Рейчел Липпинкотт в метре друг от друга

ГЛАВА 9
СТЕЛЛА
Поднимаю рубашку, и доктор Хамид мрачнеет и сдвигает брови к переносице, глядя на воспаленную кожу вокруг клапана. Потом наклоняется, осторожно дотрагивается до покрасневшего места и бормочет что-то то вроде извинения, когда я вздрагиваю и моргаю.
Проснувшись утром, я заметила, что воспаление усилилось, а увидев выделения, сразу вызвала врача.
Через минуту доктор Хамид выпрямляется и вздыхает:
- Давай попробуем бактробан, понаблюдаем день-другой, как он подействует. Может, очистится? - Опускаю рубашку, с сомнением поглядываю на доктора Хамид. В больнице я уже неделю, и если температура спала и ангина прошла, то с воспалением ситуация только ухудшилась. Доктор наклоняется и ободряюще пожимает мне руку. Ладно, будем надеяться, что она права. Потому что в противном случае меня ждет операция. А это означает, что так или иначе папу и маму придется побеспокоить.
Звонит телефон, и я оглядываюсь может быть Уилл? Но нет, на экране сообщение от мамы:
Ланч в кафетерии? Встретимся через 15 минут?
В переводе с маминого это означает, что она уже в пути. Я удерживала ее целую неделю, говорила, что все как обычно, что ей будет скучно, но в этот раз она настроена решительно и слышать ни о чем не желает. Отправляю короткое «да» и со вздохом поднимаюсь, чтобы переодеться.
- Спасибо, доктор.
Она улыбается и идет к двери.
- Держи меня в курсе, Стелла. Скажу Барб, чтобы присмотрела за тобой.
Надеваю свежие легинсы и свитшот, оставляю в блокноте запись - добавить в список бактробан - и иду к лифту. Поднимаюсь, перехожу во второй корпус.
Мама уже стоит возле кафетерия волосы собраны в свободный хвост, под глазами глубокие темные круги. С виду она худее меня.
Обнимаю ее крепко и невольно напрягаюсь, когда она касается воспаленного участка.
- Все в порядке? - Мама смотрит на меня оценивающим взглядом.
Я киваю.
- Да, все отлично. Лечение - как ветерок. Дышать уже намного легче. А ты как?
Она тоже кивает и широко улыбается. Вот только улыбка так и остается на губах.
- Хорошо. Все хорошо.
Мы становимся в длинную очередь и, как обычно, берем салат «Цезарь» для нее, бургер и молочный коктейль для меня, а еще горку картошки фри для нас обеих.
Со столиком нам везет - освобождается место в углу, у широкого окна, подальше от всех остальных. За стеклом по-прежнему неспешно падает снег, и землю уже накрывает чистым и пушистым белым одеялом. Надеюсь, мама уйдет раньше, чем погода испортится.
К тому времени как я приканчиваю бургер и поглощаю 75 процентов картошки фри, мама едва успевает приступить к салату. Ест медленно, без аппетита. Лицо усталое. Похоже, снова всю ночь просидела за компьютером, читая одну за другой статьи и заметки о легочных имплантатах.
Помочь ей сохранять спокойствие мог только папа. Только он одним лишь взглядом останавливал ее на краю, не давал отчаянию накрыть ее с головой, утешал так, как не мог утешить никто другой.
- Мам, диета разведенки не идет тебе на пользу.
Она вскидывает голову, удивленно смотрит на меня:
- Ты о чем?
- Ты сильно похудела. Папе не помешало бы принять ванну. Эй, это я должна так выглядеть!
Мне так и хочется спросить: «Неужели непонятно, что вы нужны друг другу?»
Она смеется, забирает мой молочный коктейль и одним глотком отливает едва ли не половину молока.
- Нет! - в притворном отчаянии вскрикиваю я и бросаюсь через стол, пытаясь вырвать стаканчик, но тут крышка отлетает в сторону, и коктейль выплескивается на нас обеих.
Впервые за долгое время мы хохочем как сумасшедшие и только что не падаем от смеха на пол.
Мама берет салфетку, осторожно вытирает брызги на моем лице, и ее глаза вдруг наполняются слезами.
Я хватаю ее за руку.
- Мам, что?
