Лев Николаевич Толстой Детство

Глава XXII. МАЗУРКА 
Молодой человек, у которого я отбил даму, танцевал мазурку в первой паре. Он 
вскочил с своего места, держа даму за руку, и вместо того, чтобы делать pas de Basques 
[па-де-баск - старинное па мазурки], которым нас учила Мими, просто побежал вперед; 
добежав до угла, приостановился, раздвинул ноги, стукнул каблуком, повернулся и, 
припрыгивая, побежал дальше. 
Так как дамы на мазурку у меня не было, я сидел за высоким креслом бабушки и 
наблюдал. 

---

"Что же он это делает? - рассуждал я сам с собою. - Ведь это вовсе не то, чему 
учила нас Мими: она уверяла, что мазурку все танцуют на цыпочках, плавно кругообразно 
разводя ногами; а выходит что танцуют совсем не так. Вон и Ивины, и Этьен, и все 
танцуют, а pas de Basques не делают; и Володя наш перенял новую манеру. Недурно!.. А 
Сонечка-то какая милочка?! вон она пошла..." Мне было чрезвычайно весело. 
Мазурка клонилась к концу: несколько пожилых мужчин и дам подходили 
прощаться с бабушкой и уезжали; лакеи, избегая танцующих, осторожно проносили 
приборы в задние комнаты; бабушка заметно устала, говорила как бы нехотя и очень 
протяжно, музыканты в тридцатый раз лениво начинали тот же мотив. Большая девица, с 
которой я танцевал, делая фигуру, заметила меня и, предательски улыбнувшись, - должно 
быть, желая тем угодить бабушке, - подвела ко мне Сонечку и одну из бесчисленных 
княжен. "Rose ou hortie?" *[Роза или крапива?] - сказала она мне. 
- А, ты здесь! - сказала, поворачиваясь в своем кресле, бабушка, - иди же, мой 
дружок, иди. 
Хотя мне в эту минуту больше хотелось спрятаться с головой под кресло бабушки, 
чем выходить из-за него, как было отказаться? - я встал, сказал "rose" и робко взглянул на 
Сонечку. Не успел я опомниться, как чья-то рука в белой перчатке очутилась в моей, и 
княжна с приятнейшей улыбкой пустилась вперед, нисколько не подозревая того, что я 
решительно не знал, что делать с своими ногами. 
Я знал, что pas de Basques неуместны, неприличны и даже могут совершено 
осрамить меня; но знакомые звуки мазурки, действуя на мой слух, сообщили известное 
направление акустическим нервам, которые в свою очередь передали это движение ногам; 
и эти последние, совершенно невольно и к удивлению всех зрителей, стали выделывать 
фатальные круглые и плавные па на цыпочках. Покуда мы шли прямо, дело еще шло кое-
как, но на повороте я заметил, что, если не приму своих мер, непременно уйду вперед. Во 
избежание такой неприятности я приостановился, с намерением сделать то самое коленце, 
которое так красиво делал молодой человек в первой паре. Но в ту самую минуту, как я 
раздвинул ноги и хотел уже припрыгнуть, княжна, торопливо обегая вокруг меня, с 
выражением тупого любопытства и удивления посмотрела на мои ноги. Этот взгляд убил 
меня. Я до того растерялся, что, вместо того чтобы танцевать, затопотал ногами на месте, 
самым странным, ни с тактом, ни с чем не сообразным образом, и наконец совершенно 
остановился. Все смотрели на меня: кто с удивлением, кто с любопытством, кто с 
насмешкой, кто с состраданием; одна бабушка смотрела совершенно равнодушно. 
- Il ne fallait pas danser, si vous ne savez pas!* [Не нужно было танцевать, если не 
умеешь!] - сказал сердитый голос папа над моим ухом, и, слегка оттолкнув меня, он взял 
руку моей дамы, прошел с ней тур по-старинному, при громком одобрении зрителей, и 
привел ее на место. Мазурка тотчас же кончилась. 
"Господи! За что ты наказываешь меня так ужасно!" 
Все презирают меня и всегда будут презирать... мне закрыта дорога ко всему: к 
дружбе, любви, почестям... все пропало!! Зачем Володя делал мне знаки, которые все 
видели и которые не могли помочь мне? зачем эта противная княжна так посмотрела на 
мои ноги? зачем Сонечка... она милочка; но зачем она улыбалась в это время? зачем папа 
покраснел и схватил меня за руку? Неужели даже ему было стыдно за меня? О, это 
ужасно! Вот будь тут мамаша, она не покраснела бы за своего Николеньку... И мое 
воображение унеслось далеко за этим милым образом. Я вспомнил луг перед домом, 

---

высокие липы сада, чистый пруд, над которым вьются ласточки, синее небо, на котором 
остановились белые прозрачные тучи, пахучие копны свежего сена, и еще много 
спокойных радужных воспоминаний носилось в моем расстроенном воображении.