Вслед за нашумевшей концепцией эмоционального интеллекта Дэниел

Ровно столько страха, сколько нужно
Одна из моих внучек в возрасте двух лет обожала мультфильм “Побег
из курятника” – черноватую комедию о птицах, пытающихся сбежать с
фермы, где их рано или поздно зарежут. Местами она напоминает отнюдь
не легкомысленный детский мультик, а мрачную тюремную драму. А
некоторые сцены повергали двухлетнюю девочку в откровенный ужас.
Но моя внучка упорно просила включить ей этот мультфильм и
пересматривала его снова и снова много недель подряд. Она охотно
соглашалась с тем, что это “очень страшный мультик”, – и тут же
добавляла, что он у нее самый любимый.
В чем же секрет непреодолимой притягательности такого страшного
мультфильма? Возможно, дело в том, что, пересматривая раз за разом
страшные сцены, пугаясь, но зная, что все кончится хорошо, моя внучка
отрабатывала определенные нейронные ответы.
Самые убедительные научные данные о том, что дозированно пугаться
– это полезно, получены в экспериментах с беличьими обезьянами
(саймири)
[452]
. Начиная с возраста 17 недель (для них это раннее детство),
некоторых обезьянок 10 недель подряд раз в неделю перемещали на один

---

час из родной клетки в другую, с незнакомыми взрослыми обезьянами.
Судя по многочисленным признакам, эта ситуация приводила детенышей в
ужас.
Потом, когда обезьянки переставали питаться грудным молоком, но
все еще оставались эмоционально зависимыми от матери, каждую вместе с
мамой помещали в новую клетку. Там не было других обезьян, зато было
много лакомств и местечек для исследования.
Те детеныши, которых перед этим помещали в “страшные” клетки,
проявляли гораздо больше храбрости и любопытства, чем их ровесники,
никогда не покидавшие свою мать: они отважно исследовали новые клетки
и пробовали лакомства. Те же, что не покидали тихую гавань материнской
заботы, просто испуганно цеплялись за маму.
Что интересно, у независимых обезьянок не было никаких
физиологических признаков зарождающегося страха, хотя когда-то они в
изобилии проявлялись в “страшной” клетке. То есть регулярные походы в
пугающие места сработали как прививка от стресса.
По мнению нейробиологов, у людей, как и у обезьян, многократный
детский опыт преодоления стресса запечатлевается в нейронной проводке и
делает их более устойчивыми к стрессу во взрослые годы. Раз за разом
переживая переход от страха к спокойствию, мы, очевидно, формируем
нейронную сеть психологической устойчивости, а с ней и важный
эмоциональный навык.
Как
утверждает
Ричард
Дэвидсон,
“мы
можем
обучиться
устойчивости, сталкиваясь с угрозой или стрессом только той
интенсивности, с которой способны справиться”. Если стресс будет
слишком слабым, ничего не произойдет, а если слишком сильным, в
нейронной сети страха с высокой вероятностью закрепится неудачный
опыт. Не слишком ли страшна кинокартина для ребенка, мы можем понять,
например, по скорости его физиологического восстановления после
просмотра. Если мозг и тело ребенка зависают в генерирующем страх
режиме слишком надолго, то будет отрабатываться вовсе не устойчивость, а
неспособность восстанавливаться.
Но когда “угрозы” по силе укладываются в нужный диапазон – то есть
мозг ребенка сперва отвечает полноценным испугом, а потом
успокаивается, – можно предположить, что в нем закладывается другая
нейронная схема реагирования. Это могло бы объяснить и удовольствие,
которое доставляет моей внучке страшный мультфильм, и (пред)
подростковое неравнодушие к “ужастикам”.
Для разных детей и возрастов уровень “необходимого и достаточного

---

испуга” может быть разным. В старом диснеевском мультфильме “Бэмби” у
олененка умирает мама, и этот момент по тем временам оказался
травматичным для части детей, стекавшихся в кинотеатры ради просмотра
этого мультфильма. Разумеется, не стоит показывать трехлетке наводящее
ужас кино в духе “Кошмара на улице Вязов”, но тот же самый фильм может
дать несколько уроков стрессоустойчивости мозгу подростка. То, что для
малыша будет чересчур, подростку покажется приятно щекочущей нервы
смесью опасности и удовольствия.
Если слишком жуткое кино много месяцев преследует ребенка
ночными кошмарами и дневной пугливостью, значит, мозг не сумел
справиться со страхом. Напротив, оно лишь возвело в приоритет и,
возможно, даже слегка усилило реакцию страха. Ученые предполагают, что
у детей, которые регулярно переживают непосильный для них стресс – не
в кино, а в неблагополучной семейной реальности, что бывает куда
страшнее, – именно эта схема нейронного ответа иногда становится
причиной последующих тревожных расстройств и депрессии.
Социальный мозг хорошо учится на чужом примере. Так, ребенок
успокаивается, глядя на родителя, который невозмутимо смотрит что-то
вроде бы очень страшное. Когда моя внучка напрягалась в предвкушении
особо пугающего эпизода и слышала от мамы утешительное “Все будет
хорошо” (или то же самое сообщало ей присутствие спокойного папы, если
она сидела у него на коленях), она чувствовала себя защищенной и
способной управлять своими переживаниями, и это чувство непременно
пригодится ей в других жизненных испытаниях.
Подобные базовые уроки, усвоенные в детстве, сказываются в течение
всей жизни – и не только на нашей фундаментальной позиции
относительно существования в социуме, но и на нашей способности
преодолевать превратности любви. А любовь, в свою очередь, надолго
оставляет следы в нашей биологии.

---