- Смотрю на тебя и думаю... они сказали, что ты не... - Мама трясет головой, закрывает лицо ладонями, но слезы просачиваются сквозь пальцы. - Но ты здесь. Взрослая. И красивая. А они все ошиблись.
Она вытирает салфеткой слезы.
- Не представляю, что бы я делала без тебя.
У меня холодеет в груди. «Не представляю, что бы я делала без тебя».
Я с усилием сглатываю, поглаживаю ее по руке, но мысли уже устремляются к воспалению. Перед глазами таблицы. Приложение. Эти 35 процентов как камень на груди. До тех пор, пока я не получу трансплантат, показатель не изменится. До тех пор только я сама могу не дать себе умереть.
Могу и должна. Потому что, только поддерживая меня, мои родители держались сами.

Мама уходит, а я направляюсь прямиком в спортзал - Уилл хочет укрепить мои слабые легкие всеми возможными и доступными средствами. Я уже готова сказать, чтобы он не приходил - в конце концов, мне есть что обдумать, но с другой стороны, Уилл и сам не бывал в спортзале, наверно, лет сто. Беспокоиться о нем и о родителях одновременно это уж слишком, тогда сосредоточиться на чем-то другом просто не хватит сил. Поход же с Уиллом в спортзал - это проблема, которую можно решить незамедлительно.

Начинаю с того, что сажусь на велотренажер. С некоторых пор спортзал стал одним из самых популярных мест во всем центре, и я частенько приходила сюда размяться во второй половине дня. Три года назад его обновили и расширили практически вчетверо, разместив баскетбольную площадку, бассейн с соленой водой, новенькие кардио- и силовые тренажеры. Отдельный, просторный зал с широкими, выходящими во двор окнами предназначен для йоги и медитации. Прежний, старый спортзал ограничивался одним унылым помещением с разносортными гантелями и инвентарем, выглядевшим так, словно его изготовили сразу вслед за изобретением колеса.

Оглядевшись по сторонам, вижу Уилла, который, задыхаясь и цепляясь из последних сил, пытается удержаться на беговой дорожке. За спиной у него портативный концентратор.
В спортзал я его практически затащила и должна признаться: видеть, как он старательно играет роль ворчуна‚ довольно забавно. Он не смог даже воспользоваться отговоркой и сослаться на «запрет покидать третий этаж», потому что у Барб сегодня ночная смена, а Джули с радостью отпустит Уилла куда угодно, если только это поможет ему улучшить легочную функцию и укрепить здоровье вообще.
- Хотелось бы мне знать, когда плоды нашей договоренности станут доступны и второй стороне? - выдавливает он, напрягая последние силы, и смотрит через зал туда, где я кручу педали на велотренажере. - Я сделал все, о чем ты просила, но отдачи от инвестиций не получил.
- Толстуха. Уже потею, - отзываюсь я, чувствуя на лице капельки пота.
Уилл шлепает ладонью по кнопке «стоп», дорожка резко останавливается, и он, вставив в нос канюлю и отдуваясь, поворачивается ко мне.
- У меня грязные волосы, и еще я устал, а моя тележка...
- Хочешь изобразить меня потной? Отлично! Вот тебе еще! - Я кручу педали так, словно опасаюсь от погони, и число оборотов в минуту возрастает едва ли не в четыре раза. Легкие уже горят, горло рвет кашель, кислород с шипением вырывается из канюли, а воздуха все равно не хватает. Ноги двигаются все медленнее, приступ кашля налетает и затихает, и мне удается наконец восстановить дыхание.
Уилл качает головой, и я бросаю взгляд на цифровое табло велотренажера, стараясь не замечать медленно растекающуюся по лицу краску.
Мы оба устало бредем в пустой зал для йоги, причем я иду впереди, а он за мной, отстав на полтора метра. Я сажусь к окну. Стекло прохладно от белого одеяла, накрывшего все снаружи.
- Мне надо позировать или как? - спрашиваю я, поднимая руку, чтобы поправить волосы, и застываю в театральной позе.
Уилл смеется и достает скетчбук, угольный карандаш и, к немалому моему удивлению, надевает голубые латексные перчатки.
- Нет. Просто будь естественной.
О да, хорошо. Это легко.
Я наблюдаю за ним. Уилл полностью сосредоточен, темные брови сошлись к переносице. Он поднимает голову, изучающе смотрит на меня синими глазами, и я торопливо отворачиваюсь, вынимаю собственный блокнот и листаю страницы.
