Девушка в поезде

Суббота, 3 августа 2013 года
Вечер
Сегодня Том встречается со своими армейскими приятелями, а Эви
спит. Я сижу на кухне, закрыв все окна и заперев двери, несмотря на жару.
Дождь, который шел всю прошлую неделю, наконец перестал, и сейчас
очень душно.
Мне скучно. Я не могу придумать себе занятие. Я люблю походить
по магазинам и потратить немного денег на себя, но с Эви это
невозможно. Она начинает капризничать, а я – нервничать. Так что я
просто брожу по дому. Я не могу смотреть телевизор или брать в руки
газеты. Не хочу читать об этом, не хочу видеть лицо Меган, не хочу об этом
думать.
А как не думать, если мы живем всего в трех домах от них?
Я позвонила знакомым мамам узнать, не собирается ли кто на детскую
площадку, но у всех оказались какие-то дела. Я даже позвонила сестре,
но о встрече с ней надо договариваться минимум за неделю. Как бы то
ни было, она сказала, что после вчерашней вечеринки просто не в
состоянии проводить время с малышкой. Мне стало ужасно завидно, и я
с грустью подумала о тех временах, когда могла всю субботу проваляться
на диване с газетами и смутными воспоминаниями о том, как накануне
уходила из клуба поздно ночью.
Глупо, конечно, потому что сейчас у меня есть нечто в миллион раз
лучшее и я дорого за это заплатила. Сейчас от меня требуется защитить
свое достояние. И вот я сижу в душном доме и стараюсь не думать о Меган.
Я стараюсь не думать о ней и каждый раз вздрагиваю, заслышав шорох
или заметив за окном промелькнувшую тень. Это невыносимо.
Я не могу выкинуть из головы, что Рейчел была здесь в тот вечер,
когда пропала Меган, бродила поблизости, вдребезги пьяная, а потом вдруг
исчезла. Том искал ее бог знает сколько, но так и не нашел. Я не могу
не думать о том, что она тут делала.
Между Рейчел и Меган Хипвелл нет никакой связи. Я разговаривала
об этом с сержантом уголовной полиции Райли после того, как мы видели
Рейчел у дома Хипвеллов, но та заверила, что никаких причин
для беспокойства нет.
– Она обычная зевака, – сказала та. – Одинокая и неуемная. Ей просто

---

хочется быть к чему-то причастной.
Наверное, так и есть. Но я вспоминаю, как она пробралась к нам в дом
и забрала Эви, и помню, какой испытала ужас, увидев ее у забора с моей
малышкой в руках. И еще я помню, с какой жуткой улыбкой она на меня
посмотрела, когда выходила из дома Хипвеллов. Просто кровь стынет
в жилах. Сержант Райли понятия не имеет, насколько опасной может быть
Рейчел.

---

Рейчел
Воскресенье, 4 августа 2013 года
Утро
Сегодня я проснулась от нового кошмара. В нем я сделала что-то
ужасное, не знаю, что именно, но только исправить это нельзя. Я знаю,
что Том теперь меня ненавидит. Он больше со мной не разговаривает,
он рассказал всем знакомым о моем ужасном поступке, и все от меня
отвернулись: и бывшие коллеги, и друзья, и даже мама. Они смотрят
на меня с отвращением, презрением, и никто не хочет даже выслушать,
как сильно я переживаю, что так вышло. Я чувствую себя невозможно
виноватой, но понятия не имею, что же такое я натворила. Я просыпаюсь
и знаю, что причиной кошмара было что-то из моего прошлого, какой-то
старый проступок, а что именно – не имеет значения.
Выйдя вчера из электрички, я покрутилась возле станции Эшбери
минут пятнадцать – двадцать. Хотела убедиться, что он – рыжеволосый –
не вышел вслед за мной, но его нигде не было видно. Я боялась, что могла
его не заметить, что он где-то рядом и ждет, когда я отправлюсь домой,
чтобы пойти следом. Мне представилось, как было бы здорово побежать
домой, где меня ждет Том. Где меня вообще кто-нибудь ждет.
По дороге домой я зашла в винный магазин.
В квартире никого не было, и казалось, что из нее только что ушли,
что я совсем немного разминулась с Кэти. Но на столе лежала записка:
она обедает с Дэмиеном в Хенли и вернется домой только в воскресенье
вечером. Мне было не по себе, я испытывала страх. Ходила по комнатам,
бесцельно перекладывая предметы с места на место. Что-то было не так,
и я, в конце концов, поняла что.
Тишина звенела в ушах так громко, что стала походить на голоса, и я
налила себе бокал вина, потом еще один, после чего решила позвонить
Скотту. Вызов сразу переключился на голосовую почту: голос из другой
жизни, голос делового и уверенного человека, которого дома ждет
любимая жена. Через несколько минут я позвонила еще раз. На этот раз
трубку взяли, но в ней было молчание.
– Алло?
– Кто это?
– Это Рейчел, – ответила я. – Рейчел Уотсон.
– Слушаю.

