи - брат Джон, весельчак и беспечный кутила - завербовался в колониальные войска и погиб вдали от родины; двое младших братьев - Вильям и Роберт - были связаны узами нежной дружбы всю жизнь (вплоть до безвременной кончины Роберта в 1789 году).
С детства Вильям отличался мечтательностью, его воображение рисовало ему светлые образы каких-то прекрасных ангелоподобных существ, которые беседовали с ним в саду, в спальне, во сне. Он рассказывал матери о полетах в какой-то горний мир, где его окружали прекрасные феи в белых одеяниях, они ему рассказывали и пели о подвигах и доблести богатырей, - о дальних странах, о маленькой девочке, головку которой украшал венок из полевых цветов.
Заметив необыкновенную силу воображения у сына, мать решила, что ему следует заниматься искусством. Отец, желавший вначале обучить младшего сына какому-нибудь ремеслу, не стал противиться желанию матери, и, таким образом, Вильям Блейк с 10-летнего возраста стал учеником гравера.
Жизнь Блейка небогата событиями. Вначале старательный ученик классицистов, господствовавших в середине XVIII века, он, однако, уже в 1777 году сделал неожиданное открытие, что, «где есть денежный расчет, искусство не может существовать». Неистовая энергия, непримиримость, впоследствии открытая война против официальной религии и классического искусства сделали его произведения неприемлемыми ни для королевской академии художеств, ни для издания. Убежденный сторонник Томаса Пейна, продолжатель революционных традиций левых пуритан XVII века, облекавших свои требования социальной справедливости и равенства в форму религиозной ереси, Блейк должен был хранить свои убеждения в эпоху реакции втайне, ибо в противном случае ему пришлось бы разделить судьбу демократов 90-х годов, сосланных на каторгу в Новую Гвиану, в Австралию, на рудники, либо повешенных, заключенных в тюрьму или сумасшедший дом пожизненно и т. п.
Всю свою жизнь Блейк провел в Лондоне, существуя на более чем скромный заработок рабочего-копировщика, лишь иногда получая заказы на оригинальные произведения. Один-единственный раз Блейк с женой Катрин выехал в провинцию, где богатый и сановный помещик-меценат Хэйли предоставил ему небольшой домик с садом. Однако это радостное уединение художника вскоре было прервано ссорой с высокомерным меценатом и нападением на его сад и дом мародера-солдата, причем солдат этот, по имени Скофильд, столь ловко оклеветал перед королевским судом Блейка (отважно защищавшего свой сад от вторжения грабителя), что поэту грозило тюремное заключение по обвинению в измене королю и отечеству; от тяжелых последствий клеветы Блейка спасло лишь вмешательство его покровителя - помещика Хэйли, который был выбран судьей округа.
До последнего дня своей жизни не выпускал Блейк из рук перо и резец и умер в возрасте 70 лет, забытый всеми теми немногими людьми, которые знали и поддерживали его в молодости. Жена его Катрин Блейк после смерти своего мужа тщетно пыталась найти издателя и опубликовать труды великого художника. После ее смерти душеприказчик Блейка сектант Тэтем - ханжа и мракобес - уничтожил многие гениальные гравюры, письма, дневники и стихотворения, приводившие этого недалекого человека в ужас своим «богохульным» содержанием.
***
Выше уже говорилось о том, что Блейк - первый по времени великий английский романтик. В его творчестве впервые в английской литературе столь беспощадно и резко отразилась непримиримая враждебность к буржуазному обществу. Сентиментальные жалобы, свойственные поэзии 50-х годов XVIII века, уступили, наконец, место гневному осуждению и героическому призыву «штурмовать небо».
Несмотря на символическую зашифрованность, революционно-библейскую образность, доставшуюся Блейку в наследие от революции 1649 года, можно ясно почувствовать народность «идеальной» поэзии Блейка, ее близость - идейную и художественную - «реальной» поэзии Р. Бернса.
Подобно тому как Берне приветствовал Великую французскую революцию в «Дереве Свободы», так и Блейк откликнулся на революционные события эпохи созданием революционно-романтических произведений - баллады «Король Гвин» (отклик на американскую революцию), поэм «Америка», «Европа» и других произведений.
