Миф о юге в творчестве а

Заключение

Итак, можно констатировать, что в прозе Куприна с достаточной регулярностью прослеживаются мифопоэтические приемы, наличие которых свидетельствует о сложной, синтетической природе купринского художественного метода, в котором авторская программная установка на сохранение реалистической доминанты существенно корректируется обусловленным общей логикой литературного процесса рубежа веков взаимодействием с модернистской поэтикой. В итоге художественная система Куприна по ряду критериев, включая критерий мифопоэтики, тяготеет к неореализму.

Чертами мифопоэтики отмечено и художественное пространство прозы писателя. Анализ разновременных и разножанровых его произведений показал, что в поэтике пространства писателя постоянно используются такие приемы мифологизирования, как:
– организация пространственной картины мира в соответствии с мифологической ценностно маркированной системой оппозиций (верх/низ; север/юг; открытое/закрытое пространство и т.д.);
– мифологическое дублирования ситуаций, героев и определенных пространственных комплексов;
– аллюзивная опора на мифологический контекст и выстраивание аналогий между изображаемыми событиями и героями и их мифологическими «прототипами»;
– мифопоэтическая разработка пространственной образности при воссоздании в сюжетике прозы Куприна архетипических ситуаций инициации, жертвоприношения, испытания героя.
На протяжении всего творчества Куприна в его прозе регулярно возникает пространство юга. Исследование корпуса «южных» текстов писателя выявило, что его южный топос существенно отличается от того мифологизированного в литературе Серебряного века образа юга, который наделялся преимущественно чертами экзотического пространства, маркированного в системе мифологических оппозиций как «чужое» (в частности, таков юг в мифопоэтике символистов, введших в литературу рубежа веков моду на экзотику). Купринский юг – это часть «своего» пространства, куда включаются Киев, представлявшийся писателю южным городом, Одесса и Крым.
Соответственно, Куприн наделяет пространство юга индивидуально-авторским мифологическим содержанием, лишь отчасти коррелирующим с традиционным смысловым наполнением мифологемы «юг». В частности, мифологизация Балаклавы как воплощения «рая на земле» в художественном сознании Куприна соотносится с традиционными мифологическими представлениями о южном географическом расположении рая. Также традиционной является ассоциация юга (Украина) с благодатным, дающим жизнь солнечным пространством, противопоставленным мертвящему холоду севера (Петербург), в рассказе «Черный туман».
Однако специфика индивидуально-авторского мифа Куприна о юге определяется иными содержательными характеристиками этого пространственного комплекса в прозе писателя. Основная черта купринского пространства юга – это амбивалентность, проявляющаяся, в соответствии с концепцией М. М. Бахтина, прежде всего, в своеобразной взаимозаменяемости и единстве «верха» и «низа», «сакрального» и «профанного» хронотопов («Белый пудель», «Гамбринус», «Яма», «Светлый конец», «Наташа»). Пространство юга в целом у Куприна строится вокруг основной ценностной оппозиции «подлинное/ложное» и предстает тем топосом, в котором как ложный («профанный»), так и истинный («сакральный») модусы бытия проявлены с максимальной интенсивностью.
Формирование индивидуального художественного мифа о юге в прозе Куприна прослеживается в сюжетике, проблематике, образном и мотивном строе, символике «южных» произведений писателя.
Основная сюжетная реализация мифа о юге в прозе Куприна – это сюжет испытания героев на прочность их ценностного мира и на подлинность чувств. Пространство юга, как правило, выступает в различных вариантах этого сюжета как провоцирующее, и в этих случаях юг предстает в своей «профанной» ипостаси. Так, часто обыгрывается у Куприна чувственная провокативность юга, выступающая катализатором сюжета в таких произведениях, как «Корь», «Белая акация», «Наташа» и др. Но не менее часто пространство уже не «профанного», а «благословенного» юга становится местом, в котором наступает «момент истины» в жизни героев. В таких случаях сюжет испытания выстраивается в высоком стилевом регистре, выводя к проблематике вечных ценностей любви, искусства, памяти («Гранатовый браслет», «Гамбринус», «Леночка»). Наконец, «профанная» и «сакральная» стороны амбивалентного пространства юга реализуются и в диалектичном единстве, принимающем карнавальную форму: под маской профанного обнаруживается подлинная ценностная основа, так что испытание заключается в ее распознании («Обида», «Гамбринус»).
