Учебное пособие для студентов, абитуриентов, преподавателей-филологов и учащихся старших классов школ гуманитарного профиля Москва

Земля была огненным шаром, который постепенно ос­тывал, — утверждали до конца тридцатых годов наше­го века многие ученые. Но эта теория рухнула под на­пором новейших данных науки.
Земля была первоначально в холодном состоянии — утверждает современная наука. В поле притяжения Сол­нца попало облако из газа и твердых частиц — много таких газопылевых облаков в Галактике. Вступили в действие законы притяжения и движения — облако распалось на части, из которых образовались планеты Марс, Венера, Земля.
Земля вначале была холодной, как этот кусок мете­орита, что лежит сейчас на моей ладони. Не так давно он залетел к нам на Землю по дальней трассе из Все­ленной, совершив посадку в Саратовской области (в тех местах, где приземлился первый космический корабль), и оттуда попал в лабораторию. По месту приземления метеорит называется Саратовским. Рядом с ним мерца­ет космическими огоньками другой летун — метеорит, най­денный на Урале. Московского метеорита здесь нет, но и он может влететь к нам в окно без приглашения, как это случилось однажды в Риге... (Л. Колодный).
Цитированный фрагмент состоит из обобщающей строфы (строфы-тезиса, строфы-предложения) и трех иллюстративных, конкретизирующих строф, тесно объ­единенных благодаря параллельным анафорическим за­чинам. Здесь параллелизму смысловому точно соответ­ствует параллелизм композиционно-синтаксический. При параллельности зачинов внутренние связи меж­ду предложениями строф — цепные.
Таким образом, параллелизм зачинов, усиленный анафорой, — основное средство синтаксической связи между строфами данного фрагмента. В стилистическом плане этот способ организации текста характерен в основном для возвышенной, эмоционально-припод­нятой речи. Однако иногда он может использоваться и в речи нейтральной и даже шутливой.
Для соединения прозаических строф внутри фраг­мента нередко используются вводные слова, которым часто предшествуют союзы и, но, а и др. Эти средства выражают значение начала, перехода от одной мыс­ли к другой.
Обычно зачины с вводными словами, которым пред­шествуют союзы, открывают (вводят) внутренние стро­фы, тесно связанные между собой единством после­довательно развивающейся темы. Происходит повтор слов и оборотов предыдущей строфы (чаще ее кон­цовки) в зачине последующей строфы. Пишущий как бы отталкивается от повторяемого слова, развивая мысль в ином аспекте, например:
Я думал о стихах, волнуясь и переживая минуты во­сторга и тревоги па просмотре монгольского балета. В зале сидело всего несколько человек, среди которых при­сутствовала Ольга Васильевна Лепешинская. Монголь­ские танцоры держали творческий отчет перед своим учителем. Что-то скажет прославленная Лепешинская. А она, позабыв о педагогической строгости, тихо шептала. "Молодцы, девочки, молодцы, мальчики! Хорошо, хорошо!"
И вправду, как хороши были па сцене юная поэти­ческая балерина Тала во "Франческе" и мужественный, стройный, выразительный солист Батор в "Шехерезаде" (Ч. Айтматов).
С помощью повтора последнего предложения кон­цовки, которому предшествует вводное слово и со­юз и в присоединительном значении, совершается рез­кий переход от описания к оценочной авторской речи, комментариям, раздумьям. Вводное слово, оформляя зачин строфы, дает толчок для осмысления повторя­емого предложения в новом аспекте.
Довольно широко используются как средство связи между строфами зачины, выраженные вопроситель­ными или восклицательными предложениями и имею­щие диалогический характер. Благодаря неожиданной смене синтаксической формы (после ряда утвердитель­ных предложений — вопросительное или восклицатель­ное предложение) такие зачины резко меняют аспект повествования, переводят его в иной план. Как пра­вило, это зачины, открывающие строфы, которые име­ют комментирующий характер.
Эта записка хранится у меня. Никогда Полина не объ­ясняла мне своих сношений с M^me de Staёl, несмотря на все мое любопытство. Она была без памяти от слав­ной женщины, столь же добродушной, как и гениальной.
