Разновидности пейзажей в русской литературе

2.Национальный и экзотический пейзажи
2.1.Начало образного освоения русской природы
Национальному пейзажу принадлежит исключительно важная, во многом- центральная и организующая роль в русской поэзии. Первые попытки определить своеобразие русской природы предпринимались еще в рамках поэтики классицизма, а затем романтизма. При этом можно выделить два направления поэтической мысли в ее стремлении преодолеть замкнутую целостность идеального пейзажа с его ярким колоритом.[3.С.156]
Первое – это осознание России как северной страны, со всеми поэтическими преувеличениями в духе нормативных творческих методов. В изображении Ломоносова или Батюшкова Россия отодвигается на крайний север, становится льдистой, скалистой – чем-то вроде Финляндии или Лапландии.
Суть в том, что сама Россия для русских поэтов была еще чем-то чужим, эстетически неосвоенным. Она представлялась им примерно так, как какому-нибудь южанину, путешествующему по северной стране, - царством диких ветров и ледяных холмов.
Другой путь освоения русской природы – поэтизация ее территориального размаха. При этом рождается своеобразная поэтика ее географического перечисления- последовательно называются концы России, дабы создать впечатление колоссального объема (именно объема, потому что простор, постигаемый изнутри, через раздвижение, а не через внешние границы, намного позже войдет в поэтическое восприятие).
Прием панорамы, позволяющий охватить широкий круг русских земель, после Ломоносова и Державина использовался многими поэтами – от Пушкина («Клеветникам России») до Маяковского и Асеева («Русская сказка»).
Итак, в поэзии XVIII- начала ХIХ века создается образ России как государственного колосса, простершегося на тысячи верст во все стороны света, возложившего ноги на степь, локоть на Кавказ – «конца не зрит своей державы» (М.Ломоносов).
Кто же из русских поэтов вдохнул душу в это гигантское тело с ледяным сердцем? Первооткрывателями национального пейзажа в русской поэзии явились сразу два поэта: А.Пушкин и П.Вяземский; хронологический приоритет по разным причинам может быть отдан каждому из них. Еще в элегии Вяземского «Первый снег» (1819) находим реалистически точные детали, характерные для среднерусского пейзажа. «Ветр скучной осени», «воды тусклые», «ветви голые», «дуб чернел в лесу пустом», «природа бледная с унылостью в чертах»- эти подробности предвосхищают то « бедный», «невзрачный» пейзаж, который впоследствии был сформирован Пушкиным и определяет до нашего времени своеобразие поэтического облика России. Все черты говорят о неприхотливости, неяркости, неживописности, вызывающих умиление и тоску, жалость и горечь.[1.С.14]
Ко второй половине 20-х годов относится ряд «дорожных» стихотворений Пушкина «Зимняя дорога», «Дорожные жалобы», «Бесы» и Вяземского «Дорожная дума», «Станция», «Метель», «Зимние карикатуры». В них преобладает точка зрения не созерцателя, но путешественника- дорога словно впервые распахивает перед поэтом всю ширь родной природы, вводит в самый процесс ее пространственного и духовного освоения.
Попытаемся нарисовать обобщенный национальный пейзаж, каким он предстает со страниц пушкинских произведений. Бескрайняя, однообразная равнина: «Одна равнина справа, слева»; «равнины скат отлогий»; «по берегам отлогим», по этой уплощенной земле кое-где разбросаны низенькие деревеньки. Постройки и сооружения как бы врастают в природу, ветшают, приобретают неприхотливый, неприметный вид, как часть естественного ландшафта. Образ формы, точнее аморфности в этом пейзаже - солома, сваленная в кучу, шуршащая на ветру. Следы хозяйственной деятельности тонут в текучей природной среде.