---

Слышны какие-то голоса. Женщина. Наверное, мать.
– Вы… я пропустила ваш звонок, – сказала я.
– Нет… нет. Я что, звонил? Наверное, ошибся. – Он был какой-то
взвинченный. – Нет, положи это на место! – сказал он, и я не сразу
сообразила, что он обращается не ко мне.
– Мне ужасно жаль.
– Да. – Он говорил ровно и бесстрастно.
– Очень, очень жаль.
– Спасибо.
– Вы… хотели поговорить со мной?
– Нет, наверное, набрал номер по ошибке, – произнес он уже
увереннее.
– Ясно.
Я понимала, что он хотел поскорее закончить разговор. Понимала,
что его нужно оставить с близкими и мне не следовало мешать ему
переживать свое горе. Понимала, но все-таки спросила:
– Вы знакомы с Анной? Анной Уотсон?
– С кем? Вы имеете в виду жену своего бывшего?
– Да.
– Нет. В смысле не совсем. Меган… Меган немного подрабатывала
у нее няней в прошлом году. А почему вы спрашиваете?
Я не знаю, почему спросила. Не знаю.
– Мы можем встретиться? Я хотела поговорить с вами кое о чем.
– О чем? – Он был явно раздражен. – Сейчас не самый лучший
момент.
Уязвленная его резкостью, я собиралась повесить трубку, но он вдруг
произнес:
– Тут сейчас полно людей. Может, завтра? Приезжайте ко мне завтра.
Вечер
Он порезался, когда брился, и у него кровь на щеке и воротнике.
Волосы мокрые, и от него пахнет мылом и лосьоном. Он кивает
и отступает в сторону, пропуская меня в дом, но ничего не говорит. В доме
темно и душно, жалюзи в гостиной опущены, но шторы на стеклянных
дверях, ведущих в сад, раздвинуты. На кухне все столы заставлены
контейнерами с едой.
– Все приносят еду, – объясняет Скотт. Он жестом приглашает меня
сесть, но сам остается стоять, бессильно опустив руки. – Вы хотели мне
что-то сказать? – Он произносит это, будто на автопилоте, не глядя мне

---

в глаза. Он кажется сломленным.
– Я хотела спросить у вас насчет Анны Уотсон, о том… даже не знаю.
Какие у Меган были с ней отношения? Они ладили?
Он хмурится и берется за спинку стула перед собой.
– Нет. Я хочу сказать… что антипатии между ними не было. И они
не очень хорошо знали друг друга. Не общались. – Его плечи обмякли,
и стало видно, что он совершенно раздавлен. – А почему вы об этом
спрашиваете?
Я вынуждена сказать правду:
– Я видела ее. Мне кажется, я видела ее возле подземного перехода
на станции. В тот вечер… когда Меган исчезла.
Он слегка качает головой, стараясь уяснить, что я говорю.
– Прошу прощения? Вы видели ее. Вы были… где вы были сами?
– Я была здесь. Я собиралась… поговорить с Томом, моим бывшим
мужем, но я…
Он крепко зажмуривается и трет лоб.
– Погодите – вы были здесь и видели Анну Уотсон? И что? Я знаю,
что Анна была здесь, она живет через несколько домов. Она рассказала
полиции, что ходила на станцию около семи, но Меган не видела.
Он сжимает спинку стула, и я вижу, что его терпение иссякает.
– Что вы хотите этим сказать?
– Я пила, – признаюсь я и чувствую, как мое лицо заливает краска
стыда. – Я точно не помню, но мне кажется…
Скотт поднимает руку:
– Довольно! Я не желаю больше это выслушивать. У вас явные
проблемы с вашим бывшим мужем и его нынешней женой. Это не имеет
никакого отношения ни ко мне, ни к Меган, разве не так? Господи,
неужели вам не стыдно? Вы вообще представляете, через что мне
пришлось пройти? Вы в курсе, что утром меня возили в полицию
на допрос?
Он так сильно наваливается на спинку стула, что я жду, когда она
с треском сломается.
– Да еще вы лезете со своей ерундой. Мне жаль, что ваша личная
жизнь в полном дерьме, но она – цветочки по сравнению с моей.
Уж поверьте! Поэтому прошу вас… – Он кивком показывает на дверь.
Я поднимаюсь, чувствуя себя глупо и нелепо. Мне стыдно.
– Я хотела помочь. Я хотела…
– Вы не можете помочь, разве не ясно? Вы не можете мне помочь.
Мне никто не может помочь. Моя жена мертва, и полиция считает, что это

