Настоящей выпускной квалификационной работы «Поэтика имени в творчестве И. А. Бунина». Количество страниц работы: 136. Список использован
Download 0.91 Mb. Pdf ko'rish
|
|
ного. Откройте хотя бы первую страницу ―Мертвых душ‖ (―поэмы‖ – почему
поэмы?). <…> Но еще того неестественнее подбор имен. Где он мог выко- 55 пать этакие мертворожденные фамилии, как Яичница, Земляника, Подколе- син, Держиморда, Бородавка, Козопуп? Ведь это для галѐрки – это даже не смешно, это просто дурной тон. Даже в фамилии ―Хлестаков‖ есть какая-то неприятная надуманность (Курсив наш. – Я.Б.), что-то шокирующее» [Бах- рах, 1979: 98]. Кроме того, в тех же воспоминаниях мы находим указание на собствен- но бунинские подходы к работе с личными именами персонажей. Продолжая высказывание о Гоголе, Бунин говорит: «Нет, удачная фамилия – важнейшая для писателя вещь. Полюбуйтесь только фамилиями у Толстого – это под- линные алмазы» [Там же]. В другой заметке А.В. Бахраха читаем: «Он напи- сал рассказ, один из героев которого – известный московский врач – перво- начально именовался Николаем Михайловичем Данилевским. Рассказ был уже начисто отстукан на машинке, когда, проглядывая машинопись, он вдруг решил перекрестить своего доктора в Григория Яковлевича. Пришлось все заново переписывать. ―– Не все ли равно, каково имя-отчество Данилевского? – О, нет. Надо, чтобы имя подходило к герою, чтобы оно сливалось с его обликом. Неужели вы не почувствовали, что первое сочетание не подходит к персонажу. Мог ли он быть Николаем Михайловичем? Надо, чтобы герой ужился со своим именем, чтобы оно его не коробило. Я часто примеряю имя – потом вижу, что оно не подходит, режет ухо, и тогда меняю его. Это необъ- яснимая, таинственная магия имен (Курсив наш. – Я.Б). Можно потопить хо- рошую вещь неудачным, неподходящим подбором имен‖. И на его письмен- ном столе я видел длинные списки имен и фамилий, разбитые на категории, на национальности, по областям, по сословиям, длинные выписки из святцев, которые он внимательно изучает с этой целью» [Там же: 97–98]. Имя для Бунина – не прием, как для Гоголя, не повод для игры, для сме- ха (Б. Эйхенбаум, цитируя работу И. Мандельштама, пишет: «―Гоголь поте- шает самого себя‖» [Эйхенбаум, 1919: 154]). Точно так же персонаж – не схема, не идея, как у Достоевского (разумеется, в представлении самого Бу- 56 нина). Г.Н. Кузнецова в «Грасском дневнике» вспоминает слова Бунина: «Я и имя это – Алеша – из-за него возненавидел! Никакого Алеши нет, как и Дмитрия, и Ивана, и Федора Карамазовых нет, а есть АВС…» [Кузнецова, 2010: 228]. Бунин не принимает такого типа использования имени и слова вообще, когда имя, утрачивая свою иконичность, начинает аллегорически трактоваться и использоваться как абстрактный знак с отчетливо социальной смысловой подоплекой. Так, имя Алеша, по Бунину, подчиняется идее, зало- женной самим Достоевским, и является аллюзией на Алексия – человека Бо- жия, на святого и, в конце концов, ориентирует на Христа, но при этом ниче- го, как это кажется создателю «Жизни Арсеньева», не говорит собственно о персонаже самого Достоевского, о его оформленности, индивидуальности. Как мы помним, та же самая стратегия использования художественного сло- ва была характерна для символистов: слово обладало одновременно несколь- кими референтами, стремясь объединить все. Оно потенциально могло озна- чать что угодно, и поэтому, по сути, не значило ничего, так как один рефе- рент всегда «указывал» на другой и игра в этот поиск значения становилась бесконечной. «ABC» Достоевского остается в восприятии Бунина схемой, абстракцией, искажением, т.е., согласно правилам его эстетической системы, – «головным», «надуманным», «неестественным», «омертвелым». Три брата, выведенные Достоевским в романе, не существуют, по Бунину, как полно- ценные личности: это один «брат», расщепленный разумом автора на три идеи. Сопоставительный анализ подтверждается и наблюдениями исследова- ний ономастической системы в творчестве самого Достоевского. Так, Т.А. Касаткина говорит об основных функциях имен в его произведениях. С одной стороны, они организуют символический сюжет, с другой – задают ге- рою идеальный образ, предсказывают и подсказывают варианты судьбы [Ка- саткина, 2015: 231]. То есть имя снова оказывается над героем, вне индиви- дуальности и уникальности личности. Однако эти заявленные творческие принципы не помешали современни- це и другу Бунина, М.В. Карамзиной, с которой он особенно интенсивно пе- 57 реписывался во время работы над рассказом «Митина любовь» и романом «Жизнь Арсеньева», написать ему письмо, в котором прочитывается как раз замечание о «нарицательности», обобщенности в его романе образа Лики. В письме от 3 апреля 1939 г. Карамзина пишет о своих впечатлениях от только что прочитанной VIII части: «Заметила я еще, то есть показалось мне, что не- даром сама Лика так нехарактерна, так неясно очерчена. Что любил в ней Арсеньев, почему именно ее полюбил он? В его воспоминаниях о ней нет ни одной черты собственно Ликиной, она вся какое-то имя нарицательное, во- Download 0.91 Mb. Do'stlaringiz bilan baham: 
|