Да и внутри самой природы, господствуют подвижные стихии – дождь и ветер, растворяющие все твердые очертания: дорога изрыта дождями, листья размокли и вот-вот упадут в лужи, ветер крутит снежные вихри, тучи вьются, снег - «мелкий», «летучий». Тучи, снег, листья, солома- все послушно стихии ветра, срывающей покровы, сглаживающей неровности, обнажающей бескрайнюю равнину.
Ровной, гладкой земле соответствует мутно-серый цвет неба, в котором как бы сглажены все цвета. Нет резких контрастов, ничто не выделяется на общем фоне. И в звуках та же протяженность, однотонность: «грустен ветра дальний вой». Состояние человеческой души, вызванное этим глухим по звуку, мутным по цвету и ровным по форме бытием природы, тоже как бы приглушенное, лишенное внутренних контрастов, порывов - ровная, медлительная скука, хандра, столь же долгая, однообразная, как зимняя дорога («По дороге зимней, скучной…»; «…стесняясь, сердце ноет;//По капле, медленно глотаю скуки яд»; «попробуй, сладим ли с проклятою хандрой»).[1.С. 78]
Природа, окружающая пушкинского лирического героя, та же, то у Лермонтова или Державина, но она переживается изнутри как обступающая, неотвратимая, не как географический или климатический фактор, а как сама судьба, принявшая наглядные, осязаемые черты
И преобладающее свойство этого пейзажа – выровненность и протяженность, то, что на языке физики называется энтропией. Состоянием максимального равновесия, сглаженности всех внутренних контрастов.
Наконец, у Пушкина мы находим и постижение самой этой двойственности русского пейзажа, то уныло- бледного, то празднично- сверкающего,- двойственности, связанной с семантикой жертвы. Природа, приносимая в жертву, бледнеет, вянет,, умирает- и вместе с тем празднует победу над смертью, готовится воскреснуть в каком-то высшем, сверхприродном значении, увенчанная осенним золотом и зимним серебром.
Однако. Это сложное единство, воспринятое от Пушкина и сохраненное в масштабах всей национальной литературы, у последующих поэтов часто распадается – в нем выделяются крайности, канонизируются либо «отрицательные», либо «положительные» черты. Один из этих пейзажных «канонов», образовавшихся в поэзии ХIХ века, подчеркивает скудость и мертвенность русской природы.
Как устойчивая система мотивов, русский национальный пейзаж сложился у Лермонтова. Те приметы, которые у Пушкина проходят через изображение отдельных местностей, впервые только у Лермонтова объединяются именем «Родина». Когда Пушкин обращается к природе, то пейзаж ограничен конкретной рамкой места и времени: чаше всего это деревня осенней или зимней порой. В этом и сила Пушкина, ушедшего по пути конкретных наблюдений далеко от общей риторичности «северных», «льдистых» пейзажей поэтов XVIII века. Лермонтов же возвращается к обобщенному пейзажу, но уже наполняет его теми реалистическими подробностями и мотивами, которые внес в поэзию Пушкин.[3.С. 239]
Может быть, именно резкое отталкивание от русской природы, характерное для ранних стихов Лермонтова, помогло ему впоследствии увидеть и осознать ее как целое.
В «Родине» речь идет о степи: этот распахнутый простор, зримый в южной России, -самое главное и дорогое для Лермонтова в русской природе.
Лермонтов как бы совмещает высокий, «обзорный» взгляд на Россию и приземленный, проникающий в будничные подробности: тут и «чета белеющих берез», и «дымок спаленной жнивы»… Совмещение большого и малого, наложение масштабов до тех пор разделенных в русской поэзии, и составляет новизну лермонтовской «Родины».
В стихотворении А.Хомякова «России», написанном в 1839 году и послужившем, видимо, отправной точкой для Лермонтова, есть «большая» Россия. «Родина»- первый в русской поэзии опыт обобщенного и вместе с тем духовно наполненного пейзажа, сочетающего возвышенность лирического гимна с реализмом «бедных» подробностей.[1.С. 237]