Определений мифа существует приблизительно столько же, сколько определений культуры или цивилизации – то есть практически бесконечное множество. Наиболее широкое и расхожее определение дал И.М. Дьяконов: «Миф – это античные, библейские и другие старинные сказки о сотворении мира и человека, а также рассказы богов и героев – поэтические, иной раз причудливые; каждый знает, что иметь о них представление для образованного человека желательно, даже необходимо, так как, составляя часть культурного (преимущественного книжного) наследия европейского мира, эти рассказы служили сюжетами для произведений изобразительного искусства, а их мотивы и образы были материалом для сюжетов, образов и сравнений художественной литературы вплоть до девятнадцатого и даже двадцатого века».
Существуют и другие, более узкие определения мифа, ограничивающие это понятие лишь документированными свидетельствами о том, каким образом данная общность людей объясняла сотворение вселенной и создание рода людского.
Можно привести еще одно ограничение определения мифа, принадлежащее М.И. Стеблин-Каменскому: «Миф – это повествование, которое там, где оно возникло и бытовало, принималось за правду, как бы оно ни было неправдоподобно». Можно было бы согласиться с этим утверждением, если бы тот же автор не сообщал, что уже в V веке до н.э. некоторые древнегреческие философы занимались трактовками мифов, рассматривая их то как аллегории природных явлений, качеств или отвлеченных понятий, то как иносказательные нравоучения: скажем, мифы, в которых бог или богиня нарушают супружескую верность, из чего в дальнейшем проистекают различные катастрофические последствия, толковались как поучения, что супружескую верность нарушать не следует. К тому же периоду относится истолкование мифов как аллегорий философских концепций (скажем, учение неоплатоников о переселении душ) и эвгемеристических (по имени греческого автора Эвгемера, рассматривающего богов как древних правителей, которые либо обожествляли себя сами, либо были обожествлены своими современниками или потомками). То есть, как можно заметить, в середине I тысячелетия до н. э. то, что рассказывалось в мифе, не воспринималось как реальный факт, по крайне мере, образованной частью данной этнической общности.
Удовлетворившись выяснением того обстоятельства, что исчерпывающей и внутренне непротиворечивой дефиниции мифа не существует, перейдем к обзору представлений, существовавших по поводу мифологии в течение двух последующих тысячелетий.
Воззрения античных мыслителей на мифологию сохранялись вплоть до XVIII века, хотя в эпоху всеобщего распространения христианства в Европе они значительно видоизменились. В первые века христианства боги античной мифологии были объявлены идолами, злыми демонами, противостоящими истинному, общему для всего человечества Богу. Ряд богов в это время был «разжалован» и устойчиво вписался в народную или «низшую» мифологию, иногда противоречащую христианскому мировоззрению и осуждаемую церковью.
С отмиранием реальной веры в античных богов, особенно со времен Ренессанса, мифы о них стали неисчерпаемым источником для художественных произведений всех жанров. Знание античной мифологии стало неотъемлемой чертой европейской образованности.
В эпоху строительства великих империй европейцы начали знакомиться с верованиями сотен иных народов, и в 1752 году Фонтенель впервые указал на типологическое сходство античных мифов с мифами первобытных племен. В 1757 году Д. Юм выдвинул предположение, что древние люди, рассматривавшие природу в соответствии со своим образом и подобием как наделенную чувствами и страстями, персонифицировали закономерности природных явлений.
В эпоху романтизма многие деятели искусства отмечали, что величайшие художники древности постигали через мифы некое великое и таинственное божественное откровение. В их понимании мир античности был миром поэзии, поэтических образов, воплотившихся в греческих мифах. Поздние романтики стали черпать вдохновение в мифологических мотивах не только античных народов, но и народов собственных – кельтов, германцев, славян. В качестве примера можно привести «Вечера на хуторе близ Диканьки» Н.В. Гоголя.
Первая попытка подлинно научного понимания мифа была сделана, очевидно, Г. Гейне, который полагал, что мифы – это попытки осмысления мироздания человеком, который еще не умеет пользоваться абстрактными понятиями и в котором величественные явления природы вызывают изумление и религиозный трепет. В таком состоянии активизируется сила воображения, претворяя объективную реальность в фантастические образы, которые выражают себя в образной словесной форме.
Иные романтики – братья Гримм – сосредоточились в первую очередь на методическом собирании мифологического и сказочного материала. Я. Гримм, ставший одним из создателей сравнительного индоевропейского языкознания, надеялся параллельно этому создать и сравнительную индоевропейскую мифологию, предполагая, что некогда можно будет разработать обширную таблицу, в которой, скажем, по горизонтали будут расчерчены названия различных индоевропейских этносов, а по вертикали – «должности», занимаемые божествами. В клеточках таблицы должны были красоваться имена божеств всех индоевропейских этносов. Невоплотимость этой идеи, казалось бы, давно показана, тем не менее в специальной литературе продолжают встречаться (хотя в последние десятилетия все реже) похожие таблички.
Более трезвый взгляд на мифы был у современника братьев Гримм К.О. Моллера, который отверг мысль о неком едином прототипе для всей европейской мифологии. Он полагал, что мифы, создание их – неизбежная ступень развития для каждого народа. Они в эмоциональной форме выражают опыт познания окружающей природы и истории.