До чего доводит охота к злословию! Недавно расска­зывала я все это в одном очень порядочном обществе. "Может быть, — заметили мне, — M^me de Staёl была не что иное, как шпион Наполеонов, а княжна достав­ляла ей нужные сведения" (А.С. Пушкин).
Восклицательное предложение в начале второй строфы позволяет изменить аспект и ход изложе­ния, синтаксически оформить зачин и перейти к но­вой мысли.
Вопросительные предложения в качестве средства связи между строфами также широко распростране­ны в разных стилях. Весьма характерны они, напри­мер, для публицистики. Вопросительное предложение в начале строфы сосредоточивает внимание читателя на главном. В строфах, открывающихся вопроситель­ным предложением, получает дальнейшее развитие мысль, выраженная в предшествующей строфе. Ответ на вопрос, содержащийся в зачине, дается в после­дующих предложениях.
Аналогичную функцию выполняет зачин со словами да или нет, например:
Редкость буквы ф в нашей литературе не случайность. Она — свидетельство глубокой народности, высокой чи­стоты русского языка у наших великих писателей.
Тут, однако, стоит сделать довольно существенную ого­ворку. Если взять произведения современных нам поэ­тов и писателей, в них мы встретим, вероятно, гораздо больше ф, чем в классической литературе. Как это по­пять? Разве современные авторы меньше заботятся о чи­стоте и народности своего языка?
Конечно, нет. Но за прошедшие сто лет в самый язык нашего народа вошло, прижилось в нем, полностью "ру­сифицировалось" огромное количество слов и корней всеевропейского международного круга. Такие слова, как фокус, фиалка, фестиваль, стали и становятся русски­ми если не по корню, то по ощущению. Их нет основа­ния браковать поэтам. А многие из них несут с собою нашу самую редкую букву — наше "эф" (Л.В. Успен­ский).
Фрагмент состоит из трех строф. Связь второй и третьей строф осуществляется с помощью двух воп­росительных предложений, которыми завершается сред­няя строфа, и предложения со словом нет, которым начинается последняя строфа. Слово нет вносит зна­чение раздумья, оценки ранее сказанного.
До сих пор мы рассматривали прозу. Но не менее сложно организованы и поэтические произведения. Вот, например, известное стихотворение Б. Пастернака "Быть знаменитым некрасиво".
Быть знаменитым некрасиво.
Не это подымает ввысь.
Не надо заводить архива,
Над рукописями трястись.
Цель творчества — самоотдача,
А не шумиха, не успех.
Позорно, ничего не знача,
Быть притчей на ycтax у всех.
Но надо жить без самозванства,
Так жить, чтобы в конце концов
Привлечь к себе любовь пространства,
Услышать будущего зов.
И надо оставлять пробелы
В судьбе, а не среди бумаг,
Места и главы жизни целой
Отчеркивая на нолях.
И окунаться в неизвестность,
И прятать в ней свои шаги,
Как прячется в тумане местность,
Когда в ней не видать ни зги.
Другие но живому следу
Пройдут твой путь за пядью пядь,
Но пораженья от победы
Ты сам не должен отличать.
И должен ни единой долькой
Не отступаться от лица,
Но быть живым, живым и только,
Живым и только — до конца.
С чисто формальной, синтаксической точки зре­ния вторая строфа связана с первой цепной синони­мической связью сказуемое — дополнение (над руко­писями трястись — творчества). Первые две строфы содержат как бы отрицательное кредо автора (что не надо: быть знаменитым, заводить архивы, быть прит­чей на устах у всех и т. д.), и они тесно взаимосвяза­ны, образуют единство, своеобразный поэтический фрагмент.
Третья строфа с помощью союза но противопостав­ляется первым двум. Здесь начинается изложение по­зитивных взглядов, этических принципов (как "надо"). Каждая строфа — новый принцип: жить без самозван­ства; оставлять пробелы в судьбе, а не среди бумаг; оку­наться в неизвестность. И соответственно содержатель­ному параллелизму— параллелизм синтаксический, третья, четвертая и пятая строфы объединяются па­раллельными связями и образуют второй фрагмент сти­хотворения.