В переведенной на русский язык С. Я. Маршаком балладе - «Король Гвин» (1782) В. Блейк сделал то, что через тридцать лет после него совершили Байрон (в 1812 г.) и Шелли (в 1813 г.), которые - один в «Чайльд Гарольде», а другой в «Королеве Маб» - снова (совершенно независимо от Блейка) создали коллективный образ восставшего народа, оказавший огромное воздействие на все дальнейшее развитие английской и европейской литературы.
В переводе С. Я. Маршака прекрасно передана чеканная поступь революции, имеющаяся в стихах Блейка:
Идет толпа детей и жен
Из сел и деревень,
И яростью звучит их стон
В железный зимний день.
Звучит их стон, как волчий вой,
В ответ гудит земля.
Народ идет за головой
Тирана-короля.
От башни к башне мчится весть
По всей большой стране:
«Твоих противников не счесть,
Готовься, Гвин, к войне!»
Оставил земледелец плуг,
Рабочий - молоток,
Сменил свирель свою пастух
На боевой рожок...
И если Берне говорит о зловещей власти «наследственных воров»^2, то Блейк в нескольких скупых словах описывает ужасающую нищету масс, которая вконец истощила терпение народа и привела страну к революции:
В владеньях Гвина нищету
Обкрадывала знать,
Овцу последнюю - и ту
Старалась отобрать.
Не кормит тощая земля
Больных детей и жен,
Долой тирана-короля,
Пускай покинет трон!
Если Р. Берне ограничивается в своем «Дереве Свободы» гениальными пророчествами:
Но верю я: настанет день,-
И он не за горами,-
Когда листвы волшебной сень
Раскинется над нами,
Забудут рабство и нужду
Народы и края, брат,
И будут люди жить в ладу,
Как дружная семья, брат!,
то Блейк рисует грандиозную картину грядущей европейской революции; он говорит о том, что победа достанется народу дорогой ценой - ценой бесчисленных жертв и разрушений:
Настало время - и сошлись
Заклятых два врага,
И конница взметает ввысь
Сыпучие снега.
Вся содрогается земля
От грохота шагов.
Людская кровь поит поля,
И нет ей берегов.
Летают голод и нужда
Над грудой мертвых тел.
Как много горя и труда
Для тех, кто уцелел!
Устал кровавый бог войны,
Он сам от крови пьян.
Смердящий пар с полей страны
Восходит как туман...
Однако и у Бернса, и у Блейка оценка перспектив революционной борьбы народа совпадает: оба предсказывают конечное торжество сил разума и прогресса, оба верят в приход великого века социального равенства и братства среди народов, в поражение реакции:
Настанет день, и час пробьет,
Когда уму и чести
На всей земле придет черед
Стоять на первом месте.
..........
Могу вам предсказать я,
Что будет день,
Когда кругом Все люди станут братья!
(Бернс. «Честная бедность»)
Не две хвостатые звезды
Столкнулись меж собой,
Рассыпав звезды, как плоды
Из чаши голубой.
То Гордред, горный исполин,
Шагая по телам,
Настиг врага - и рухнул Гвин,
Разрублен пополам.
Исчезло воинство его,
Кто мог - живым ушел,
А кто остался - на того
Косматый сел орел.
А реки крови снег с полей
Умчали в океан,
Чтобы оплакал сыновей
Бессонный великан.
(Блейк.)
Уже здесь, в первом его стихотворном сборнике,³ сказывается тяготение Блейка к титанизму образов, к показу действия на необозримых географических просторах - среди гор, морей, океанов, пустынь и целых континентов. Иногда титанам Блейка становится тесно в пределах одной планеты и они вырываются в космос...
Исполинская мощь народа в рассматриваемой балладе олицетворяется в образе Гиганта Гордреда, которого породили норвежские горы (Блейк предназначал свою балладу для печати, и поэтому он перенес место действия в Норвегию с ее дикой природой; силы феодальной тирании выступают здесь в образе короля Норвегии - тирана Гвина).
