Поиск идеала присутствует у всех русских писателей

1.2 Идея нравственного единения в романе

В безыскусственности толстовских героев неизменно таится нравственная одухотворенность. Стихия доверия к «живой жизни» и ее органическим первоосновам, владеющая автором «Войны и мира», не имела ничего общего с воспеванием «зоологического» начала, которое приписал Толстому Д.С. Мережковский⁷⁶. Как отмечает В.В. Вересаев, писатель поэтизирует не звериный, а человечески преображенный инстинкт: «Отъединенная звериная сила жизни в человеке обусловливает как раз непрочность жизни»⁷⁷. «Оголение и уплощение таинственной глубокой «живой жизни» потрясает душу почти мистическим ужасом»⁷⁸, – говорит он о взаимоотношениях Наташи с Анатолем.

«Неролевое» поведение персонажей «Войны и мира создает атмосферу живого контакта между ними, доброжелательности, доверия, безоглядной искренности, что для Толстого было принципиально важным. Подтверждением тому являются письма и дневники писателя, относящиеся ко времени работы над «Войной и миром»: «...Ты поверь мне и убедись раз навсегда, – обращается писатель к брату Сергею, – что ни я, ни Соня, ни тетенька никогда про тебя не говорили и не можем говорить того между собой, что мы тебе не скажем, и поэтому будь с нами, со мной главное, совершенно свободен и прост»⁷⁹.
В письме Татьяне Берс Л.Н. Толстой сетует на свою и её неполную искренность, выражает огорчение, что оба они будто бы втайне один от другого обсудили друг друга и скрывали свое мнение: «Я с тобой был иногда не совсем искренен. Я не буду больше, и ты будь совсем искренна со мной...»⁸⁰. Сквозящая здесь убежденность, что отношения людей должны и вполне могут строиться на началах искренней расположенности и полной душевной открытости, явственно сказалась в «Войне и мире».
Вместе с тем есть разница в характере общения между героями романа и самого автора с окружающими его людьми. Откровенность и доверие достигаются первыми без всяких усилий и не составляют для них проблемы. Так, легко общается с людьми Наташа Ростова, Пьер Безухов, Петя Ростов. Но сам Толстой напряженно и целеустремленно, рефлективно и морализующе (причем не всегда успешно) «устанавливал» искренность между собой и близкими людьми.
Без глубоких семейных привязанностей лучшие толстовские герои просто немыслимы, так как, по Толстому, в семье проявляется истинная сущность человека. Но дело не только в этом. Наташа и Николай, Пьер и Кутузов, Платон Каратаев и княжна Марья душевно расположены ко всем людям без исключения и ожидают от каждого ответной доброжелательности. В отношениях персонажей «Войны и мира» (даже случайно возникающих и кратковременных) обычно не находится места отчужденности и холодности.
Литературе издавна знаком мотив любви с первого взгляда. В «Войне и мире» неоценимо важен мотив внезапно развившихся симпатии и доверия. Так, Пьер, высказав в монархическом салоне Шерер прогрессивные воззрения, вдруг обезоруживает собеседника, французского виконта, своей доброй, детски-бесхитростной улыбкой. Николай Ростов приветствует первый раз увиденного им австрийца словами: «Да здравствует весь свет!»⁸¹. Пьер неожиданно подружился с французским офицером и сразу поведал ему свои сердечные тайны. Петя Ростов, попав в партизанский отряд, исходит восторженной симпатией не только к давно знакомому ему Денисову, но и ко всему его окружению, он внезапно преисполняется теплой заботой о пленном французском мальчике. Подобные доверчивость и доброжелательность свойственны солдатам, которые в Можайске и на Бородинском поле охотно принимают Пьера в свою «семью». В Платоне Каратаеве как бы доведена до максимума присущая другим толстовским персонажам способность неизбирательной симпатии: он «любовно жил» со всеми людьми, «которые были перед его глазами»⁸².
Живой контакт человека с теми, кто в данный момент оказался рядом, – своего рода норма в «Войне и мире». Чаще всего этот контакт осуществляется интонацией и жестом, улыбкой, выражением лица, взглядом. Так, Наташа Ростова в письмах не могла передать и тысячной доли того, что «привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом»⁸³. Жестами, а чаще мимикой персонаж «Войны и мира» задают друг другу вопросы, отвечают на них, что-то сообщают один другому. Так говорится о спрашивающем взгляде Наташи, об обмене взглядами и улыбками между Николаем и Соней, о встретившихся взглядах Наташи и Пьера, которые договорили несказанное. Герой Толстого способен чувствовать и понимать настроение находящегося рядом человека, даже если оно не выражено словами. Обмен взглядами и улыбками знаменует взаимопонимание, душевную близость героев. Именно в «пластических диалогах» воплощается столь важная для автора «Войны и мира» идея нравственного единения людей как высшей нормы бытия.
