Эхо во тьме

Бог милостив. Искупление Юлии было тому доказательством, и Хадасса чувствовала, что ее служение здесь было выполнено, она свой труд закончила.
Если бы только она могла тут же умереть и тоже оказаться с Господом. Она устала, все ее тело болело, как и ее сердце.
Что мне теперь делать, Господи? Куда мне теперь идти отсюда?
Когда она услышала шаги со стороны верхнего коридора, ей захотелось встать и убежать. Ее сердце снова тяжело забилось, но, увидев, что это Юлий, а не Марк, она снова успокоилась. Он спускался к ней.
– Госпожа Феба хочет видеть тебя.
Хадасса встала и пошла вслед за ним.
Когда они дошли до лестницы, Юлий оглянулся на нее. По ее походке было видно, как она устала.
– Я донесу тебя, – сказал Юлий. Подняв ее, он почувствовал, как она вздрогнула от боли.
Феба сидела в своем кресле, на балконе. Рядом с ней стоял диван, на котором обычно располагались ее друзья, когда приходили к ней, на столике были еда и вино. Юлий опустил Хадассу на ноги и ушел.
Феба улыбнулась ей.
– Пожалуйста, Хадасса, садись. Ты выглядишь такой уставшей.
Хадасса села, откинулась назад, выпрямив спину, слегка склонила голову и опустила руки на колени. У нее немного кружилась голова от поста, и она стиснула зубы от сильной боли в бедре.
– Ты хорошо и верно служила нам, – сказала Феба. Она улыбнулась, ее глаза светились теплом. – Когда‑то, в Риме, я доверила тебе мою дочь. Я просила тебя ухаживать за ней и заботиться о ней. Я просила тебя быть с ней при любых обстоятельствах. Ты все это выполнила, Хадасса, и не только это. Несмотря на все то, что Юлия делала с тобой, ты оставалась ей другом. – На глазах Фебы заблестели слезы. – Я так благодарна Богу за то, что ты появилась в нашей жизни, и за все те благословения, которые Он еще даст мне, пока я не оставлю эту землю.
Хадасса опустила голову, преисполненная такой благодатью и таким обетованием.
– Это труд Господа, моя госпожа, а не мой. – Да. Это Ты, Господь.
– Я бы хотела спросить у тебя еще кое‑что, Хадасса, но знаю, что не имею на это права, – в волнении сказала Феба. – Я помню, как ты придала мне силы несколько месяцев назад, когда пришла сюда с врачом. Я научилась во всем доверяться Господу. – Какой бы ни была Божья воля относительно Марка, так тому и суждено быть. И даже мать не вправе вмешиваться в Божьи планы, пытаясь что‑то делать своими силами. Она могла делать только то, что, очевидно, необходимо было сделать уже давно, а потом молиться о том, чего желало ее сердце. Она могла надеяться.
– Ты столько сделала для нас доброго, теперь и я хочу сделать для тебя доброе дело, – сказала Феба и протянула ей небольшой свиток. Хадасса взяла его дрожащими пальцами.
– Это документ о твоем освобождении, Хадасса. Ты свободна. Теперь ты вольна остаться здесь или уйти – как ты сама пожелаешь.
Хадасса показалось, что она потеряла дар речи. Ее переполняли эмоции, но при этом она не испытывала восторга. Скорее, она почувствовала печаль. Вероятно, это и был Божий ответ. Теперь она могла покинуть семью Валерианов, вернуться к Александру и путешествовать вместе с ним, изучая травы и познавая новые методы лечения на полях сражений.
Феба заметила, как Хадасса замерла на месте, как ее маленькая рука сжала этот свиток. Она прониклась к ней состраданием.
– Мне хочется надеяться, что ты останешься, – тихо сказала она, – но я знаю – что бы ты ни делала, ты поступишь по Божьей воле.
– Спасибо тебе, моя госпожа.
– Ты, наверное, голодна, как и я, – оживленно заговорила Феба, украдкой смахивая слезы. Преломив хлеб, она дала половину Хадассе.
Хадасса обмакнула хлеб в вино, которое Феба налила для нее. Чтобы есть и пить, не открывая лица, она слегка придерживала свое покрывало.
Ели они в дружеском молчании.
– Марк хотел присоединиться к нам, но решил сам заняться приготовлением Юлии к погребению, – сказала Феба.