Следующий фрагмент составляют шестая и седьмая строфы. Содержательная особенность — появление конкретного ты (Другие... пройдут твой путь за пядью пядь; но пораженья от победы ты сам не дол­жен отличать). До сих пор в стихотворении речь шла в обобщенно-обезличенной форме (Быть знамени­тым некрасиво, надо жить, надо оставлять), т. е. это призывы, принципы, обращенные ко всем без ис­ключения, имеющие всеобщий характер. Появление ты знаменует своеобразное олицетворение, конк­ретное воплощение этих принципов. Они уже обра­щены не к массе, но к каждому конкретному твор­цу — Поэту, и прежде всего к самому автору. Ты под­разумевает я. Последние две строфы (квинтэссенция стихотворения) тесно связаны и синтаксически — параллельностью строения (ты сам не должен от­личать— И должен ни единой долькой...).
Главная мысль стихотворения — поэт должен ос­таваться собой до конца — выражается во всех стро­фах, но наиболее рельефно в последних двух.
Мы говорили о композиционно-синтаксической ор­ганизации стихотворения. Но нельзя не отметить и "не­слыханную простоту" языка, в которую поэт "впал" в последние годы, афористичность некоторых строк, заживших собственной жизнью вне рамок стихотво­рения, ставших крылатыми: быть знаменитым некра­сиво; но пораженья от победы ты сам не должен от­личать.
Очень интересно необычное употребление некоторых слов: пробелы (пробелы в судьбе), лицо (не отступать­ся от лица).
Здесь лицо употребляется в значении "достоинст­во, совесть, моральная безупречность" и даже "долг" (человека и поэта). Основание для такого употребле­ния — существование в русском языке устойчивого обо­рота сохранить лицо.
Достаточно сложно организованы и публицистиче­ские тексты. Так же как и художественные, они де­монстрируют важность не только композиционно-син­таксических связей, но и точного выбора слов, форм, конструкций. И еще одна существенная особенность характеризует публицистические тексты — важная роль я автора. Рассмотрим небольшой начальный фрагмент из газетного репортажа.
В вычислительном центре мне показали любопытный график. Он прогнозировал рост числа программистов к 2000 году. Так вот, крутая, как Гималаи, линия свидетельствует: еще до конца нынешнею столетия программированием будет заниматься все население Земли, вклю­чая грудных младенцев.
Даже неспециалист сразу скажет, что этого не может быть, что где-то в график заложена ошибка. Но в чем она?
Первое предложение — неопределенно-личное. Ме­стоимение мне скромно, ненавязчиво, но открыто вводит личность рассказчика (мне показали, но не я увидел: субъект речи выступает в качестве объек­та действия).
Субъект действия (кто показал?) неопределенен и неважен для данной конкретной информации, глав­ное — это действие. Общее значение неопределенно-личных предложений — объективированное сообще­ние о каком-либо событии, факте. Ср. аналогичное предложение без мне: В вычислительном центре рас­считали график (решили проблему). Подчеркнуто объ­ективированное сообщение повествовательного харак­тера: производитель речи, не называющий себя, стре­мится представить только факт, событие, не оценивая его, не указывая деталей. Неважно, кто совершал дей­ствие, кто о нем рассказывает. Главное — это само действие, событие.
Однако местоимение мне меняет характер этого предложения. Объективно-достоверное сообщение ос­ложняется линией субъективной оценки, точкой зрения производителя речи, повествователя. В предложении не только сообщается о событии. В нем есть и пас­сивный участник, наблюдающий это событие, — ав­тор со своими взглядами, оценками. В этом плане по­казательно оценочное определение любопытный (гра­фик), тесно связанное с мне, обнаруживающее косвенно авторский взгляд на событие (мне показали любопытный график означает: "Я увидел график, и он показался мне любопытным"). Таким образом, взаи­модействие местоимения мне и значения предложе­ния определяет общий тон данного предложения: это объективный, достоверный рассказ, осложненный лич­ностным восприятием повествователя. И в дальней­шем эти две линии, то расходясь, то сложно пере­плетаясь, взаимодействуя, образуют своеобразный ри­сунок, канву текста, во многом определяя его слог — выбор слов, конструкций и т. д.
