я в ловушке. Гена очень сильно переживал и очень сильно пил.
Через два месяца умер его дядя, брат отца, и снова — похороны.
Я помню, что сижу на кухне, смотрю на Жорика — он играет в
манеже — и мне так хотелось кричать и плакать, мне казалось,
что я дошла до безумия, меня обуял такой жуткий страх, я чув
ствовала себя такой слабой и одинокой, и вот он — маленький
человечек, беззащитный, за его жизнь я в ответе, и никто не в
силах мне помочь. Я стала вскакивать по ночам, слушать, дышит
ли он; когда он чем-нибудь давился, у меня темнело в глазах от
страха.
...В этот период меня стало волновать, что Жорик до сих пор не
говорит, приучить его к горшку казалось невозможным, соска изо
рта не выпускалась. Вроде бы все понимает, активно «разговари
вает» жестами, но — ни одного слова. И я пригласила невропато
лога по рекомендации подруги. Со слов врача я поняла, что «уг
робила» ребенка. Главной причиной моего беспокойства был ноч
ной плач ребенка, иногда до трех раз. И понять было невозможно,
от боли или от страха он так кричит. Я начала его лечить. Через
144
онцепции проихожденин психосоматических расстрой с та
145
два курса интуиция подсказала, что хватит, и я стала искать док
тора, который сказал бы мне, что мой ребенок здоров. В поли
клинике на меня накричали, но в одном Центре планирования се
мьи невропатолог успокоил меня, сказав, что в развитии Жорик
не отстает. Я успокоилась.
...В это же время начинается полоса смертей. Умирают две Гени-
ны тетушки, заболевает моя мама. Я разрываюсь между ребенком
и больницей. Моя бабушка берется мне помогать, сидит с Жорой.
Do'stlaringiz bilan baham: |