Девушка в поезде

Суббота, 3 августа 2013 года
Утро
Вчера мне приснилось, что я оказалась в лесу одна. Я не поняла, какое
это было время суток – сумерки или рассвет, – но чувствовала чье-то
присутствие. Я никого не видела, просто знала, что меня преследуют
и догоняют. Я не хотела, чтобы меня настигли, пыталась убежать, но не
могла – ноги были будто ватные, а при попытке закричать я не смогла
издать ни звука.
Когда я просыпаюсь, сквозь жалюзи пробиваются полоски белого
света. Дождь наконец перестал, сделав свою работу. В комнате тепло
и пахнет чем-то жутким – противным и кислым, – я практически
не покидала ее с четверга. Снаружи доносится гул и вой пылесоса. Кэти
убирается. Позже она собирается куда-то уйти, и тогда я смогу выбраться
из дома. Я еще не знаю, чем займусь, и до сих пор никак не могу взять себя
в руки. Может, проведу еще один день с бутылкой, а за ум возьмусь завтра.
Телефон подает сигнал, сообщающий, что батарея садится.
Я подключаю его к зарядному устройству, замечаю, что есть два
пропущенных звонка, и набираю голосовую почту. Там одна запись:
«Рейчел, привет. Это мама. Послушай, я завтра буду в Лондоне.
В субботу. Мне надо кое-что купить. Как насчет того, чтобы встретиться
и вместе выпить кофе? Дорогая, сейчас не самое лучшее время, чтобы
пожить у меня. Просто… в общем, у меня появился новый знакомый, и ты
понимаешь, как это бывает в самом начале. – Она хихикает. – В любом
случае я с удовольствием одолжу тебе денег на пару недель. Поговорим
об этом завтра. Пока, дорогая».
Я собираюсь честно рассказать ей, как плохо на самом деле у меня
обстоят дела, и вести такой разговор на трезвую голову меня точно
не прельщает. Я с трудом вылезаю из кровати: можно прямо сейчас
отправиться выпить пару бокалов до встречи, чтобы снять напряжение.
Я снова смотрю на телефон и проверяю пропущенные вызовы. От матери
был только один, второй – от Скотта. Без четверти час ночи. Я сижу
с телефоном в руке и решаю, стоит ли перезванивать. Сейчас еще слишком
рано. Может, позже? После одного бокала вина, но точно не после двух.
Я оставляю телефон заряжаться, поднимаю жалюзи и открываю окно,
затем иду в ванную и принимаю холодный душ. Я тру кожу мочалкой,

---

мою голову и пытаюсь заставить замолчать тихий голос в голове, который
нашептывает мне, что довольно странно со стороны Скотта звонить другой
женщине среди ночи, когда не прошло и двух суток после того, как было
обнаружено тело его жены.
Вечер
Земля еще не высохла, но солнце уже почти просвечивает сквозь
белые облака. Я купила одну маленькую бутылочку вина – только одну.
Я понимаю, что не должна была это делать, но обед с мамой способен
поколебать стойкость даже самого убежденного трезвенника. Тем не менее
она обещала положить на мой банковский счет триста фунтов, так что
встреча с ней не была пустой тратой времени.
Я не стала признаваться, насколько плачевны мои дела. Не сказала,
что уже несколько месяцев сижу без работы и что меня выгнали (она
думает, что деньги мне нужны, пока я не получу выходное пособие).
Я не сказала, как плохо обстоят дела с выпивкой, и она ничего не заметила.
В отличие от Кэти. Когда я увидела ее утром по пути из дома, она бросила
на меня красноречивый взгляд, который невозможно было истолковать
иначе, как: «Боже милостивый! Уже?!» Я понятия не имею, как ей это
удается, но она всегда знает. Даже если я выпиваю всего полбокала,
ей достаточно бросить на меня один-единственный взгляд, чтобы об этом
узнать.
– Это видно по твоим глазам, – объясняет она, однако когда я
смотрюсь в зеркало, чтобы проверить, мне кажется, что я выгляжу
как обычно.
Ее терпение на исходе, сочувствие тоже. Я должна остановиться.
Но только не сегодня. Сегодня не могу. Слишком тяжелый день.
Мне следовало быть к этому готовой, ждать чего-то подобного,
но почему-то не получилось. Я села в электричку, и она была повсюду.
Ее лицо сияло улыбкой со страниц всех газет: красивая, белокурая,
счастливая Меган смотрела прямо в объектив камеры, прямо на меня.
Кто-то оставил на сиденье номер «Таймс», и я прочитала в нем отчет.
Официальное опознание было произведено вчера вечером, вскрытие
состоится сегодня. Приводились слова представителя полиции, который
сказал: «Установление причины смерти миссис Хипвелл может вызвать
трудности, поскольку ее тело какое-то время находилось на воздухе, а до
этого не меньше нескольких дней пролежало в воде». Я смотрю на ее
фотографию в газете, и сама мысль о том, как она выглядела раньше и как
выглядит сейчас, приводит меня в содрогание.