Второе предложение, тесно примыкающее к пер­вому, развивает линию объективного, достоверного рассказа (Он прогнозировал рост числа программистов к 2000 году).
В третьем предложении (как и в первом) оба на­званных выше плана снова совмещаются. Слова Так вот... оформляют переход к плану оценки, к коммен­тированию (они обнаруживают присутствие говоря­щего) и в то же время имеют значение итога, след­ствия с оттенком некоторой неожиданности. Эти слова вводят информацию объективную, достоверную, но представляющуюся рассказчику удивительной, в ка­ком-то смысле парадоксальной. Они совмещают в себе оба плана — субъективный и объективный, как бы под­разумевая: "Вот что я увидел".
Субъективный план подкрепляется сравнением, вы­ражающим зрительные впечатления рассказчика, ха­рактер его восприятия (крутая, как Гималаи, линия). Однако далее, во второй части предложения, исполь­зуется глагол свидетельствовала, лексическое значе­ние которого подчеркивает точный, достоверный, не допускающий сомнений характер следующей далее ин­формации. И очень показательно, что даже во вто­рую — объективно-спокойную, научно выраженную часть предложения вторгаются слова, косвенно, лек­сическими средствами выражающие личностную точку зрения и нарушающие строгий научный стиль второй части: ...свидетельствовала: еще до конца нынешнего сто­летия программированием будет заниматься все насе­ление Земли, включая грудных младенцев.
Выделенные слова логически избыточны, но они естественны, так как косвенно, благодаря значению, эмоциональной окраске (ср. младенцы и дети), выра­жают точку зрения рассказчика, усиливают, подчер­кивают парадоксальность вывода, удивление автора.
В следующем абзаце (Даже неспециалист сразу ска­жет...) в рамках заданной общей тональности ха­рактер предложения резко меняется. Это комменти­рование — нарушение последовательной линии раз­вития мысли, своеобразное отступление, в котором анализу, оценке подвергается последнее суждение, высказывание. Комментирование — это непосредст­венно авторская речь, открыто оценивающая чужое слово или собственное высказывание. В публицистике это широко распространенное средство внутренней диалогизации речи.
Однако в анализируемом абзаце в соответствии с общим тоном текста — тоном размышления, рассуж­дения, в которое вовлекается и читатель, т. е. в свя­зи с совмещением субъективного и объективного пла­нов, — в этом абзаце нет "сильных" авторских средств. Есть только такие, как выделение посредством час­тицы даже слова неспециалист, экспрессивный парал­лелизм придаточных с повторяющимся союзом что. И эти средства косвенно обнаруживают производи­теля речи, что становится особенно ясным при пе-рефразировании. Так, Даже неспециалист сразу ска­жет означает: "Если обратиться к неспециалисту...";
"Если я (ты, вы) обращусь (обратишься, обратитесь) к неспециалисту..."
В анализируемом предложении преобладает объек­тивный план, лишь изнутри пронизываемый субъек­тивным значением. Это предложение в большей сте­пени объективировано, интеллектуализовано, чем та­кое, например, комментирование, возможное в данном контексте, но расходящееся с общей установкой: Не­вероятный вывод! Это, конечно, ошибка. В авторском же предложении субъективное значение обрамляет объ­ективированную информацию, тесно переплетаясь с ней. Иначе говоря, объективный и субъективный планы тесно взаимосвязаны, взаимопроникают один в другой.
В этом отношении особенно показательно следую­щее предложение: Но в чем она (ошибка)? Союз но знаменует переход к субъективному плану. Это воп­рос, который задает автор. Но и в нем есть отзвук объ­ективного значения. Вместе с автором этот вопрос мо­жет задать и читатель, вовлеченный в ход авторской мысли.
Анализ фрагмента показывает сложность устройства публицистических текстов, богатство синтаксических, лексических значений в публицистике, разнообразие речевых красок.
Проанализируйте структуру фрагмента из любого текста, например начальный фрагмент из повести А.С. Пушки­на "Выстрел" или фрагмент из "Сценок деревенской жиз­ни" В. Пьецуха (глава 6 данной книги).