---

я убил ее. – Он почти кричит, и на его щеках выступают красные пятна. –
Они считают, что это я убил ее!
– Но… Камаль Абдик…
Стул врезается в стену с такой силой, что одна из ножек отлетает.
Я испуганно отскакиваю, но Скотт неподвижен. Он стоит, опустив сжатые
в кулаки руки.
– Камаль Абдик, – произносит он, сжав зубы, – больше не является
подозреваемым.
Он говорит ровным тоном, но видно, с каким трудом ему это дается.
Я чувствую, как ярость буквально переполняет его. Я хочу пройти к двери,
но он стоит у меня на пути, загораживая скудный свет, проникающий
в комнату.
– Знаете, что он говорит? – спрашивает он, отворачиваясь, чтобы
поднять стул.
Естественно, я не знаю, но мне снова кажется, что он разговаривает
не со мной.
– Он много чего говорит. Что Меган была несчастлива, что я был
ревнивым и подозрительным мужем и – как это? – эмоциональным
насильником. – Его лицо искажается от отвращения. – Камаль утверждает,
что Меган меня боялась.
– Но он же лжет!
– И не он один. Подруга Меган, Тара… она говорит, что Меган иногда
просила ее прикрыть, чтобы она соврала, где Меган была и чем
занималась.
Он ставит стул на место, и тот падает. Я делаю шаг в сторону
прихожей, и он переводит взгляд на меня.
– Я виновен, – произносит он, и его лицо искажает му́ка. – И без
всякого суда.
Он отбрасывает ногой сломанный стул в сторону и садится на один
из трех оставшихся. Я застываю на месте, не зная, как быть.
– В кармане был ее телефон, – произносит он, но так тихо, что я
с трудом разбираю слова и подхожу на шаг ближе. – На нем осталось
сообщение от меня. Последние мои слова ей, последнее, что она
прочитала: «Убирайся к черту, лживая сука».
Его голова падает на грудь, плечи трясутся. Я стою так близко,
что могу до него дотронуться. Я поднимаю руку и, дрожа, касаюсь его шеи
сзади. Он не отстраняется.
– Мне искренне жаль, – говорю я, и это правда, потому что, хотя меня
и привел в шок сам факт, что он мог так с ней разговаривать, я знаю,

