Лекция №2: Классический и послеклассический период развития древнегреческой литературы. Древнегреческая трагедия и комедия

Скучно дорогой
Той мне идти, где снуёт в разные стороны люд;
Ласк, расточаемых всем, избегаю я, брезгую воду
Пить из колодца, претит общедоступное мне.

По мнению Каллимаха, время больших литературных произведений уже прошло:

Не ждите, чтоб создал я громкошумящую песню,
Зевсово дело – греметь, не моё...
«Большая книга – большое зло», – говорил поэт, сравнивая крупные произведения с многоводной рекой, несущей тину и грязь. Каллимах был очень плодовитым поэтом. Наши сведения о его творчестве, отрывочные и недостоверные, пополнились в XX в. после публикации папирусов, найденных в Египте. Известны его гимны, эпиграммы, элегии, ямбические стихи и другие произведения.
Гимны предназначались для публичного исполнения в дни торжественных праздников. Они были связаны с религиозным ритуалом праздника и многовековой традицией гимнической поэзии. Но Каллимах сделал из своих гимнов изящные жанровые миниатюры, лишив их былой торжественности и религиозного славословия.
Для них характерен своеобразный юмор, который древние называли «терпким мёдом Каллимаха». В гимне к богине Артемиде грозная богиня-охотница изображена маленькой девочкой. Она сидит на коленях у своего отца Зевса, ласково перебирает ручками его пышную бороду и просит подарить ей охотничий лук и стрелы. Зевс с умилением слушает её детскую болтовню, любуется малюткой и выражает желание, чтобы все богини рождали ему подобных детей.
Могучий древний Олимп, заоблачная обитель богов, живёт повседневной жизнью любого земного городка. Здесь так же, как и на земле, шалят дети и не хотят слушаться богинь-матерей. Непослушных малолетних богов пугают киклопами, а когда они уж очень разбушуются, приходит Гермес, надевает звериную шкуру мехом наружу, мажет себе лицо сажей, и при виде его все дети с криком ищут спасения в материнских объятиях.
Вместо больших эпических поэм Каллимах писал эпиллии, то есть маленькие эпические произведения, отличительной чертой которых была краткость, чёткость сюжета и тщательная отделка формы. Обязательное в эпосе описание героических подвигов стало в эпиллии фоном для изображения простых людей в их бытовой обстановке.
Сюжет эпиллия «Гекала» Каллимах взял из аттических сказаний о подвигах мифического царя Тесея. Юный Тесей отправляется на борьбу с чудовищным быком Минотавром. Застигнутый непогодой, он находит гостеприимный приют в хижине старой Гекалы. Старушка делится с ним своим скудным ужином, рассказывает печальную историю своей жизни, а затем, уложив гостя на своё жёсткое ложе, бодрствует всю ночь.
Утром Тесей уходит. Победив чудовище, он возвращается, чтобы поблагодарить Гекалу, но находит её мёртвой. В её честь Тесей учреждает праздник и дает её имя селению, в котором она жила.
Этот эпиллий – типичная этиологическая легенда, объяснявшая происхождение названия села в Аттике и праздник Зевса Гекалийского. Каллимах составил целый сборник таких преданий, в котором значительную роль играли легенды с любовным содержанием, к ним, вероятно, примыкала и «Гекала». Этот этиологический сборник имел заглавие «Причины».
Литературную программу Каллимаха полностью разделял знаменитый поэт Феокрит (около 305 – около 250 гг. до н.э.) создатель буколической, или пастушеской, поэзии. Он родился в Сиракузах в Сицилии, потом переехал в Александрию. До нас дошли 30 его стихотворений, получивших название идиллий. Подобно Каллимаху, Феокрит выступает против подражательной эпической поэзии:


Жалки мне птенчики Муз, что, за старцем Хиосским гоняясь,
Тщетно пытаются петь, а выходит одно кукованье.


