Традиция — текст — фольклор

x
(а)] соответству-
ют действия, ведущие к недостаче, прежде всего ущерб (х), наносимый ан-
тагонистом (а). Ему противостоит второй член [f
y
(b)] в виде позитивно на-
правленной на ликвидацию недостачи (достижение цели, quest и т. п.) дея-
тельности (у) героя (b). Третий член соответствует основному испытанию, 
в результате которого герой (b) действует негативно (х) против антагони-
ста, обезвреживая его. Но сказка кончается не возвращением к самой пер-
воначальной ситуации, а созданием новой высшей фазы: беда не только 
предупреждена, но уничтожена самая ее возможность (за счет одоления 
вредителя и разоблачения ложных 
43 

---

героев), все невинно гонимые компенсируются, заколдованные расколдо-
вываются, герой получает царевну и полцарства. Вот эта финальная си-
туация и выражается четвертым членом f
a–1
(у). 
Сама медиация в сказке имеет в соответствии с ее жанровыми особен-
ностями некоторые специфические черты. Конечно, сказочный герой ино-
гда обладает свойствами, указывающими на его промежуточность (напри-
мер, чудесное звериное происхождение, прохождение искуса у колдуна, 
способность к превращениям, связь с мифологическими существами). Од-
нако истинными медиаторами в старом мифическом смысле (как «проме-
жуточные» существа) оказываются помощники и дарители, связанные с 
героем, но одновременно отделенные от него. Эти персонажи действи-
тельно как бы принадлежат двум мирам (своему и чужому) благодаря сво-
ей дружественности к герою, иногда подкрепляемой и родственными с ним 
отношениями (покойные родители и т. п.). Что касается самого героя, то он 
в основном не промежуточен. Сказочный герой не только побеждает пред-
ставителя враждебного принципа, создавая почву для общей перемены (в 
этом он адекватен мифическому герою). Он, особенно в специфически 
сказочных сюжетах с семейными конфликтами, совершает медиацию, пе-
реходя из одного статуса в другой, доказывая возможность преодоления 
отрицательного начала, заключенного в оппозиции, не за счет его уничто-
жения, а за счет либо его трансформации в положительное, либо за счет 
собственного перехода в область положительного. 
Так, конфликт своего и чужого в семье за счет переоценки или недо-
оценки, того или иного нарушения семейно-родовой нормы (полового у ин-
цестуального отца, социального у мачехи) разрешается не победой над 
вредителем (отцом, мачехой) или его уничтожением, а переходом невинно 
гонимой героини в высший социальный статус и созданием нормальной 
семьи в этом высшем статусе (выход замуж за царевича). Согласно леви-
стросовской интерпретации первобытной логики, противоположность се-
мантических полюсов преодолевалась не практическим решением, а ме-
тафорическим снятием оппозиции. Так и здесь, только в плане сугубо сю-
жетном, конфликт преодолевается реальным уходом героини от антагони-
стической коллизии и практическим преодолением коллизии не в материн-
ской 
44 