Герои Толстого иногда влияют на окружающих непроизвольно, сами не замечая своего воздействия на присутствующих. Читатели помнят впечатление князя Андрея от первой встречи с Наташей Ростовой, весело бегущей с дворовыми девушками по аллее; или восприятие Пьером Платона Каратаева, который в бараке спокойно разувался и вешал для сушки свою обувь.
Неустанно отмечая нюансы жестикуляции и мимики писатель выражает мысль о всеобщности непосредственно-эмоционального, внеречевого контакта между людьми. Подобный контакт, не устанавливаемый усилием ума и воли, часто не вполне осознаваемый, по Толстому, постоянен, необычайно важен, даже необходим.
В «Войне и мире» нет полного молчания как «противовеса» самораскрытию человека и его воздействию на окружающих. Самим присутствием среди других людей герой «Войны и мира» вступает с ними в общение; именно движением, жестом, мимикой, взглядом, по убеждению автора «Войны и мира», осуществляется исконная «молчаливость» человеческого бытия. Князь Андрей, по его словам, любил в Наташе Ростовой «открытость душевную». После поездки в Отрадное, где он впервые увидел Наташу, Болконский думает: «Мало того, что я знаю все то, что есть во мне, надо, чтобы и все знали это»⁸⁴. Потребность открыть себя другим едва ли не главная черта героев, душевно близких Толстому.
Общение героев «Войны и мира» отмечено прежде всего светлыми, радостными чувствами, и ему неизменно сопутствует добрый, веселый смех⁸⁵. Так, Наташа, беседуя с братом, вернувшимся с армейской службы, «смеялась при всяком слове... не потому, чтобы было смешно то, что они говорили, но потому, что ей было весело и она не в силах была удержать своей радости»⁸⁶. Беспричинность радостного смеха при общении людей – один из существенных мотивов «Войны и мира». Вспомним, к примеру, юных Ростовых после охоты: «Наташа подмигнула брату, и оба удерживались недолго и звонко расхохотались, не успев еще придумать предлога для своего смеха»⁸⁷.
Подобный жизнерадостный смех то и дело звучит в романе, как в картинах мирной жизни (особенно Ростовых), так и в эпизодах, посвященных военным действиям (вспомним радостно возбужденных солдат под Красным или на батарее Раевского во время Бородинской битвы). Этот смех обладает энергией соединения людей. Вот слова о Пьере: «Где ссорились, он – одною своею доброю улыбкой и кстати сказанной шуткой – мирил»⁸⁸. Каратаев с его доброжелательностью ко всем окружающим немыслим без радостной улыбки. Характеризуя Платона, Толстой отметил, что он часто смеялся.
Открытый и доброжелательный смех героев Толстого несовместим с иронией – отчуждающей и презрительной насмешливостью, к чему склонны и Наполеон и Пфуль, который «был смешон, был неприятен своею ироничностью»⁸⁹, и Сперанский с его невеселым и самоуверенным смехом, и «неприятно» смеющийся Николай Андреевич Болконский, а порой и князь Андрей, насмешек которого опасались Пьер и княжна Марья. Наташа Ростова как бы возрождает в Андрее Болконском детский дар веселого, доброго смеха: «Он редко смеялся, но зато когда он смеялся, то отдавался весь своему смеху, и всякий раз после этого смеха она чувствовала себя ближе к нему»⁹⁰.
Автор «Войны и мира» новаторски продолжил галерею образов «чудаков» и простодушных, представленную произведениями Вольтера, Стерна, Диккенса. Если у названных писателей бесхитростные и наивные персонажи были одинокими, беспомощными, «не от мира сего», то безискусственные герои Толстого духовно укоренены в реальности. Писатель как бы доказал жизнестойкость и универсальность тех человеческих ценностей, которые ранее с известной схематичностью и не без скептицизма воплощались в традиционных образах «чудаков». Содержательно значима в этом отношении сама «многогеройность» толстовского романа. Благодаря ей читатель постоянно ощущает, что в жизни неизменно находится место людям, которые душевно сродны Ростовым, Болконским, Пьеру Безухову, что привлекательные черты последних отнюдь не исключительны. При этом своя, особая поэзия таится в каждом из «состояний» героев писателя – будь то полудетская жизнерадостность (Наташи, Сони и Николая в первом томе), атмосфера влюбленности (характерная для дома Ростовых позднее) или наладившаяся, ровная семейная жизнь главных героев эпилога. По-своему поэтичны в «Войне и мире» даже те катастрофические периоды, когда люди, «нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти», не смеют «взглянуть в лицо жизни», как Наташа и княжна Марья, потерявшие Андрея Болконского. С размахом поистине эпическим рисуется Толстым «живая жизнь» в ее неистощимом многообразии и богатстве.