- Что это? - Уилл указывает на блокнот карандашом. \n- Список ежедневных дел, -объясняю я, вычеркивая пункт 12 «спортзал», и, спустившись к самому низу, вписываю «Уилл, портрет».
- Список дел? Он качает головой. - Довольно старомодно для человека, умеющего создавать приложения.
- Ну видишь ли, приложение не дает возможности получить удовольствие от таких вот простых вещей. - Я беру карандаш и вычеркиваю «Уилл, портрет».
Он делает кислое лицо:
- Вот теперь ты действительно сделала мне больно.
Я опускаю голову, но спрятать от него улыбку не получается.
- Так что еще у тебя в этом списке? - спрашивает Уилл, склоняясь над скетчбуком и начиная что-то заштриховывать.
- В каком списке? В моем главном или ежедневном?
Он тепло смеется и качает головой:
- Ну конечно. Разумеется, у тебя два списка.
- Оперативный и долгосрочный! В этом есть своя логика, - защищаюсь я, но он только усмехается.
- Давай, срази меня своим главным списком. Самым важным.
Листаю страницы. Давно я не открывала эту часть тетради. Записи сделаны разными чернилами красными, синими, черными, а две или три даже флуоресцентными, - в шестом классе у меня был набор гелевых ручек.
- Сейчас, минутку. - Веду пальцем вверх. - Волонтер на важном политическом мероприятии. Выполнено.
Я зачеркиваю запись.
- «Изучить все произведения Уильяма Шекспира». Выполнено.
Еще одна горизонтальная черта.
- «Поделиться всем, что знаю, с другими больными кистозным фиброзом». Это у меня... так... да, на Ютьюбе.
Вычеркиваю пункт и смотрю на Уилла. Странно, он, похоже, ничуть не удивлен. Кое-кто меня проверяет.
- Значит, твой план - умереть большой умницей, чтобы вступить в дискуссионный клуб мертвецов? - Он указывает карандашом в окно. - А ты когда-нибудь думала о том, чтобы... ну, не знаю... попутешествовать по миру или о чем-то в этом роде?
Опускаю глаза, вижу номер 27:
- «Побывать в Сикстинской капелле с Эбби». Не зачеркнуто.
Я откашливаюсь и иду дальше.
- «Научиться играть на пианино». Выполнено! «Овладеть разговорным французским...»
- Нет, серьезно, - перебивает меня Уилл. - Ты когда-нибудь делаешь что-то не из списка? Не обижайся, но все, что ты там написала, звучит как-то не слишком весело. Я закрываю блокнот, а он продолжает: - Хочешь услышать мой список? Поучиться живописи у Боба Росса. Смотришь на его деревья, голубовато-желтые краски и думаешь, что нет, так не бывает, а потом…
- Боб Росс умер, - вставляю я.
Уилл криво усмехается:
- А, ну да. Тогда... придется довольствоваться сексом в Ватикане!
Я закатываю глаза:
- Думаю, в таком случае у тебя больше шансов встретитьсія с Бобом Россом.
Уилл подмигивает, но тут же становится серьезным. Таким серьезным я его, пожалуй, и не видела:
- О'кей, о'кей. Да, я хотел бы попутешествовать по миру и увидеть его по-настоящему, понимаешь? Не просто из окна больницы. Он опускает глаза и продолжает рисовать. Больницы везде одни и те же. Одинаковые палаты. Одинаковые, выложенные плиткой полы. Один и тот же стерильный запах. Я побывал везде, но толком ничего не видел.
Смотрю на него. По-настоящему. Он работает. Волосы падают на глаза, лицо сосредоточенное, ни намека на обычную ухмылку. Объехать едва ли не весь свет, но так и ничего не увидеть, кроме больничных стен. Интересно, каково это? Что касается меня, то я ничего не имею против больницы. Здесь я чувствую себя в безопасности. Мне здесь привычно и уютно. Но я приезжаю сюда, в одно и то же место, едва ли не всю свою жизнь и чувствую себя здесь как дома.
Если бы я улетела на этой неделе в Кабо и оказалась в больнице, радости мне бы это точно не прибавило. Наверно, жалела бы себя, несчастную.
- Спасибо.
- За что? - Он поднимает голову.
- За то, что сказал что-то настоящее.