---

В газете кратко упоминалось об аресте и освобождении Камаля
и приводились слова инспектора уголовной полиции Гаскилла,
заявившего, что они «разрабатывают ряд версий». В моем представлении
это означало признание, что они зашли в тупик. Я закрыла газету
и положила ее на пол у ног. Я не могу больше на нее смотреть. Не хочу
и дальше читать эти безнадежные и пустые слова.
Я прислоняю голову к окну. Скоро мы будем проезжать мимо дома
номер двадцать три. Я на мгновение перевожу взгляд в ту сторону, но мы
еще слишком далеко, чтобы что-нибудь увидеть. Я продолжаю думать о том
дне, когда увидела Камаля, о том, как он ее поцеловал, как я разозлилась
и хотела ей все высказать. Что бы произошло, если бы я так и сделала?
Если бы явилась к ним в дом, постучала в дверь и спросила, какого черта
она вытворяет? Сидела бы она тогда сейчас, как обычно, на своей террасе?
Я закрываю глаза. В Норткоуте кто-то входит и занимает сиденье
рядом со мной. Я не открываю глаза, чтобы посмотреть, хотя это и кажется
мне странным, потому что вагон полупустой. По коже у меня бегут
мурашки. Я чувствую запах табака и лосьона после бритья и понимаю,
что этот запах мне знаком.
– Привет.
Я поворачиваю голову и вижу рыжеволосого мужчину – того самого,
со станции, из того субботнего вечера. Он улыбается мне и протягивает
руку. От удивления я пожимаю ее. Ладонь у него твердая и мозолистая.
– Помнишь меня?
– Да, – отвечаю я. – Несколько недель назад, на станции.
Он кивает и улыбается.
– Я тогда был чуток под мухой, – говорит он и смеется. – Да и ты,
похоже, тоже, верно, дорогуша?
Он моложе, чем мне казалось, наверное, около тридцати. У него
приятное лицо – не красивое, а приятное. Открытое и улыбчивое. У него
простонародный акцент – лондонский или как у выходца с юго-востока
страны. Он смотрит на меня испытующе и словно подтрунивая,
как если бы что-то знал обо мне или у нас имелся секрет, известный
только нам двоим. Такого секрета у нас нет, и я отворачиваюсь. Мне надо
что-то сказать, спросить, что он видел.
– У тебя все в порядке? – спрашивает он.
– Да, все хорошо. – Я смотрю в окно, но чувствую на себе его взгляд,
и мне почему-то ужасно хочется повернуться и вдохнуть запах его одежды
и дыхания.
Мне нравится запах табачного дыма. Том курил, когда мы

---

познакомились. Я тоже иногда баловалась сигаретой после бокала вина
или секса. Для меня этот запах ассоциируется с эротикой, он напоминает
мне о счастливых временах. Я закусываю нижнюю губу и думаю, как он
отреагирует, если я повернусь и поцелую его в губы. Я чувствую его
движение – он наклоняется и подбирает газету, лежащую у моих ног.
– Жуть, верно? Бедняжка. И чудно́, что мы там были в тот вечер.
Она же тогда пропала? В тот вечер?
Он как будто прочитал мои мысли, и я поражена. Я поворачиваюсь
и смотрю на него. Я хочу увидеть выражение его глаз.
– Что?
– Тот вечер, когда мы встретились в электричке. Тогда и пропала та
девушка, чье тело нашли. И говорят, что в последний раз ее видели
на станции. Знаешь, мне кажется, я мог ее видеть. Но не помню.
Был под мухой. – Он пожимает плечами. – Ты ведь тоже ничего
не помнишь?
Когда он это произносит, меня охватывает какое-то странное чувство.
Такого раньше со мной не было. Я не отвечаю, потому что мои мысли
переключились на совершенно другое. И дело не в его словах, а в лосьоне.
Пробиваясь сквозь запах табачного дыма, свежий лимонный аромат
лосьона вызывает в памяти воспоминание о том, как я еду в электричке,
сидя рядом с ним – совсем как сейчас, только в другом направлении, –
и кто-то громко смеется. Он кладет мне руку на плечо и предлагает зайти
куда-нибудь выпить, а потом случается что-то нехорошее. Я чувствую страх
и смятение. Кто-то пытается меня ударить. Я вижу занесенный кулак
и нагибаюсь, закрывая голову руками. Я уже не в поезде, а на улице. Снова
слышится смех или крик. Я на ступеньках, на тротуаре, ничего
не понимаю, и сердце у меня бешено колотится. Я не хочу оставаться
рядом с этим человеком. Я хочу уйти.
Я вскакиваю на ноги и прошу меня извинить, причем нарочно громко,
чтобы услышали другие пассажиры, но в вагоне мало людей – на нас никто
не обращает внимания и не оглядывается. Мужчина смотрит на меня
с удивлением и убирает ноги, освобождая проход.
– Извини, дорогуша, – говорит он. – Я не хотел тебя расстраивать.
Я стараюсь побыстрее пройти мимо него, но электричка едет
рывками, вагон раскачивается, и мне с трудом удается устоять на ногах.
Теперь на меня все смотрят. Я стремительно добираюсь до конца вагона,
перехожу в следующий, потом в тот, что за ним, и в конце концов
оказываюсь в хвосте поезда. Мне страшно, и мысли путаются. Я сажусь
лицом к двери, чтобы увидеть, если он пойдет за мной.

---

Закрыв глаза ладонями, я пытаюсь сосредоточиться. Стараюсь вернуть
воспоминания, которые только что меня так испугали. Я проклинаю себя
за пьянство. Если бы только я тогда была способна соображать… но теперь
уже ничего не изменить. От меня отдаляется женщина? Женщина в синем
платье. Это Анна.
В голове стучит кровь, сердце бешено колотится. Я не понимаю, что я
вижу – реальность или нет, воспоминание или плод воображения. Я снова
с силой закрываю глаза, чтобы вернуть картинку, но все бесполезно.

---

Анна