– Я приготовлю ее…
– Не нужно, моя дорогая. Там все в порядке. Юлий и Лавиния все сделают, – сказала Феба. – Ты должна отдохнуть. Ты свой труд исполнила, Хадасса. Юлия с Господом. – Она протянула к ней руку. – Пожалуйста, просто посиди со мной. Сядь на диван, как если бы ты навестила своего близкого друга. Ты для меня действительно друг. – «И не только, – сказало Фебе ее сердце. – Ты ведь считаешь ее своей дочерью. – Я буду очень рада, если ты останешься здесь на какое‑то время. – О Господи, пусть она останется здесь навсегда.
Хадасса послушалась и опустилась на диван, облегченно вздохнув, когда ей удалось расслабить больную ногу. Поев, она стала бороться со сном и пыталась слушать, как Феба рассказывала ей о Юлии. Веки отяжелели.
– Это был долгий и тяжелый период, – сказала Феба. Она встала, смела со стола хлебные крошки и положила на перила, чтобы покормить голубей. Какая‑то пичужка, сидевшая поодаль, тут же подскочила ближе. Судя по оперению, это была воробьиха. Очарованная увиденным, Феба протянула к ней руку, но та быстро вспорхнула, сев неподалеку, на виноградной лозе.
Феба подумала, не поступит ли так же и Хадасса, – не упорхнет ли из этого дома. Феба оглянулась на нее. Хадасса полулежала на диване и не двигалась, и Феба поняла, что она спит. Улыбнувшись, она подошла к ней, наклонилась и поцеловала ее в лоб. Отец Небесный, я уже отдала Тебе одну мою дочь. Молю Тебя о том, чтобы эта дочь осталась со мной.
Услышав шаги Марка, Феба выпрямилась. Когда он вошел, она увидела его лицо и быстро подняла палец к губам, после чего увела его в коридор, под аркаду.
– Я хочу поговорить с ней.
– Пусть она поспит, Марк.
– Я не могу ждать!
– У нее не хватит на это сил. Лавиния сказала, что она постилась с тех пор, как Юлия впала в кому, и ты прекрасно знаешь, сколько времени она просидела рядом с Юлией, не отходя от нее.
– Я все равно поговорю с ней.
– Потом. Не сейчас, когда ты такой уставший и сердитый.
Марк вздохнул, поняв, что в ее словах есть резон.
– Почему она ничего мне не говорила, мама? – сказал он, и в его голосе слышалось страдание. – Она здесь уже не один месяц. Я сидел с ней в этом алькове. У нее столько раз была возможность все сказать мне. Почему она молчала?
– Значит, она чувствовала, что ей необходимо молчать, иначе у нее ничего бы не получилось.
– По‑твоему, она думала, что я ей чем‑то угрожаю?
– Как она могла подумать такое?
– А тот араб, который ей помогал, именно так и думал. Наверняка она считает, что я тоже виноват в том, что она оказалась на арене. Ясно, что она не доверяла мне.
– Может быть, у нее были на то причины?
– Я просил ее стать моей женой!
– И ушел от нее в гневе, когда она тебе отказала, – деликатно напомнила ему Феба.
– Я уже не тот ветреный мальчик, которым был когда‑то.
– Тогда и не веди себя так, Марк, – сказала Феба уже тверже. – Думай в первую очередь о ее нуждах, а не о своих.
Марк провел рукой по волосам и разочарованно отвернулся. Он вспомнил, с каким холодным презрением смотрел на него Рашид. Он помнил все, что рассказал ему Александр о тех месяцах, когда Хадасса страдала от ран, виновником которых оба считали именно его. Ни Александр, ни Рашид не сомневались в этом. Кто еще мог навести их на подобные мысли, если не Хадасса?
– Она наверняка считает, что я хотел ее смерти так же, как и Юлия.
– Думаю, что все не так сложно, как тебе кажется. Причина совсем в другом.
– В чем?
– Не знаю, Марк. Я только подумала. – Феба увидела, какие чувства овладели Марком. – Ты помнишь, как Хадасса впервые появилась у нас? Какой она была несчастной, худосочной, с большущими глазами, стрижеными волосами. Ты еще сказал, что она такая страшная, и с тобой согласились Юлия и отец. И я не знала тогда, что в ней было такого, но мне показалось, что она будет прекрасной помощницей для Юлии. Я просто это поняла. Теперь я знаю, что Бог трудится в нашей жизни даже до того, как мы начинаем в Него верить. Он знает планы относительно каждого из нас и в Свое время осуществляет их.
