Рейчел Липпинкотт в метре друг от друга

Гостиная. Сейчас.
Думаю обо всех рисунках, что висят в комнате на стене. О каждом походе в больницу, когда Эбби держала меня за руку. О том, что вот уже третий раз прихожу сюда, а на стене не появляется ничего нового.
Я помню, как пришла Сейнт-Грейсиз впервые. Шестилетняя девочка в огромном, подавляющем своими размерами медицинском центре, шумном, с большими окнами и многочисленным оборудованием. Я шла через вестибюль, крепко, как за спасательный круг, держась за руку Эбби и изо всех сил пытаясь казаться смелой. Родители заранее поговорили с Барб и доктором Хамид, и те, еще до знакомства со мной, всячески старались помочь мне с первой секунды почувствовать себя в больнице как дома.
Но больше всех для этого сделала Эбби. В тот день мне досталось от нее три бесценных подарка.
Первым была мягкая игрушка, панда, тщательно выбранная в больничном магазине подарков. Вторым - первый из множества рисунков, звёздное торнадо. Первая деталь собранных мной потом «обоев». И пока мои родители разговаривали с Барб о всяких «умных вещах», Эбби отлучилась и нашла для меня последний в тот день, третий подарок.
- Да уж, впечатляет, - заметила мама, пока я, отвернувшись, смотрела вслед сестре, которая быстро прошло по выкрашенному в яркие цвета коридору детского отделения и исчезла за поворотом.
- Стелла будет здесь как дома, - радушно улыбаясь, заверила ее Барб. Я помню, как стояла там, прижимая к себе Лоскутка и набираясь смелости, чтобы улыбнуться в ответ.
Вынырнув из-за угла, Эбби на бегу едва не врезалась в медсестру, за который тащился тщедушный и худой мальчик в огромной футболке национальной сборной Колумбии.
- Смотреть надо! Здесь же дети!
Я помахала мальчику, и в следующую секунду Барб, в ярком халате, встала между нами стеной.
- По, тебе ли не знать, - мягко пожурила его она.
А Эбби взяла меня за руку.
Вот так, с моей старшей сестры, это и началось. Даже разделенные полутора метрами пространства, мы с По стали лучшими друзьями. И теперь он - единственный, с кем я могу все обсудить.
Прохаживаюсь взад-вперёд, но ничего не замечаю. Стараюсь сосредоточиться, смотрю то на аквариум, то на телевизор, то на гудящий в углу холодильник, но никак не могу отойти от недавней стычки с Уиллом.
- Ты же не знала про его проблемы с дисциплиной. Парень не видит границ. - За спиной у меня По подаёт голос с диванчика нише у окна. - Но не думаю, что он хотел тебя обидеть.
Я оборачиваюсь и, ухватившись за кухонную стойку, смотрю на него.
- Когда он сказал «Эбби умерла»... - голос у меня срывается, пальцы скребут по прохладному мрамору. - Сказал будто о чём-то неважном, о какой-то мелочи... я…
По с печальным видом качает головой.
- Я должна была полететь с ней. - Вытираю слезы тыльной стороной ладони. Эбби всегда была со мной рядом, когда я нуждалась в ней. А когда она нуждалась во мне, меня рядом не оказалось.
- Не надо. Не начинай. Ты ни в чем не виновата. И она сказала бы тебе то же самое.
- Было ли ей больно? Было ли ей страшно? - Я прерывисто вздыхаю, и воздух застревает в груди. Эта картина постоянно передо мной: Эбби летит вниз, как на том видео, как бесчисленное множество раз до этого - она страстно увлекалась банджи-джампигом, и клиф-дайвингом, - только вот в тот раз не было восторженного вопля. Она ушла под воду и не всплыла.
Нет, Эбби не должна была умереть.
Она должна была жить.
- Эй! Прекрати. Посмотри на меня.
Смотрю на него и снова не могу сдержать слез.
- Остановись. - По с такой силой сжимает подлокотники, что белеют костяшки пальцев. - И ты ничего не знаешь наверняка. Так нельзя. С ума себя сведешь.
Я перевожу дух и качаю головой. Он поднимается, делает шаг ко мне и мычит в отчаянии от собственного бессилия.
- Эта болезнь - чертова тюрьма! Я так хочу тебя обнять!
Шмыгаю носом и киваю в знак согласия.
- Притворись, что я это сделал, ладно? - говорит По и смаргивает слезы. - И знай, что я люблю тебя. Больше, чем еду! Больше, чем сборную Колумбии по футболу!
Выдавливаю из себя улыбку и киваю:- Я тоже люблю тебя, По.
Он посылает мне воздушный поцелуй.
Я шлепаюсь на зеленый и пока еще никем не занятый диванчик напротив и тут же ахаю от боли. В глазах двоится. Выпрямляюсь, хватаюсь за бок - будто кипятком ошпарило.
У дальней стены белое лицо По.
- Трубка, - выдыхаю я. Боль стихает. Я качаю головой и стараюсь отдышаться. - Все в порядке. Все в порядке.
Набираю побольше воздуха, поднимаю рубашку и вижу, что воспаление заметно усилилось, кожа покраснела, появилась отечность и влажные выделения. Вот так новость. Я здесь восемь дней даже не заметила, как всё серьёзно?
По озабоченно качает головой:
- Давай-ка вернемся в палату. Прямо сейчас.