---

семье, а в семье мужа-царевича. Такой вид медиации между своим и чу-
жим одновременно сопровождается медиацией между высоким и низким 
(в социальном, духовном, телесном и иных планах) за счет превращения 
низкого в высокое. Это превращение есть своеобразный способ через сча-
стливую индивидуальную судьбу героя, которому все сопереживают, уйти 
от мучительных противоречий, вытекающих из социальных различий и 
общественного неравенства. 
В этом сюжетном типе медиация по своему характеру сильнее всего 
удалена от мифа. Именно здесь взаимоотношения между членами оппо-
зиции носят наиболее непримиримый, враждебный характер, а не в змее-
борческих сюжетах, как это может показаться на первый взгляд. С мачехой 
или инцестуальным отцом у героя (героини) не может быть никаких точек 
соприкосновения в позитивном плане. Именно поэтому сюжет развивается 
в направлении полного отсоединения героя от начальной ситуации: по-
скольку в русской волшебной сказке исходная личностная активность ге-
роя ограничена (по сравнению, например, с фольклором североамерикан-
ских индейцев), возникает своеобразное выталкивание его за пределы 
мира, в котором нарушаются родственные отношения, туда, где эти отно-
шения могут быть восстановлены. 
В сюжетах, где основное — борьба человеческого с нечеловеческим, 
медиация между этими двумя началами может осуществляться, как уже 
указывалось, за счет того, что герой сам в себе иногда сочетает черты че-
ловека и сверхъестественного существа (реликтовый признак, сближаю-
щий этот тип сюжета с архаическими мифами); таковы Иван Быкович, 
Медведко, таковы и многочисленные чудесные (тотемные) жены-
помощницы, принимающие на себя многие функции героя. 
Далее, из нечеловеческого иного царства часто берутся жены, сами эти 
царства в свернутом виде могут доставляться в наше царство («Три цар-
ства — медное, серебряное и золотое») и т. п. Но основное, с нашей точки 
зрения, заключается в том, что и в этом сюжетном типе, и в волшебной 
сказке вообще человек в принципе все время находится в теснейшем кон-
такте с нечеловеческим, но в отношениях не вражды, а помощи, дружбы и 
т. п. Все чудесные помощники происходят именно из нечеловеческого ми-
ра. Отсюда и возможность появления амбивалентных персонажей типа 
45 

---

Бабы-яги или Морского царя, которые могут быть как вредителями (причем 
в некоторых сказках это вредительство — абсолютное, без тени положи-
тельного), так и дарителями. 
Представляется, что семантически нет никакой разницы между друже-
ственными и враждебными представителями нечеловеческого — и те и 
другие обитают либо в лесу, либо в ином царстве, и те и другие часто зоо- 
или зооантропоморфны. Различие между ними чисто функциональное: 
есть главный враг героя (и его возможная свита) и есть остальные, кото-
рые могут быть как нейтральны, так и нейтрально-враждебны или друже-
ственны — в зависимости от сюжета. 
Соответственно в типе сюжетов о борьбе человеческого против нечело-
веческого основная задача героя в некотором смысле — это нахождение в 
мире нечеловеческого (к которому принадлежит и вредитель) таких по-
средников, медиаторов, которые помогли бы ему нейтрализовать отрица-
тельные моменты в нечеловеческом и актуализировать его положитель-
ные стороны, переведя их в сферу человеческого (получение из иного 
царства невест, богатств, волшебных средств, расколдование и т. п.). 
В сюжетах, описывающих коллизию высокое/низкое, медиация носит 
отличный от предыдущего характер: здесь проявляется конфликт между 
видимостью и сущностью. Оппозиция высокого и низкого не является про-
тивопоставлением двух непримиримых начал. При этом в русской вол-
шебной сказке характеристика высокого и низкого отличается некоторой 
амбивалентностью, которая и создает возможность медиации: низкое 
представляется как явно негативное состояние, из которого желательно 
выйти. Совершенно очевидно, что Иванушка-дурачок или Емеля-
простофиля в конце сказки переходят в высокое состояние (женятся на 
царевнах и получают полцарства) не просто в силу сюжетных условностей: 
они получают то, что им хочется иметь. Однако нежеланное низкое и же-
лаемое высокое состояния имеют и некоторые собственные характеристи-
ки: низкое во всех отношениях ближе герою, чем высокое. Низкое тесно 
коррелирует со своим, а высокое — с чужим. Поэтому персонажи, насе-
ляющие область высокого — царь, министры, генералы да зачастую и са-
ма невеста, — имеют явно отрицательные характеристики: глупость, злой 
нрав, спесь и пр. Таким образом, создается ситуация, в которой герой, осу- 
46 

---

ществляющий своею судьбой медиацию между миром высокого и миром