Идиллии Феокрита представляют собой картинки из городской или сельской жизни. Их герои – чаще всего городские обыватели или поселяне. Некоторые идиллии по содержанию связаны с мифом, и в них фигурируют знаменитые герои мифов. Но такие герои обычно изображаются в несвойственной им ситуации. Вместо воинских подвигов описываются любовные невзгоды героя; много внимания уделяется красотам природы и различным бытовым подробностям.
В 24-й идиллии, например, рассказывается, как младенец Геракл задушил змей, посланных Герой. Идиллия начинается с того, как мать Геракла купает своих десятимесячных близнецов, кормит грудью и укладывает спать в колыбельку, сделанную из старого медного щита. После неприятного происшествия мать прижимает к груди напуганного братишку Геракла, а отец закутывает маленького героя в овечье одеяльце и укачивает его.
Некоторые идиллии Феокрита представляют собой бытовые сценки, разыгрываемые в лицах. Среди них наибольшей известностью пользовались «Сиракузянки, или Женщины на празднике Адониса», впервые переведённые на русский язык Н. И. Гнедичем.
Две приятельницы собираются на праздник во дворец, с трудом прокладывают себе дорогу на запруженных народом улицах, попадают в отчаянную давку в дверях дворца и, наконец, чуть живые, в порванной одежде, протискиваются в нарядные залы, любуются невиданным убранством и слушают гимн Адонису, исполняемый приезжей знаменитостью. Они воспринимают всё с наивной непосредственностью провинциалок, но блеск и пышность столицы, вызывающей их восхищение, не мешает им гордиться своей родиной:


Нет, не родился никто, кто бы нас пересилил.
Разве что царь...

В смешной похвальбе болтливых женщин слышится голос самого Феокрита. Феокрит никогда не забывал родную Сицилию, издавна знаменитую хлебородными землями, богатыми пастбищами и песнями пастухов.

В сицилийском фольклоре были популярны песни о влюблённом пастухе, погибающем от неразделённой любви. Влюблённые пели песни-жалобы и песни-признания, очаровывали песнями гордых красавиц, в песнях искали утешения. На сельских праздниках в Сицилии устраивались состязания певцов-пастухов.
В буколических идиллиях Феокрита описываются грубые деревенские парни, одетые в домотканные платья или овчины, подпоясанные толстой веревкой, от них пахнет скисшим молоком или хлевом. Подчёркнутая внешняя грубость не мешает им иметь нежное и любящее сердце; чувства их искренни и глубоки, они не умеют притворяться и лгать.
В 9-й идиллии страдающим влюблённым изображен уродливый одноглазый киклоп Полифем, охваченный страстью к прекрасной нимфе Галатее. Сидя в одиночестве на берегу моря, он поёт о своей любви и перечисляет жертвы, которые готов принести любимой:


Если же сам я тебе показался уж больно косматым,
Топливо есть в изобильи, и тлеет огонь под золою;
Можешь меня опалить, я отдал бы тебе мою душу,
Даже единый мой глаз, что всего мне на свете милее…

Белизну кожи возлюбленной Полифем сравнивает со свежим творогом, а нежный пушок – с шёрсткой новорождённого ягнёнка; характеризуя её строптивый нрав, он называет её более горделивой, чем юная тёлочка. «Яблочко моё сладкое», – обращается он к Галатее. Любовь пастуха всегда раскрывается на фоне прекрасной безмятежной природы; её мирные картины располагают к отдыху, успокоению и часто противопоставлены буре чувств, бушующих в груди влюблённого. Пещера Полифема расположена в чудесном уголке:

Лавры раскинулись там, кипарис возвышается стройный,
Плющ темнолистный там есть, со сладчайшими гроздьями лозы,
Есть и холодный родник – лесами обильная Этна
Прямо из белого снега струит этот дивный напиток.

Героям Феокрита для полного счастья вполне достаточно разделённой любви Они далеки от социальных бурь и немногого требуют от жизни Герой Феокрита говорит:

Я не хочу ни угодий Пелопса, ни Креза сокровищ,
Вовсе бы я не хотел вихрь обгонять на лету
Песни хотел бы я петь на скалах, тебя к сердцу прижавши,
Глядя за стадом моим, близ сицилийской волны

Феокрит подверг народную пастушескую песню сложной смысловой и художественной обработке, полностью сохранив её внешнюю непринуждённость и мнимую безыскусственность.

Лишь один раз в 7-й идиллии он нарушил эту иллюзию, заменив её своеобразным буколическим маскарадом. Поэт описывает, как он и его друзья на острове Косе, надев пастушеские одежды, взяв посохи, идут на праздник урожая. Все они носят вымышленные пастушеские имена, поют пастушеские песни, которые в отличие от обычных буколических песен полны малоизвестными мифами, географическими наименованиями и полемическими выпадами.
Устная поэзия сицилийских пастухов послужила Феокриту источником создания нового буколического жанра, введённого им в русло определённой литературной традиции александрийской поэзии.