Впоследствии эта коллизия (герой - сын Земли) будет осмысляться Шелли и Байроном. Независимо от Блейка они создали несколько образов титанов - сыновей Земли, сражающихся за дело народное. Как известно, первоначальная разработка этой темы принадлежит еще греческим писателям, позаимствовавшим ее из мифов. В древнегреческих мифах Земля - это народ, породивший героев, поддерживающий их в трудную минуту жизни (миф об Антее). Шелли, свободно варьируя тему древнегреческой литературы, делает своего Прометея сыном Земли (народа), которая поддерживает и вдохновляет его в неравной борьбе с Зевсом.
У Блейка Гордред - любимый сын Земли. Он, не смыкая глаз ни днем, ни ночью, стоит на страже интересов народа.
Три великие революции оплодотворили творчество Блейка: английская буржуазно-демократическая XVII века, американская 1777-1782 годов и Великая французская буржуазно-демократическая революция 1789-1794 годов.
Полтора столетия революционных бурь в Европе и Америке нашли свое символическое выражение в возвышенных, величественных эпических и лиро-эпических пророческих поэмах Блейка. Такие поэмы, как «Французская революция», «Америка», «Европа», «Валы, или Четыре Зоа» и мн. др., отражают ход революций, разрушивших до основания не только экономический и политический строй старого общества, но и веками устоявшиеся надстроечные, идеологические основы - метафизическую философскую систему, феодальную юриспруденцию, мораль, этику, эстетику, идеологию.
Революциям в жизни европейского и американского общества сопутствовала революция в области искусства, эстетики.
Коренным образом изменилось представление о цели и назначениях искусства, о роли художника в жизни общества, о задачах, стоящих перед прогрессивным искусством. Блейк уже в начале своего творческого пути обращается к диалектике, к идее развития через противоречие и снятия этого противоречия.
Согласно теории Блейка жизнь каждого человека, точно так же, как и жизнь общества в целом, имеет три стадии: Невинность (или первую стадию), Опыт (или вторую стадию) и Мудрость (или третью стадию). Ранний сборник стихов Блейка так и называется - «Песни Невинности». В этом сборнике преобладают яркие краски, бодрый, оптимистический тон. Стихи сборника отличаются простотой и четкостью формы, какой-то кристальной прозрачностью и мелодичностью. По словам Суинберна, стихи «Песен Невинности» напоены «ароматом апреля».
Первой стадии развития соответствует детство (как каждого отдельного человека, так и нового общественного порядка, сменяющего старый строй). Поэтому тематика стихов, их настроение - это безоблачное, безмятежное раннее детство и младенчество. По мнению поэта, ребенок - это символ душевной чистоты и безмятежности. Ребенка окружает «всеобщее милосердие» и «любовь». Он чужд гибельных страстей - индивидуализма, зависти, корысти и т. п.; но в то же самое время это безмятежное существование недолговечно и не является этическим идеалом: ребенку непонятны горе, сомнение; пытливая, беспокойная работа мысли ему недоступна, поэтому мир его радостей - это условный, поэтико-философский мир, который нужен поэту для обозначения первой стадии развития.
Книга «Песни Невинности» снабжена оригинальными авторскими иллюстрациями, которые дополняют во многом символику ее образов. Одно из первых стихотворений называется «Радость-дитя». Младенец (герой этого стихотворения) сидит на коленях у своей матери, они находятся в чашечке огромного оранжево-розового цветка. Над ними простирается голубое солнечное небо. Пастушок играет на свирели и мирно беседует с белоснежными барашками, приютившимися у его ног. Изумрудная зелень лужаек и яркое цветение васильков во ржи дополняют картину безмятежности этого светлого мира. Все эти мастерски выписанные виньетки и заставки помогают воссоздать атмосферу радостного ожидания грядущего счастья, какой-то необыкновенной грядущей судьбы. Так Радость-дитя говорит:
- Мне только два дня.
Нет у меня
Пока еще имени.
- Как же тебя назову?
- Радуюсь я, что живу.
Радостью - так и зови меня!
Радость моя -
Двух только дней,-
Радость дана мне судьбой.
Глядя на радость мою,
Я пою:
Радость да будет с тобою!