Нравственное единение героев «Войны и мира» сопряжено с безгранично широкими, ничем не стесненными человеческими контактами. Достаточно вспомнить общение Ростовых с дворовыми; княжну Марью, принимающую в своем доме странниц; возвращение Пьера после плена домой, его живой интерес ко всем встречающимся людям; Наташу Ростову, которая думает в церкви: «Миром, все вместе, без различия сословий, без вражды, соединенные братской любовью – будем молиться»⁹¹.
Душевная расположенность людей и взаимная coпричастность их судеб выступают у Толстого как реально и повсеместно осуществляемые, но отнюдь не в качестве недостижимого идеала. Это повсеместное человеческое единение таинственно и загадочно. В «Войне и мире» важен мотив тайны, не житейской, не личной (которую писатель отвергает), а философской: тайны мироздания и конечного смысла жизни. Толстовские герои порой ощущают ее присутствие в соответственной судьбе. Это-то и раскрепощает их от тяжести забот о частных благах и житейском самоутверждении.
Жизнь, по Толстому, – не сумма изолированных друг от друга существований, а некое непостижимое целое, которому принадлежит каждый. И герои «Войны и мира» в моменты прозрений испытывают благоговейное смирение перед величественной загадочностью бытия, в том числе собственного. Так, княжна Марья и Наташа, потеряв близкого человека, «плакали от благоговейного умиления, охватившего их души перед сознанием простого и торжественного таинства смерти, совершившегося перед ними». А вот описание ночи в Лысых Горах, когда рожала маленькая княгиня: «Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться... и чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось».
Толстой пристально внимателен ко всему, что творится в душах людей: и к их мыслям (в том числе философским), и к их безотчетным чувствам, которые разумом не контролируются. Ему одинаково важны разного рода подробности и нюансы человеческого сознания. Его интерес к душе человека производит впечатление неизбирательного: писатель как бы претендует на исчерпывающую полноту картины, на доскональное постижение внутренней жизни людей.
Эту сторону творчества писателя называют «диалектикой души». Говоря о ранних произведениях Толстого, Чернышевский отметил, что в отличие от других авторов он интересуется самим таинственным психологическим процессом, «посредством которого вырабатывается мысль или чувство», а потому часто прибегает к внутренним монологам⁹².
Нередко автор «Войны и мира» приписывает своим персонажам слова, которые соответствуют их безотчетному и никак не оформленному переживанию. Вот оживленная пением Наташа, увидев чем-то расстроенного Николая, пытается обмануть себя и нарочито не замечает состояния брата. «Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить себе веселье сочувствием чужому горю. Нет, я верно, ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я», – почувствовала она и сказала себе»⁹³. Первая фраза монолога героини подчеркнуто условна: это не произнесенные Наташей Ростовой про себя слова, а авторская «расшифровка» чувства, не получившего в ее сознании речевого выражения. Таких «несостоявшихся» монологов в «Войне и мире» немало. Но чаще внутренняя речь персонажа выступает в качестве «слепка» с его мысли. Петя Ростов в ночной полудремоте слышит звучащую в нем самом музыку, «ах, да, ведь я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя, – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй, моя музыка! Ну!..» Он закрыл глаза. И... опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу!»⁹⁴.
Автор «Войны и мира», однако, не полностью отказывается от живописующей пластики. Обычно характеристика поведения героя слагается у Толстого из прямого обозначения зримых черт персонажа и описаний психологической подоплеки движений, жестов, мимики.
Вот как показана Наташа на балу: «Она стояли опустив свои тоненькие руки, и с мерно-поднимающейся, чуть определенною грудью, сдерживая дыхание, блестящими, испуганными глазами глядела перед собой, с выражением готовности на величайшую радость и на величайшее горе. Ее не занимали ни государь, ни все важные лица, на которых указывала Перонская, – у нее была одна мысль: «...неужели так никто не подойдет ко мне...»⁹⁵. И далее следует внутренний монолог героини, занимающий значительно больше места, чем приведенная жестово-мимическая характеристика, по-толстовски завершающаяся словами о том, что выражали лицо и взгляд.
Пластической красоте, привычной и традиционной, в «Войне и мире» противопоставляется в качестве более высокой ценности одухотворенность человека. Не случайно Наташа у Толстого в первой сцене – девочка с некрасивым лицом, а глаза княжны Марьи – «привлекательнее красоты». Знаменателен момент, когда князь Андрей, влюбленный в Наташу, слушает ее пение, ощущая живо страшную противоположность «между чем-то бесконечно-великим и неопределимым, бывшим в нем, и чем-то узким и телесным, чем он был сам и даже была она»⁹⁶. И еще о Наташе: «Ее душу как будто связывало ее тело»⁹⁷. На лице графини Марьи Ростовой выступает «строгое выражение затаенного высокого страдания души, тяготящейся телом». Здесь по-толстовски весомо сближены представления о телесности и узости, с одной стороны, о духовности и широте – с другой. Существование человека предстает в «Войне и мире» как нечто ценное избытком одухотворенности.