Она подошла к сыну и в знак утешения положила свою ладонь на его руку.
– Я верю, что в ней живет Иисус, Марк. Твой отец поверил в Господа в конце своей жизни. Ты уехал, чтобы проклясть Бога за то, что Он взял ее жизнь, а вернулся, прославляя Его. И Юлия, наша непокорная любимая Юлия, которая до последнего момента упрямилась, теперь пребывает с Господом. Каждый из нас познал Христа, потому что мы увидели Его в жизни Хадассы. Она была для нас Божьим даром.
– Я знаю это, мама. – Даже когда Марк был уверен в том, что ее нет в живых, ему казалось, что Хадасса наполняет сам воздух, которым он дышит. – Я люблю ее, – хрипло произнес он.
– И я тоже. – Феба сжала его руку в своей. – И если мы любим ее, значит, мы будем относиться к ней с той же заботой и чуткостью, с какой она всегда относилась к нам. – Феба замолчала, понимая, что то, что она скажет в следующую минуту, окажется для сына неожиданным. – Я даровала ей свободу.
Марк резко повернулся к ней.
– В письменном виде? – тревожно спросил он.
– Конечно.
Он взглянул на Хадассу и увидел небольшой свиток, упавший на мраморный пол.
– Ты не имела на это права, мама! – сердито произнес он, испытывая необъяснимый страх.
– Ты не хочешь, чтобы она была свободной?
– Не сейчас.
Феба все понимала.
– Да, понимаю. Она не может быть свободной до тех пор, пока не ответит на твои вопросы и не согласится с теми требованиями, которые ты на нее возложишь.
– Ты считаешь, что я такой черствый?
– Временами ты просто бездушный человек, – грустно сказала Феба. – Извини, если это тебя обижает. Я просто сделала то, чего не могла не сделать, Марк.
– Сейчас этот документ стоит не дороже того пергамента, на котором он написан, – сказал Марк тоном, каким он разговаривал с деловыми партнерами при заключении сделок. – Потому что на нем нет моей подписи. Официально Хадасса является моей собственностью, а не твоей.
Феба сама его вырастила, и ее эти слова нисколько не запугали.
– Твой отец предоставил Хадассу мне, а я передала ее Юлии. Поскольку Юлия теперь уже с Господом, то вполне логично, что Хадасса официально снова принадлежит мне. И я предоставила ей свободу, которую она по праву заслуживает. Ты и сейчас будешь оспаривать этот факт? Может, все‑таки подумаешь о ней?
– А если она уйдет?
Феба понимающе улыбнулась и нежно прикоснулась ладонью к его щеке.
– У тебя есть ноги, Марк. Ничто не помешает тебе в таком случае пойти вслед за ней.

53

Хадасса проснулась, когда уже светила луна, и обнаружила, что все так же удобно лежит на диване Фебы Валериан. Воздух был уже прохладным, освежающим, а небо при свете ночных звезд было темно‑синим. «Небеса проповедуют славу Божию, и о делах рук Его вещает твердь», – прошептала она, глядя вверх. Она подняла свое покрывало и улыбнулась, глядя на красоту всего, что ее окружало. Она увидела, как синева становилась все светлее. Приближался рассвет.

Она встала и воздела руки к Господу, благодаря Его за возрождение жизни Фебы и Юлии. Потом она снова закрыла лицо покрывалом. Тихо проходя через покои, она увидела горящий небольшой медный светильник на столе. Феба спала.
Хадасса вышла из покоев. Пройдя по верхнему коридору, она вошла в покои Юлии. Постели Юлии уже не было, а сама комната была тщательно прибрана. За исключением постели Хадассы, оставшейся у стены, ее немногочисленных вещей, которые она принесла с собой, и столика, на котором стояли таз и кувшин с водой, в комнате было пусто.
Чувствуя непонятное беспокойство, Хадасса сняла свое покрывало и верхнюю одежду. Налив воды в таз, она умылась, затем надела голубую одежду, закрыв лицо покрывалом такого же цвета. Потом она вышла на балкон, чтобы полюбоваться восходом солнца.