Реализации сюжетной модели испытания как доминирующей в содержательном пространстве мифа о юге у Куприна служат основные мотивы, устойчиво встречающиеся в «южных» произведениях писателя. Это мотив соблазна и мотив невозвратности прошлого, структурирующие ценностно-идеологическое пространство таких произведений, как «Осенние цветы», «Корь», «Пустые дачи», «Гранатовый браслет», «Морская болезнь», «В Крыму (Меджид)», «Леночка», «Белая акация» и др. К названным мотивам тяготеют и повторяющиеся образы-мифологемы, реализуя заданные в них смысловые комплексы: мифологема белой акации устойчиво представляет мотив соблазна, а мифологема пустых дач – мотив невозвратности прошлого.
Большую роль в структурировании пространства юга и его образном наполнении играют и такие постоянные у Куприна пространственные мифологемы, как южный (приморский) город, дача, пароход, море (в последней, как показал анализ, наиболее прямо реализуется на уровне поэтики символический план образности купринского мифа о юге).
Все основные составляющие авторского «южного мифа» особенно явственно прослеживаются в произведениях Куприна о Крыме, но последние обладают также рядом специфических черт. Крым в художественной «географии» Куприна – это абсолютное воплощение юга, в котором максимально полно и ярко проявляются все типично «южные» характеристики и самого пространства, и его обитателей. Поэтому именно в корпусе крымских произведений предельное проявление находит, прежде всего, амбивалентность как ведущая характеристика пространства юга у Куприна («сакральная», вечная ипостась юга часто репрезентирована в крымских произведениях образом моря, и его величавой красоте гротескно противопоставляется суета курортного «профанного» юга). Сюжет испытания героев на подлинность их ценностей и чувств также разрабатывается в крымских произведениях в максимально драматичном, заостренном ключе, так что те оппозиции (подлинное/ложное, высокое/низкое), которые изначально структурируют смысловое пространство купринского южного мифа, в его крымских текстах получают максимально контрастное воплощение.
Среди «южных» произведений Куприна выделяется также корпус очерковых текстов. В отличие от многих других очерков Куприна, созданных с объективистски-нравоописательных и бытописательских позиций (например, циклы «Киевские типы» или «Лазурные берега»), балаклавско-севастопольские очерки содержат мощную лирико-автобиографическую основу. Автор не только демонстрирует знакомство с предметом, но и внутренне отождествляется с ним, включает действительность, описываемую в этих очерках, в свой личный мир. Лирическая составляющая, на наш взгляд, и обусловливает специфику мифологизации исторической реальности в художественном мире цикла «Листригоны», в примыкающем к нему очерке «Светлана», в посвященных Балаклаве страницах очерка «Мыс Гурон». С помощью мифопоэтических приемов создавая патриархально-идеализированный образ Балаклавы, Куприн вместе с тем тщательное сохраняет в «Листригонах» приметы и детали реального жизненного уклада исторической Балаклавы начала ХХ в. Соответственно, в пространственной поэтике «Листригонов» реально-биографический и мифопоэтический планы сосуществуют на равных правах, образуя сложное, многомерное пространство повествования. В целом в балаклавско-севастопольских очерках Куприна взаимодействие исторического и мифологического начал становится более акцентированным и более интенсивным, чем в собственно художественных произведениях о юге.
Подытоживая, можно констатировать высокую степень внутреннего единства произведений Куприна о юге, обеспеченную наличием сквозной системы мотивов, образов (в том числе наделенных символическим значением), многообразных вариантов магистрального инвариантного сюжета испытания, связующей эти тексты воедино и формирующей целостный авторский миф о юге в художественном мире писателя.