11. В. Маяковский сатирик

12. Жанровое своеобразие эпоса В. Маяковского («Хорошо», «В.И. Ленин»)
Маяковский работал над поэмой «Хорошо!», когда лефовские идеи литературы «факта» и «производственного искусства» приходилось отстаивать в острой конкуренции, в борьбе с РАППом, с другими литературными группировками. Причем отстаивать и утверждать их надо было не только теоретически, но и на практикеВступительная глава поэмы «Хорошо!» прочитывается в контексте дискуссий по поводу литературы «факта». Маяковский заявляет концепцию: «Ни былин, ни эпосов, ни эпопей». Концепция лефовская. Взамен этого: «Воспаленной губой припади и попей из реки по имени - «Факт». Казалось бы, этим и исчерпывается задание себе. Но вдумаемся в следующие строки:
Это время гудит телеграфной струной, это сердце
с правдой вдвоем. Это было с бойцами, или страной, или
в сердце было в моем.
Замечательный образ времени, как будто бы - телеграфом - привязанный к правде «факта» (конкретного сообщения), ставится в зависимость от личного восприятия, от своей правды. Союз «или» без всяких сомнений воспринимается как соединительный. Стало быть, лирическое начало, едва обозначившись, тут же вливается в тоже обозначившуюся «реку» эпоса. Бойцы, страна, время - понятия, все вместе объемлющие отрезок истории. В конце главки историческая протяженность времени обозначается словом «годов». Лирический мотив «зарождается» в 1-й главе, «преодолевая» декларированную привязанность к «факту». Художник Маяковский вступает в спор с самим собой теоретиком и, скажем заранее, побеждает, хотя и не до конца.
«Действие» поэмы начинается со 2-й главы. Поэт избирает для нее труднейшую форму полифонического диалога, чтобы показать настроения массы людей, главным образом крестьянской массы, переодетой в солдатские шинели. Диалог помогает нам представить всю эту разнородную массу. Глава четко делится на две части. Диалог передает стихийный разгул страстей, что подкрепляется длинным разбегом строки, рубленым ритмом.
Врали:
«народа -
свобода,
вперед,
эпоха,
заря…» - и зря.
Нарастание взрыва стихийных сил заканчивается призывом к бунту: «Бей!» (этот мотив нам знаком по поэме «Облако в штанах»). Такова высшая точка накала страстей, вызревших в недовольстве народных масс политикой Временного правительства. Здесь видно, что поэту нужна прежде всего не правда «факта» как такового, а более высокая, поднимающаяся над эмпирикой правда художественного обобщения. Маяковский проявил себя мастером создания «портрета» обретающей сознание революционной массы, в этом его поэтическое открытие. Кто такой Керенский? Маяковский сталкивает в характере и поведении «присяжного поверенного» его амбиции («глаза у него бонапартьи»), самоупоение от верховной власти и непонимание ситуации, невладение ею, растерянность. Керенский смешон («вертлявый пострел»), когда располагается в царских покоях, когда «опьянен своею славой пьяней, чем сорокаградусной». Сатирические образы деятелей буржуазных партий Кусковой и Милюкова, который был также министром Временного правительства, пародийно выведены в поэме. Этим героям поэт отводит роли Татьяны и няни, перефразируя их; диалог из 3-й главы пушкинского «Евгения Онегина», придавая ему акцентированно сентиментальную и потому особенно сатирически действенную окраску. Кульминация первой (условной) части поэмы - 6-я глава, в ней показано взятие Зимнего дворца и победа вооруженного восстания в Петрограде. Однако Маяковский не дает волю патетике, хотя запечатлевает самый исторически важный момент в сюжете. Он начинает и кончает главу подчеркнуто обыденным пейзажем («Дул, как всегда, октябрь ветрами…», «…обычные рельсы вызмеив»), одной лишь строкой закрепляя эпическое (и историческое!) -фундаментальное - значение обстоятельств времени: «Дул, как всегда, октябрь ветрами, как дуют при капитализме» - в первой строфе; с той же начальной строкой, но с другой концовкой: «…гонку свою продолжали травмы уже при социализме».
Завершая сюжет взятия Зимнего и низложения Временного правительства, показывая момент наступления новой эры в истории человечества, поэт не может оставаться спокойным повествователем, но его сдерживает внутренняя установка на роль свидетеля-летописца, поэтому здесь экспрессия образа приглушена реминисценцией, отсылкой к партийному гимну, парафразом из «Интернационала»:
А в Смольном толпа,
растопырив груди, покрывала
песней фейерверк сведений. Впервые
вместо:
- и это будет… - пели:
- и это есть
наш последний…