Уилл смотрит на меня несколько секунд, потом ерошит волосы. Тема разговора сменилась, и ему не по себе.
- У тебя глаза карие... как орех. - Он указывает на окно, через которое сочится свет. - Я и не замечал, пока не увидел при этом освещении.
От этих слов и теплого взгляда сердце начинает глухо стучать в груди.
- Нет, правда, красивые глаза, - говорит Уилл секундой позже, и по его щекам растекается едва заметный румянец. Не поднимая глаз, он водит карандашом по бумаге, откашливается. - В смысле... если рисовать...
Прикусываю губу, чтобы не улыбнуться.
Впервые в жизни я ощущаю вес каждого сантиметра, каждого миллиметра из тех полутора метров, что лежат между нами. Поправляю свитшот, смотрю на кучку ковриков для занятий йогой в углу и стараюсь не думать о том, что это пустое пространство останется между нами навсегда.

Вечером я впервые за день открываю Фейсбук и просматриваю фотографии из Кабо, выложенные моими друзьями. Лайкаю новую фотографию профиля Камилы. Подруга стоит на доске для серфинга с широкой глуповатой улыбкой; мои предупреждения насчет использования крема от загара, судя по обгоревшим плечам, остались без внимания. Другая фотография, сделанная Мией через несколько секунд после первой, доказывает, однако, что успехи Камилы в серфинге пока еще дело будущего. Удержавшись на доске три с половиной секунды, она успела улыбнуться в камеру, после чего благополучно свалилась в воду.

Обнаружив еще одну фотографию - ее запостил у себя Мейсон, и на ней его загорелая рука лежит на плечах Мии, - я исполняю небольшой победный танец. А когда вижу подпись под фото «Красотка из Кабо», чуть не падаю со стула. Быстренько ставлю «лайк» и закрываю приложение, чтобы послать ей сообщение - Вперед, Миа! - и добавить эмоджи с глазами-сердечками.
Оглянувшись, вижу, что блокнот все еще открыт на списке сегодняшних дел. Внимание привлекает пункт 27 «Сикстинская капелла с Эбби». Я снова открываю ноутбук и подвожу курсор к голубой папке, которая называется «Эбс».
Поколебавшись секунду-другую, открываю - в ней море видео, фотографий и рисунков. Кликаю по GoPro-видео, которое сестра прислала мне два года назад, и вижу ее на высоком шатком мостике. Далеко внизу так далеко, что голова кружится, бежит бурлящая река.
- С ума сойти, а, Стелла? - спрашивает Эбби и возвращает на место сместившуюся камеру. - Вот, подумала, что тебе тоже захотелось бы это увидеть.
Она поправляет шлем, и я снова вижу мост, его край и далекую воду внизу.
- А еще я взяла с собой моего приятеля-прыгуна! -Она поднимает мою мягкую игрушку-панду, которая лежит сейчас рядом со мной, и крепко-крепко ее стискивает. - Не бойся, держу! - И в следующую секунду, не предупредив, бросается с моста. Я низвергаюсь в пропасть вместе с ней, и ее восторженные вопли громким эхом отдаются в динамиках ноутбука.
Пружинящий трос тянет Эбби обратно. Мы летим назад; на экране мордочка панды, и Эбби, задыхаясь, вопит:
- С днем рожденья, Стелла!
Сглатываю через силу и захлопываю ноутбук, локтем задевая банку с газировкой на прикроватной тумбочке. Пузырящаяся жидкость выливается на столешницу и каплями стекает на пол. Отлично.
Наклоняюсь за банкой, переступаю через лужицу, бросаю банку в мусорную корзину и выхожу в коридор. Проходя мимо сестринского поста, замечаю, что Барб, склонив голову, дремлет в кресле с открытым ртом. Осторожно открываю дверь в кладовую уборщицы и тихонько, чтобы не разбудить медсестру, беру бумажные полотенца из стопки на полке с чистящими средствами.
Тем не менее Барб слышит что-то, просыпается и смотрит на меня сонными глазами.
- Ты слишком много работаешь, -говорю я.
Она улыбается и раскрывает объятия, как делала, когда я была младше и день в больнице выдавался особенно трудный.
Словно ребенок, забираюсь к ней на колени, обнимаю за шею, вдыхаю знакомый, ванильный запах ее духов. Закрываю глаза, кладу голову ей на плечо и притворяюсь, что сплю.