Психологический анализ внешнего облика героя позволяет автору охарактеризовать сложность и порой противоречивость его душевного состояния. Нередко в «Войне и мире» отмечается резкое несоответствие между тем, что человек испытывает, и тем, как он воспринимается со стороны. Так, дважды сказано о контрасте между холодно достойной фигурой Наташи Ростовой, гордым выражением ее лица после истории с Анатолем и ее душой, переполненной стыдом и отчаянием.
Вместе с тем автор романа стремится дать богатую пищу зрительным ощущениям читателя. Видимый облик героев для него весьма существен⁹⁸, именно на нюансы зримого поведения людей направлена неистощимая толстовская наблюдательность, которая иным современникам писателя представлялась чрезмерной и избыточной. Писатель как бы учит нас заинтересованной внимательности ко всему в непосредственно окружающих нас людях. То, что Толстой развивает и обостряет проницающую наблюдательность читателей, отметил Р. Мартен дю Гар: «Его (Л. Толстого) проницательность поразительна. По сравнению с ней наше собственное зрение кажется недостаточным, поверхностным, ограниченным и условным... Следишь за ним в его... вечных поисках того незаметного жеста, который вдруг раскрывает всего человека, тогда и наше зрение делается зорче, обостряется наблюдательность». Читателя, который «хоть в какой-нибудь мере обладает наблюдательностью», Толстой может научить «смотреть вглубь»⁹⁹.
Жест и мимика у Толстого нередко доминируют над произнесенным словом, а смысл интонации, случается, обладает над предметно-логическим значением, так что существо реплики оказывается не соответствующим ее прямому лексическому значению. Вспомним Багратиона в Шенграбенском сражении: «Он спрашивал: «чья рота?», а в сущности он спрашивал: «уж не робеете ли вы тут?»¹⁰⁰.
Роман-эпопея Л. Толстого, будучи рассмотрен в контексте художественной культуры XIX – XX вв., предстает как своего рода кульминационная точка пластической «явленности» носителей высоких нравственных ценностей. Во многом Толстой продолжает традиции русской литературы первой трети XIX века (от романтизма, и ещё ранее – сентиментализма) – внимание к душе, внутреннему миру героя. Толстой творит в очень сложную эпоху – он видит глубинный кризис пореформенной России – и его размышления могут рассматриваться как попытка выхода из него.
Знаменательно признание Т. Манна, что в изображении наиболее интересных лиц ему «надлежало соблюдать величайшую сдержанность во внешней конкретизации, которая грозила сразу же принизить и опошлить духовный план с его символичностью и многозначительностью»¹⁰¹. От таких опасений Л. Толстой был свободен. Зримый мир представляется его читателям как бы переполненным, насыщенным значительными жестами, выражениями лиц, взглядами, как шар из сна Пьера, состоявший из подвижных капель. В центре видимой реальности романа «Война и мир» – не природа сама по себе и не мир вещей, чему уделено так много внимания у Гоголя, Гончарова, Тургенева. «Доминанту» зримых картин у Толстого составляет сам человек.
Таким образом, мы видим, что персонажи «Войны и мира» легко и порой неприметно даже для них самих творят вокруг себя атмосферу веселого оживления, душевной просветленности, не имеющей границ доброжелательности. Им присуща мудрость стихийного и нерефлективного уклонения от зла, его благородного игнорирования. Герои Толстого не ждут встречи с чем-то враждебным им, не опасаются оказаться жертвами, не допускают заранее мысли о каких-либо «подвохах» со стороны окружающих. Часто они не замечают существования опасных для себя людей и тем самым как бы устраняются от участия в конфликтах. Облик княжны Марьи и Наташи Ростовой несовместим с представлениями о враждебном. Наташа (в этом – одна из причин пережитой ею драмы разрыва с Андреем Болконским) наивно-доверчива к Элен и Анатолю. Петя Ростов полон добрых чувств к Долохову, не подозревая, что этот человек холодей и жесток. Пьер долгое время принимал «заботу» о себе князя Василия за чистую монету и поплатился за это мучительно-тяжелой жизнью с Элен. Безграничная доверчивость персонажей «Войны и мира» порой ведет их к заблуждениям, готовит им беды, но гораздо чаще эта черта толстовских героев житейски «оправдывает» себя и приводит их к счастью.