Птичка певчая

Поместье Аладжакая, 10 сентября.
Вот уже с неделю я в Аладжакая. Дней десять тому назад доктор
Хайруллах-бей сказал:
— Феридэ, у меня есть поместье в Аладжакая, я давно не бывал
там. Не годится оставлять хозяйство без присмотра. Недели через две я
отвезу тебя туда. Перемена климата пойдёт на пользу твоему
здоровью. Развлечёшься немного. А то ведь скоро начнутся занятия,
снова запрёшься в школе на целый год.
Я ответила:
— Доктор-бей, я очень люблю свежий воздух, но ведь до начала
занятий остались считанные дни. Не знаю, как быть…
Доктор сердито пожал плечами:
— Милая, я же не спрашиваю, поедешь ты или нет. Твоё мнение
меня не интересует. Я сказал: отвезу тебя в Аладжакая. Чего
вмешиваешься в дела медицины. А то напишу рапорт и увезу
насильно. Быстро собирайся. Возьми две-три смены белья и несколько
книг из библиотеки.
Хайруллах-бей командовал мной, как школьницей. Наверно,
болезнь сломила мою волю, я не могла противиться. Впрочем, я и не
жалуюсь. Мне даже нравится повиноваться.
Усадьба доктора запущена. Но какое это чудное место! Говорят,
здесь даже зима напоминает весну. Особенно восхитительны
скалистые холмы. Я не могу налюбоваться ими. Они, как хамелеон,
меняют цвет в зависимости от того, какая погода — пасмурная или
солнечная, утро ли это, полдень или вечер. И кажутся они то
малиновыми или красными, то розовыми или фиолетовыми, то белыми
или даже чёрными. Поэтому и местечко назвали Аладжакая
[106]
.
Хозяйство увлекло меня больше, чем я могла предположить.
Вместе с работниками дою коров, объезжаю окрестные рощи верхом
на Дюльдюле, который стал уже моим верным другом. Словом, это та
самая жизнь на вольном воздухе, о которой я так мечтала.
И всё-таки на сердце у меня неспокойно. Через несколько дней
начинаются занятия. Мне необходимо быть в школе, привести в

---

порядок здание. А Хайруллах-бей и слушать ничего не хочет. По
вечерам он заставляет меня читать романы, при этом ворчит:
— Какие бессвязные, глупые слова! Кошмар! Но в твоих устах
даже это звучит приятно.
Вчера вечером я опять читала какую-то книгу. Попадались
бесстыдные слова. Я конфузилась, на ходу заменяла их или пропускала
целые предложения.
Хайруллаха-бея очень веселило моё смущение, он громко хохотал,
так что дрожал потолок.
Вдруг во дворе залаяли собаки. Мы открыли окно. В ворота
усадьбы въезжал всадник.
— Кто это? — окликнул Хайруллах-бей.
Раздался голос онбаши:
— Свои…
Странно, зачем онбаши прискакал в такой поздний час из города?
— Да будет угодно аллаху, всё к добру, — сказал доктор. — Я
спущусь вниз, узнаю, в чём дело, крошка. Если задержусь, ложись.
Хайруллах-бей около часу разговаривал с онбаши. Когда он
поднялся наверх, лицо у него было красное, брови насуплены.
— Зачем приехал онбаши? — поинтересовалась я.
Доктор чуть ли не зарычал на меня:
— Я ведь сказал, ступай ложись! Тебе что за дело? Эти девчонки
просто спятили… какое безобразие! Это касается только меня.
Я хорошо уже изучила характер Хайруллаха-бея. Противоречить
ему в такие минуты было бесполезно. Пришлось взять подсвечник и
отправиться к себе. Так я и сделала.
Проснувшись на следующий день, я узнала, что Хайруллах-бей
уехал спозаранку в город по важному делу и велел передать, чтобы я
не беспокоилась, если он сегодня не вернётся.
Очевидно, известие, которое привёз онбаши, сильно встревожило
доктора.
Днём, прибирая комнату, я наткнулась на обрывок конверта с
министерским штампом и подняла его. Мне удалось прочесть:
«Кушадасы. Школа. Для мюд…» Очевидно, конверт предназначался
мне. Этот клочок заставил меня глубоко задуматься. Вероятно, вчера
вечером онбаши привёз письмо. Но почему Хайруллах-бей утаил его
от меня? Какое он имел право скрыть официальное письмо,

---

адресованное мне? Невероятно! А может, я ошибаюсь. Конверт мог
попасть между книгами и приехать со мной из Кушадасы.

---