Птичка певчая

Ч…, 15 мая.
Сегодня вечером после занятий мюдюре-ханым вызвала меня к
себе в кабинет. Я заметила, что лицо у неё мрачное.
— Феридэ-ханым, дочь моя, — сказала она, — нам нравится ваша
серьёзность и усердие. Но у вас есть один недостаток: вам кажется, что
вы всё ещё в Стамбуле. Говорят, красота — это несчастье, дочь моя.
Справедливые слова. Вы красивы, молоды, одиноки… Поэтому вам
следует беречь себя. Однако были случаи, когда вы вели себя весьма
неосторожно. Не огорчайтесь, дочь моя. Я ведь не говорю, что это
тяжкий проступок. Просто это неосторожность. Наш городок не такое
уж захолустье. Женщины здесь одеваются довольно нарядно. Я имею в
виду также и наших учительниц. Но то, что для других естественно, в
вас привлекает внимание. Дело в том, дочь моя, что ваша молодость,
ваша красота заставляют встречных мужчин оборачиваться. И вот по
городу начали ходить сплетни. Я здесь сижу, будто ничего не ведаю, но
на самом деле мне всё известно. Нет ни одного мужчины в городе,
начиная от офицеров в казармах и лавочников в кофейнях, кончая
школьниками-старшеклассниками, который бы не знал вас, не говорил
о вас. Если вы спросите, по какому праву я завела с вами об этом
разговор, отвечу: на это есть две причины. Во-первых, вы девушка
неопытная, но славная. Мы-то разбираемся в людях. Поэтому я хочу
быть для вас матерью, старшей сестрой. Во-вторых, дочь моя,
существует ещё престиж нашей школы… Не так ли?..
Мюдюре-ханым помолчала, потом, стараясь не глядеть мне в
лицо, нерешительно продолжала:
— Школа такое же священное место, как и мечеть. Наш
наипервейший долг охранять её от сплетен, клеветы и прочей грязи.
Не так ли? Однако, к сожалению, безобразные сплетни уже
распускают и в школе. Вы обратили внимание, как много отцов и
братьев стало приходить под вечер к школе за своими дочерями и
сёстрами? Возможно, вы этого не замечаете. Но мне всё известно. Они
приходят не столько за школьницами, сколько для того, чтобы
взглянуть на вас. Как-то, заплетая косы одной из наших бедных
учениц, вы завязали ей волосы лентой. Не знаю, кто уже разгласил об

---

этом по городу, но какой-то повеса, лейтенант, прямо на улице всучил
девочке деньги и забрал ленту. Теперь он прикалывает ленту к
мундиру и забавляет товарищей, говоря: «Вы должны меня звать
генералиссимусом. Я получил этот орден от самой Гюльбешекер!» А
вчера привратник Мехмед-ага сообщил мне ещё одну новость:
накануне ночью из кабака возвращалась компания подвыпивших
мужчин. Они остановились перед дверью нашей школы, и один из них
произнёс речь: «Я видел, как Гюльбешекер коснулась рукой этого
чёрного камня в стене. Давайте же теперь во имя аллаха считать его
святым камнем». Вот видите, дочь моя, всё это очень неприятно и для
вас и для школы. Мало того, на днях в доме Абдюррахима-паши вы
разговаривали с капитаном Ихсаном-беем. Если бы вы приняли
предложение супруги паши, в этом бы не было ничего дурного. Но то
обстоятельство, что вы поговорили с молодым человеком, а потом
отказались от такой выгодной партии, привлекло внимание всего
городка. Начались сплетни: «Раз Гюльбешекер отвергла Ихсана-бея,
значит, она любит другого».
Я слушала молча, не двигаясь. Вначале мюдюре-ханым боялась,
что я начну протестовать, возражать, а сейчас её волновало моё
молчание. Наконец она спросила нерешительно:
— Что вы скажете на это, Феридэ-ханым?
Я тихо вздохнула и заговорила медленно и задумчиво:
— Всё, что вы сказали, правда, мюдюре-ханым. Я и сама
догадывалась обо всём этом… Жаль покидать этот счастливый город,
но что поделаешь? Напишите в министерство, найдите какой-нибудь
предлог и попросите перевести меня в другое место. Но вы проявили
бы большую гуманность и благородство, если бы не указали истинной
причины, а придумали какой-нибудь другой повод. Что я нерадива,
неопытна, невежественна, своенравна. Напишите что хотите, мюдюре-
ханым, я на вас не обижусь… Только не пишите: «Нам не нужна
учительница, о которой в городе ходят сплетни».
Мюдюре-ханым молча раздумывала. Чтобы скрыть слёзы, я
отвернулась к окну и стала глядеть на горы, которые казались лёгким
клубящимся туманом на фоне светло-голубого вечернего неба.
Чалыкушу смотрела на эти горы, и ей опять чудился запах
чужбины.

---

Запах чужбины!.. Бессмысленные слова для тех, кто не жил вдали
от родных мест.
В моём воображении уже рисовались дороги, бесконечные дороги
чужих краёв, которые убегают вдаль, превращаются в тоненькую, едва
заметную ленту, унылую, нагоняющую тоску. Мне слышался
печальный скрип крестьянских телег, грустный плач колокольчика.
До каких пор, господи, я буду кочевать, до каких пор? Для чего?
Для какой цели?

---