Новый этап изучения мифов начался с массового привлечения этнографического материала. С середины XIX века начали издавать систематические изложения мифов, созданные неевропейскими племенами. Своей кульминации этот этап исследований достиг в работе Дж. Фрэзера «Золотая ветвь» (первое издание – 1890 год; двенадцатитомное издание – 1907 – 1915гг.). В исследовании Дж. Фрэзера собран и обработан огромный материал, почерпнутый автором из самых различных источников – от древних рукописей до личных сообщений этнографов и миссионеров.
По мнению Дж. Фрэзера, магия, религия и наука являются последовательными этапами развития мировоззрения человека. Мифы для него – интеллектуальное и вербальное осмысление магического действа. Огромное (и как показали впоследствии работы других ученых, излишнее) внимание Фрэзер уделил якобы совершающемуся во все времена и у всех народов ритуалу избиения состарившегося вождя, что, по его мнению, соответствует мифу о смерти божества.
В начале XX века В. Вундт, который пытался создать науку «психологии народов», указал связь мифа с эмоциональностью человека, на «мощные аффекты, близкие эстетическому сопереживанию, которое является умеренной формой мифологического олицетворения». Приведем авторскую цепочку ассоциаций: «душа-дыхание-плывущее облако-птица-птица-мертвец-корабль-душ». По мнению Вундта, поэты вносили свой вклад в мифотворчество, изменяя отдельные детали, облагораживая внешнюю форму мифа, однако внутренняя основа его оставалась неизменной, будучи защищенной соответствующим культом и ритуалом.
В 20-е годы XX столетия чрезвычайно популярны были труда Л. Леви-Брюля, выдвинувшего тезис о том, что мифы созданы первобытным мышлением, некой совершенно особой стадией развития человеческого мышления вообще. В его теории первобытное мышление опирается на «закон сопричастности» в отличие от более позднего логического мышления, опирающегося на причинно-следственные связи. Интересно, что в конце жизни Леви-Брюль отказался от своей идеи, придя к заключению, что во все времена логическое и первобытное мышление сосуществует параллельно – возможно, к этому выводу его привели наблюдения за изменением политической обстановки в Европе конца 30-х годов.
У Фрейда, создателя учения о подсознательном, толкование мифов получило новое развитие. В его понимании, первобытный человек был невротиком, страдающим эдиповым комплексом. Из этого, согласно Фрейду, и возникают мораль и религия. Еще современники Фрейда пытались робко указывать на то, что обобщение данных, собранных в клинике для богатых немолодых невротичек из Вены, – это одно, а распространение выводов, сделанных на этой основе, на всю историю человечества – это, как минимум, в их понимании излишняя вольность. Фрейд, как известно, полемикой со своими критиками не занимался – он попросту игнорировал их. Ряд его последователей пошли дальше в отождествлении психопатологии современного человека с психикой нормального первобытного человека.
В первую очередь это относится к Юнгу, в работах которого, по словам М.И. Стеблин-Каменского, «научная терминология странно сочетается… с фразеологией религиозного проповедника…». По Юнгу, все люди обладают врожденной способностью генерировать некие общего характера символы, называемые автором «архетипами». Проявляются эти архетипы прежде всего в сновидениях, а по словам автора теории, «Бог говорит, в основном, посредством снов и сновидений». Эти символы-архетипы Юнг обнаруживает в мифах, легендах, сказках, толкуя их как выражение «коллективного бессознательного», то есть той части бессознательного, которая унаследована человеком от тысяч его предков, а не обретена в результате личного опыта. К архетипам Юнг относит ряд зрительных образов, как например, круг, разделенный на четыре части (так называемая, «мандала»), или крест, хотя архетипы, согласно Юнгу, могут принимать самые различные формы, персонифицируя бессознательное в виде ограниченного набора образов.
Ж. Дюмезиль, публиковавшийся в основном в 40 – 59 гг., попытался вслед за Гримом выявить структуру гипотетической праиндоевропейской мифологической системы, использовав понятие троичности. Таковая, по его мнению, отмечается в кастовом делении первобытных общества жрецов, воинов и скотоводов-земледельцев, с одной стороны, и выделении божеств «по специализации» на аналогичные троицы с другой.
Последнее слово науки в этой области – это структуралистские работы школы К. Леви-Стросса. Мифологическое мышление Леви-Стросс рассматривает как способное к обобщениям, с одной стороны, и к логическому анализу – с другой, и потому являющимся фактором прогресса эпохи неолита. В то же время это мышление может быть конкретным, метафорическим, чувственным. Ведущую роль в теории Леви-Стросса играют двоичные противопоставления (верх – низ, жизнь – смерть, мужское – женское начала и т. п.), а также идея о «посредничестве» между этими противопоставлениями, которая позволяет преодолеть противоречия, коренящиеся в самом человеческом сознании. Миф разлагается им на составные части, из которых выделяются различные «коды», такие, как «этнический», «социологический», «астрономический» и пр.
Одновременно с видимостью строгой математизации в его работах заметно необычное многословие, обилие метафор и прочих художественных приемов. Тем не менее теория Леви-Стросса и сегодня находится среди наиболее почитаемых2.
Do'stlaringiz bilan baham: |