Такое же настроение детской беспечности и безмятежности создает и всемирно известное стихотворение «Муха» (которое любили в детстве Артур и Джемма - герои романа Войнич «Овод»), перенесенное, правда, впоследствии автором в следующий сборник⁴:
Муха-малютка,
Твой летний рай
Смахнул рукой
Я невзначай.
Я - тоже муха:
Мой краток век,
А чем ты, муха,
Не человек?
Вот я, играя,
Живу, пока
Меня слепая
Смахнет рука.
Коль в мысли сила,
И жизнь, и свет,
И там могила,
Где мысли нет,
То пусть помру я
Иль поживу,
Счастливой мухой
Себя зову!⁵
Уже в этом раннем (втором по счету после «Поэтических отрывков») поэтическом сборнике Блейка выделяются черты его грядущих романтических утопий: воплощение абстрактной идеи Добра и Прогресса в библейской и революционно-пуританской системе образов. Львы, лежащие спокойно рядом с ягнятами, пастушок со свирелью, умиляющийся при виде своего стада, беззаботная мошка - все это напоминает сказания и басни пуританских поэтов времени Кромвеля. Вместе с тем уже в этих ранних стихах заметно беспокойное биение сердца романтика: среди всех этих идиллий нет-нет да и прорвется горькая жалоба на жестокость и несправедливость, царящие кругом; от изображения ликующей весенней природы поэт переходит к показу внутреннего мира своих лирических героев, который чужд самоуспокоения и представляет собой резкий контраст с окружающей ликующей гармонией быта идиллических пастушек и поселянок. Таково, например, стихотворение «Песня лесного цветочка»:
Меж листьев зеленых
Бродил я весной,
Там пел свою песню
Цветочек лесной:
- Как сладко я спал
В темноте, в тишине,
Шептал о тревогах
Своих в полусне.
Перед самою зорькой
Проснулся я светел,
Но свет меня горькой
Обидою встретил...
Таким образом, кристальная ясность формы стиха Драйдена, Попа и Бернса здесь еще, правда, соблюдается, но их светлое настроение сменяется постепенно горечью, чувством незаслуженной обиды и т. п., т. е. тем вечным, «ничем неутолимым стремлением» (В. Г. Белинский), тем сложным настроением, являющимся выражением скорби, разочарования и «своенравного преувеличения собственного отчаяния» (Шелли), которое характерно для романтиков более поздней эпохи.
Для Бернса характерно героико-оптимистическое восприятие даже глубоко трагических событий. Это объясняется его кровной связью е народом, с его жизнью, с его мировосприятием. Таково, например, описание героического поведения Макферсона перед казнью:
Так весело, отчаянно
Шел к виселице он,
В последний раз, в последний пляс пустился Макферсон...
Такое же героико-оптимистическое настроение характеризует и ранние поэмы и стихи Блейка, но тут же заметно и большое отличие от поэтической традиции XVIII века: наряду с героически-народной традицией в поэтическую ткань у Блейка часто входит мотив безысходной скорби.
Что же касается формы блейковского стиха, то если в лирике он пользуется традиционными размерами, то в поэмах он выступает новатором - революция вдохновила его на поиски новых форм, и он, действительно, нашел их: свободный, часто аритмичный стих Блейка впоследствии восприняли и творчески развивали У. Уитмен и В. Моррис.
***
Блейк был новатором и первооткрывателем в деле создания нового творческого метода, новой романтической эстетики, и в этом он, без сомнения, обогнал художественные школы и литературу других европейских стран на 20-25 лет.
Помимо приводимого выше стихотворения «Песня лесного цветочка», в сборнике «Песни Невинности» есть и другие стихотворения, свидетельствующие о постепенном формировании нового метода и о постепенном отходе от эстетики и художественной практики классицизма Драйдена и Попа.
Так, шутливое детское стихотворение «Сон» исполнено затаенной тревоги. Вступление к сборнику напоминает ранние стихотворения немецкого романтика Генриха Гейне (из «Книги песен»). На тучке пастух, играющий на свирели, увидел малютку, сидящего в волшебной колыбельке. Малютка приказывает поэту-пастуху:
- Милый путник, не спеши.
