Пластичность мозга

разделены.
Начиная с Фрейда, психоаналитики отмечают, что во время сеансов
психоанализа у некоторых пациентов появляются сильные чувства к
психоаналитику. Это произошло и в случае с господином Л. Между
нами возникли теплые отношения и позитивное чувство близости.
Фрейд считал, что эти сильные, позитивные чувства переноса
становятся одним из тех двигателей, которые активизируют лечение.
Мне кажется, это может происходить из-за того, что те эмоции и
типичные способы реагирования, которые мы демонстрируем в
отношениях, являются частью системы неосознанной (имплицитной)
памяти. Когда в процессе психотерапии эти способы реагирования
осознаются, у пациента появляется возможность взглянуть на них
иначе и изменить их. А позитивные связи способствуют
нейропластическим изменениям, активируя процесс утраты навыков и
знаний и разрушения существующих нейронных сетей, что позволяет
пациенту изменить имеющиеся у него намерения
[125]
.
…и катарсис
После того как господин А. пришел к пониманию своих
посттравматических симптомов, он начал лучше «регулировать» свои
эмоции. Он сообщал, что уже хорошо владеет собой за стенами
кабинета. Когда он испытывал болезненные чувства, то теперь не так
часто искал спасения в алкоголе. Отныне господин А. мог отпустить

---

своего внутреннего «охранника» и перестать все время защищаться.
Он чувствовал себя более спокойно, выражая, когда это требовалось,
свой гнев, и у него возникло более сильное чувство близости со
своими детьми.
Он пока продолжал сеансы психоанализа, желая посмотреть в лицо
своей боли, вместо того чтобы полностью отвергать ее. Теперь
господин А. подолгу молчал, что свидетельствовало о его глубокой
решимости. Выражение его лица указывало на то, что он испытывает
невероятную боль, вызванную ужасной печалью, которую ему не
хотелось бы обсуждать.
Из-за того, что, пока Л. рос, его чувства, связанные с потерей
матери, никогда не озвучивались, а члены его семьи справлялись со
своей болью, занимаясь повседневными делами, а также из-за его
столь длительного молчания, я пошел на риск и попытался выразить
словами то, что он сообщал мне своим невербальным поведением. Я
сказал: «Вы словно говорите мне (и наверно, когда-то хотели сказать
своим близким): „Неужели вы не видите, что после такой ужасной
потери я прямо сейчас должен впасть в депрессию?“»
Он расплакался во второй раз за время наших занятий. В
промежутках между приступами слез он начал непроизвольно и
ритмически высовывать язык, что делало его похожим на ребенка,
которого отняли от груди и который высовывает язык, чтобы найти ее.
Затем он закрыл лицо руками, положил руку в рот так, как это делают
двухлетние дети, и разразился громкими рыданиями. Он сказал: «Я
хочу, чтобы меня утешили за всю мою боль и потери, однако не
подходите слишком близко со своим утешением. Я хочу быть один в
своем гнетущем страдании. Вы не сможете этого понять, потому что я
и сам не понимаю. Эта печаль слишком велика».
После того как он произнес это, мы оба осознали, что он нередко
занимал позицию «отказа от утешения», и что это внесло свой вклад в
«обособленность», присущую его характеру. Он «продирался» сквозь
механизм защиты, который существовал у него с детства и который
помогал ограждать себя от постигшей его безграничной потери. Этот
механизм защиты, который использовался много тысяч раз, постоянно
получал пластическое подкрепление. Однако наиболее ярко
выраженная черта его характера — отстраненность — не была

---

предопределена на генетическом уровне, а возникла в результате
пластического научения, а теперь он начал от нее отучаться.
Может показаться странным, что господин Л. плакал и высовывал
язык как маленький ребенок, но это было первое из нескольких
подобных «инфантильных» переживаний, которые он испытал, лежа
на кушетке в моем кабинете. Фрейд обнаружил, что пациенты,
перенесшие раннюю травму, в решающие моменты нередко
«регрессируют» и не только воскрешают ранние воспоминания, но и в
течение короткого периода времени по-детски переживают их.
С моей точки зрения это совершенно понятно. Господин Л. только
что отказался от защиты, которой пользовался с детства — отрицания
эмоционального влияния своей потери, — и это обнажило
воспоминания и эмоциональную боль, которую она скрывала. На мой
взгляд, возвращение к старым нейронным схемам в процессе занятий
психоанализом представляет собой пример демаскировки, которая
часто предшествует психологической реорганизации. Именно так
случилось с господином А.