Через пятнадцать минут доктор Хамид, склонившись надо мной, осторожно трогает воспаленную кожу вокруг клапана,а я гримасничаю от боли, отдающей в живот и грудь. Она убирает руку, качает головой, стягивает перчатки и бросает их мусорную корзину у двери.

- Этим нужно заняться. Дело зашло слишком далеко. Придётся иссечь инфицированные ткани, а трубку заменить.
У меня уже кружится голова, внутри холодеет. Именно этих слов я и боялась больше всего с появления самых первых признаков инфекции.
Аккуратно опускаю рубашку, стараясь сделать так, чтобы ткань не коснулась воспаленного места.
- Но...
Доктор Хамид не дает закончить:
- Никаких «но». Так нужно. У нас есть риск сепсиса. Если затянуть, инфекция может проникнуть в кровоток.
Мы обе молчим, хорошо понимая, насколько велика опасность. Заражение крови означает, что я почти наверняка умру. С другой стороны, если я попаду на операционный стол, то из-за слабых легких могу и не выкарабкаться.
Доктор Хамид садится на край кровати и с улыбкой похлопывает меня по плечу:
- Все будет хорошо.
- Вы сами этого не знаете. - Я нервно сглатываю.
Она задумчиво кивает:
- Ты права. Не знаю, - вздыхает, ловит мой беспокойный взгляд. - Риск есть. Я вовсе не хочу сказать, что его нет. Но сепсис - монстр куда более вероятный и опасный.
Страх расползается по шее и охватывает всю меня целиком. Но врач права.
Доктор Хамид берет сидящую возле меня панду, смотрит на нее и невесело улыбается:
- Ты боец, Стелла. Всегда была бойцом. - Она подаёт мне медвежонка, смотрит в глаза: - Ну что, завтра утром?
Я протягиваю руки, принимаю игрушку и киваю:
- Завтра утром.
- Я позвоню твоим родителям и дам им знать, - продолжает она, и я снова замираю от нахлынувшей волны страха.
- Вы можете дать мне несколько минут? Им будет легче принять новости от меня.
Доктор Хамид кивает и, мимолетно дотронувшись до моего плеча, идет к выходу. Я ложусь, прижимаю к себе Лоскутка и с нарастающим беспокойством думаю о звонках, которые мне предстоит сделать. В голове эхом звучит мамин голос, те слова, которые она произнесла в кафетерии.
Не представляю, что бы я делала без тебя.
Не представляю, что бы я делала без тебя.
Не представляю, что бы я делала без тебя.
За дверью слышится какой-то невнятный шум, и я, повернувшись, вижу подсунутый под дверь конверт. Горизонтальная полоска света дрожит, человек за дверью медленно поворачивается и уходит.
Осторожно поднимаюсь с кровати, подхожу, наклоняюсь и поднимаю конверт. Открываю и достаю рисунок, выполненный в печальных, тусклых цветах. На листке хмурые Уилл с букетиком увядших цветов в руке. Под рисунком короткая подпись - «Извини».
Снова ложусь, кладу листок на грудь и крепко закрываю глаза.
Доктор Хамид сказала, что я боец.
Сказать по правде, я уже не уверена.