Можешь песню мне сыграть?
Я сыграл от всей души,
А потом сыграл опять.
.........
- Запиши для всех, певец,
То, что пел ты для меня!
- Крикнул мальчик, наконец,
И растаял в блеске дня...
Другое стихотворение сборника - «Хрустальный чертог» еще дальше уводит от правил классицизма; оно также чем-то напоминает «Вступление к Книге песен» Г. Гейне:
Мне снились локоны и розы,
И уст любимых горестные речи...
Исчезло все... осталось только то,
Что смог я воплотить в пленительные звуки...
(«Вступление к 1-й Книге песен».)
У Блейка:
На вольной я волне блуждал,
И юной девой взят был в плен,
Она ввела меня в чертог
Из четырех хрустальных стен.
Чертог светился, а внутри
Я в нем увидел мир иной,
Была там маленькая ночь
С чудесной маленькой луной...
Здесь мы явно имеем дело с манерой романтика обращаться к сверхъестественным событиям и ситуациям. Подобно Байрону и Шелли Блейк никогда не отрывается от действительности настолько, чтобы «воспарить в голубом воздухе». Его фантазия всегда является «расширенной и углубленной картиной правды»: никакие пестрые узоры «идеальной поэзии» не в состоянии были заставить его забыть реальный мир, отечество, страдающий народ:
Иная Англия была,
Еще неведомая мне,
И новый Лондон над рекой,
И новый Тауэр в вышине.
Не та уж девушка со мной,
А вся прозрачная, в лучах,
Их было три - одна в другой,
О, сладкий, непонятный страх!
И их улыбкою тройной
Я был как солнцем освещен,
И мой блаженный поцелуй
Был троекратно возвращен,
Я к сокровеннейшей из трех
Простер объятья - к ней одно.
И вдруг распался мой чертог,
Ребенок плачет предо мной.
Лежит он на земле, а мать
В слезах склоняется над ним,
И, возвращаясь в мир опять,
Я плачу, горестью томим.
Не менее драматично и небольшое стихотворение о маленьком черном мальчике, который должен получить такое же количество ласки и такое же заботливое внимание, утверждает поэт, как и любой белый малыш.
Стихотворение «Маленький черный мальчик» - это лишь начало большой антиколониальной темы в поэмах и гравюрах Блейка. Мечта ребенка, рожденного в рабстве, о свободе выражает одну из главных мыслей, один из основных лейтмотивов всего творчества Блейка: все люди, рожденные до революции,- рабы короля, лордов и капиталистов. О королевском деспотизме Блейк высказался вполне определенно в годы революции: «Тиран - худшее зло и причина всех других». (Замечания на полях книги Бэкона. Собр. соч., стр. 402, изд. Кейнса, Л-Н-Й, 1957.)
В «Поэтических набросках» и «Песнях Невинности» еще нет больших социальных обобщений, картин дикого произвола и потрясающей нищеты рабочих английских фабрик эпохи промышленного переворота. В безмятежный, солнечный, весенний мир этих стихов лишь изредка врываются стоны замученных, искалеченных людей («Трубочист», «Маленький черный мальчик»). Но сами по себе, по своей новаторскрй форме стихи двух первых поэтических сборников Блейка являлись вызовом могучего борца, вышедшего на литературную арену, «чтоб строить и месть». Страстная патетическая, эмоционально-чувственная фактура стиха Блейка с его подлинно народной, нередко фольклорной традицией ломала, разрушала рассудочно-холодную поэтику классицизма. Даже такое невинное, казалось бы, на первый взгляд произведение, как «Святой четверг», являлось смелым вызовом традиции А. Попа:
По городу проходят ребята по два в ряд,
В зеленый, красный, голубой одетые наряд,
...........
Какое множество детей - твоих цветов, столица,
Они сидят над рядом ряд - и светятся их лица.