---

что можно любить человека и наговорить ему жутких вещей в приступе
гнева или от обиды. – Эсэмэска еще ничего не значит. Если у них больше
ничего нет…
– Думаете?
Он выпрямляется и стряхивает мою руку. Я обхожу стол и сажусь
напротив. Он на меня не смотрит.
– У меня был мотив. Я плохо… Я не отреагировал адекватно, когда она
ушла. Я подозрительно долго ее не искал. И подозрительно долго ей
не звонил. – Он издает короткий смешок. – И к тому же, по словам Камаля
Абдика, склонен к эмоциональному насилию. – Он переводит взгляд
на меня, и его лицо озаряет надежда. – Вы… вы можете поговорить
с полицией. Сказать им, что это не так, что он лжет. По крайней мере
рассказать, что я любил ее, что мы были счастливы.
Я чувствую, как меня охватывает паника. Он думает, что я способна
ему помочь. Он на меня надеется, а у меня для него нет ничего, кроме лжи.
– Они мне не поверят, – едва слышно бормочу я. – Они мне не поверят,
потому что я ненадежный свидетель.
В комнате повисает молчание, и слышно, как в стеклянную дверь
бьется муха. Скотт ковыряет засохшую кровь на щеке, и я слышу, как ноготь
скребет по коже. Я отодвигаю стул назад, и ножки скрипят по кафелю.
Скотт поднимает на меня глаза.
– Вы были здесь, – произносит он, будто до него только сейчас дошло,
что я говорила ему четверть часа назад. – Вы были в Уитни в тот вечер,
когда пропала Меган?
Кровь у меня в ушах стучит так, что я едва его слышу. Я киваю в ответ.
– Почему вы не рассказали об этом полиции? На его скуле дергается
жилка.
– Я говорила. Я говорила им об этом. Но у меня не было… Я ничего
не видела. Я ничего не помню.
Он поднимается, подходит к стеклянным дверям и отодвигает штору.
Комнату мгновенно заливает нестерпимо яркий солнечный свет. Скотт
стоит ко мне спиной, сложив руки на груди.
– Вы были пьяны, – констатирует он ровным голосом. – Но вы же
должны помнить хоть что-нибудь! Вы должны… так вот почему вы все
время возвращаетесь, верно? – Он поворачивается ко мне. – Почему вы все
время мне звоните? Вам что-то известно.
Он говорит об этом, как о факте, не подвергая сомнению и не обвиняя.
– Вы видели его машину? – спрашивает он. – Подумайте. Синий
«опель». Вы его видели?

---

Я качаю головой, и он сокрушенно вздыхает:
– Постарайтесь вспомнить! Что вы видели? Вы видели Анну Уотсон,
но это ничего не значит. Вы видели… ну же! Кого вы видели?
Щурясь от солнца, я отчаянно пытаюсь собрать воедино обрывки
воспоминаний, но все тщетно. Никаких зацепок, ничего полезного.
Ничего, о чем можно рассказать. У меня была ссора. Или я стала
свидетелем ссоры. Я споткнулась на ступеньках на станции, и мне помог
подняться рыжеволосый мужчина. Мне кажется, он вел себя прилично,
хотя теперь я его боюсь. Я знаю, что на голове у меня была рана, разбита
губа, на руках синяки. Мне кажется, я помню, что оказалась в подземном
переходе. Было темно. Я боялась и плохо соображала. Кто-то позвал Меган
по имени. Нет, это было во сне. Не наяву. Я помню кровь. Кровь у себя
на голове и руках. Помню Анну. А вот Тома не помню. Не помню
ни Камаля, ни Скотта, ни Меган.
Он не спускает с меня глаз, ждет, что я скажу хоть что-нибудь,
способное смягчить его боль, но сказать мне нечего.
– Тот вечер, – говорит он, – и есть ключ к разгадке. Он присаживается
на стол возле меня спиной к окну.
На лбу и над верхней губой у него блестят капельки пота, а тело бьет
мелкая дрожь, как при высокой температуре.
– Тогда все и случилось. Они так считают. Хотя и не уверены
до конца… – Он запинается, но все же продолжает: – У них нет полной
уверенности. Из-за состояния… тела. – Он делает глубокий вдох. – Но они
считают, что все произошло тем вечером. Или сразу после него.
Он снова перешел на автопилот и разговаривает с комнатой, а не
со мной. Я молча слушаю, как он рассказывает комнате, что причиной
смерти послужили травмы головы, что череп Меган был пробит
в нескольких местах. Никакого сексуального насилия, во всяком случае,
его следов на теле они не обнаружили. К тому же тело уже начало
разлагаться, так что сказать точно никто ничего не может.
Когда Скотт снова замечает меня в комнате, его глаза полны страха
и отчаяния.
– Если вам что-то удастся вспомнить, вы должны мне помочь.
Пожалуйста, Рейчел, постарайтесь вспомнить.
У меня внутри все переворачивается, когда я слышу, как он называет
меня по имени, и я чувствую себя абсолютно несчастной.
Возвращаясь на электричке домой, я вспоминаю его слова
и размышляю над ними. Неужели причина, по которой я не могу забыть
всю эту историю, прячется у меня в голове? Неужели там есть нечто,

---

что никак не дает мне покоя? Я знаю, что испытываю к Скотту чувство,
которое ни называть, ни испытывать не должна. А что, если дело не только
в этом? И если в моей голове действительно хранится какая-то важная
информация, то извлечь ее поможет специалист. Например, психиатр.
Или психотерапевт. Кто-то вроде Камаля Абдика.