И уж совсем неприемлемо для строгой, рассудочной поэтики Буало, Драйдена, А. Попа и Блера то привнесение в язык поэзии грубоватого народного юмора и описания будничных дел и забот крестьян и рабочих (которое встречается и у Бернса) во многих лирических стихотворениях «Поэтических набросков» и «Песен Невинности». Так в духе бернсовской любовной лирики написано исполненное мягкого юмора стихотворение «Словом высказать нельзя...»:
Словом высказать нельзя
Всю любовь к любимой:
Ветер движется скользя,
Тихий и незримый.
Я сказал, я все сказал,
Что в душе таилось,
Ах, любовь моя в слезах,
В страхе удалилась.
А мгновение спустя
Путник, шедший мимо,
Тихо, вкрадчиво, шутя
Овладел любимой.
Картины народного праздника воссоздаются в жизнерадостном стихотворении «Смеющаяся песня». В лексике этого произведения много слов из просторечия, много простонародных слов и выражений, вводимых Блейком с большой смелостью.
Блейк, подобно Байрону и Пушкину, любит переиначивать религиозные сюжеты, насыщать их новым, революционным содержанием, рассчитывая, таким образом, быть как можно более доступным для читателей своей эпохи, воспитанных на религиозных текстах.
Таковы его афоризмы и поговорки из сборника «Пословицы Ада», «Брак Неба и Ада» и некоторые другие.
Эти пословицы должны были стать смертельным оружием в руках противников официальной религии, и не вина Блейка, что они не пригодились борцам эпохи промышленного переворота.
«Равный закон для волков и ягнят, - читаем в пословицах Ада, - разбой и грабеж».
«Любите друзей - разите врагов».
«Если Вас ударили по левой щеке, - отвечайте врагу вашему той же мерой» и т. д.
Революционно-пуританской «ересью» проникнуты стихи сборника «Вечносущее Евангелие»:
Христос, которого я чту,
Враждебен твоему Христу.
С горбатым носом твой Христос,
А мой, как я, слегка курнос.
Твой - друг всем людям без различий,
А мой слепым читает притчи.
Что ты считаешь райским садом -
Я назову кромешным адом.
Мы смотрим в библию весь день:
Я вижу свет - ты видишь тень...
(«Вечносущее Евангелие».)
Блейк пытается очеловечить облик Христа, снять с него тот терновый венец непонятных страданий и всепрощения, который возложили на него ученые лакеи богачей - отцы церкви в течение первых столетий христианского летосчисления. Рисуемый Блейком образ Христа скорее напоминает пуританского революционера, и надо сказать, что его Христос близок духу раннего христианства, которое, как указывает В. И. Ленин, в течение первых 250 лет своего существования было революционнейшим учением восставших рабов римской империи, причем конечной целью этого учения была полная экспроприация рабовладельцев- крупных земельных собственников.
Уж так ли кроток был Христос?
В чем это видно - вот вопрос.
Три дня искали мать с отцом.
Когда ж нашли его, Христос
Слова такие произнес:
- Я вас не знаю. Я рожден
Отцовский выполнить закон.
Когда богатый фарисей,
Явившись втайне от людей,
С Христом советоваться стал,
Христос железом начертал
На сердце у него совет
Родиться сызнова на свет.
Христос был горд, уверен, строг.
Никто купить его не мог.
Вот путь единственный на свете,
Чтоб не попасть корысти в сети.
Предать друзей, любя врагов?
Нет, не таков совет Христов.
Он проповедовал учтивость,
Почтенье, кротость, но не льстивость!
Он, торжествуя, крест свой нес.
За то и был казнен Христос...
С точки зрения революционных крестьян-йоменов XVII века, бог и сын божий были оболганы богачами и власть имущими. Бог богатых и сильных - алчный, жестокий, кровожадный деспот, созданный по образу и подобию земного тирана. Сын же его - образец сверхъестественной покорности - вымышленная, нелепая фигура, удобная для того, чтобы прикрывать маской кротости и всепрощения своекорыстие и эгоизм эксплуататоров всех оттенков. Именно такого Христа из официально одобряемого и преподносимого в школе и церкви евангелия высмеивает Блейк в своем «Вечносущем Евангелии»:
Антихрист льстивый Иисус
Мог угодить на всякий вкус.
Не возмущал бы синагог,
Не гнал торговцев за порог,
И, смирный, как ручной осел,
AD