Рейчел Липпинкотт в метре друг от друга

ГЛАВА 13
СТЕЛЛА
Прижимая к груди Лоскутка, перевожу взгляд с мамы на папу. Они сидят по обе стороны от меня и старательно улыбаются обеими губами, избегая при этом смотреть друг на друга. Глядя на пришпиленную к двери общую семейную фотографию, думаю, как бы было хорошо, если бы все стало, как раньше, и ко мне бы вернулись родители, которые всегда говорили мне, что все будет хорошо.
Судорожно вдыхаю, пытаясь подавить кашель, и слушаю папу, который старается отвлечь, разрядить напряжение разговором ни о чём. Он берет розовый календарик, один из тех, которые разнесли по всем палатам, и просматривает перечисленные в меню кафетерия новинки.
- Сегодня на ужин крем-суп из брокколи. Твой любимый, Стел!
- Вряд ли ей разрешат есть сразу после операции, - резко реагирует мама, и папа мгновенно сникает.
- Если разрешат, обязательно попробую, - говорю я, добавляя сверхдозу оптимизма.
В дверь стучат, и в палату входит санитар в медицинской шапочке и голубых латексных перчатках. Родители поднимаются, и папа протягивает руку. Моя дрожит, и я сама едва держусь, чтобы не поддаться дрожи.
- Скоро увидимся, милая, - добавляет мама, и они по очереди обнимают меня. Обниматься неудобно и больно, но я терплю, не хочу расставаться.
Санитар поднимает и защелкивает поручни на каталке и выкатывает меня в коридор, а я смотрю на рисунки Эбби. Больше всего на свете я хотела бы видеть ее здесь, что бы она держала меня за руку и напевала песенку.
Лица родителей меркнут вдалеке, а мы, проехав до конца коридора, въезжаем в лифт. Створки закрываются, санитар улыбается, и я пытаюсь сделать то же, но губы меня не слушаются, не складываются как надо. Пальцы сжимают простыню.
Двери лифта открываются со звонком, знакомый коридор проносится мимо, и я уже в другом, где все слишком яркое, слишком светлое, так что детали не разобрать.
Мы проезжаем тяжелые двойные двери, попадаем в предоперационную, а потом в другое помещение. Санитар ставит каталку на место.
- Нужно ещё что нибудь, пока я не ушел?
Я качаю головой и стараюсь отдышаться. Здесь совершенно тихо, если не считать попискивания приборов и мониторов.
Смотрю в потолок и стараюсь не поддаться грызущей меня изнутри панике. Я все делала правильно. Была осторожна, пользовалась фуцидином, принимала лекарства согласно расписанию и тем не менее, лежу здесь и жду операции.
Получается, зря старалась? Так, что ли?
Думаю, теперь мне кое-что понятнее. Почему Уилла потянуло на крышу. Я бы сделала что угодно, что бы встать с каталки и убежать далеко-далеко. В Кабо. В Ватикан - увидеть Сикстинскую капеллу. Чтобы сделать то, чего всегда избегала из страха заболеть, но только ради того, чтобы результате оказаться вот здесь, где мне сделают операцию, после которой я, возможно, не очнусь.
Я сжимаю поручни по обе стороны от меня, и костяшки пальцев белеют от усилий. Я приказываю себе быть сильной, быть бойцом, как сказала вчера доктор Хамид. Если я хочу осуществить все задуманное, сделать все, что хочу, то мне нужно больше времени, и за него придется побороться.
Дверь медленно открывается, и кто-то высокий и худощавый входит в палату. На нем зеленый халат, маска и голубые перчатки, какие носят все в предоперационной, но из под шапочки выбиваются волнистые каштановые волосы.
Наши взгляды встречаются, и я от удивления отпускаю поручни.
- Ты что здесь делаешь? - Спрашиваю шепотом, глядя, как Уилл садится на стул и отъезжает на безопасное расстояние.
- Это же твоя первая операция без Эбби, - объясняет он, и я вижу в его голубых глазах какое-то новое, не совсем понятное выражение. Не насмешка, не ирония, а что-то другое, искреннее и откровенное, почти серьезное.
Сглатываю через силу, стараясь сдержать нахлынувшие эмоции, слезы туманят глаза.
- Как ты узнал?
- Просмотрел все твои видео. - Я вижу, как разбегаются лучики в уголках глаз, и понимаю, что он улыбается. - Я, можно сказать, твой фанат.
Неужели все? Даже то, неловкое, где мне двенадцать лет?
- Я, может, немного напутаю. - Уилл откашливается, достает из кармана листок и начинает негромко петь:
- Я люблю тебя...
- Уходи. Как глупо... - бормочу я, вытирая ладонью слезы и качая головой.
- ...очень и ещё чуть-чуть.
Песенка Эбби. Он поет песенку, которую пела Эбби. Слезы бегут по щекам быстрее и быстрее, и я уже не успеваю их стирать, а только смотрю в его голубые глаза, взгляд которых сосредоточенно скользит по строчкам на пятом листке.
Сердце вот-вот разорвется от наплыва самых разных чувств.
- Бабушка когда-то пела нам эту песенку. Мне она не нравилась, а Эбби ее любила.
Уилл смеется и качает головой:
- Пришлось полазить в Гугле. Такая древность.
Я смеюсь вместе в ним и киваю:
- Знаю. Что ещё такое, эти...
- Бочка и кучка? - произносим мы в один голос и смеемся. Наши глаза встречаются, и мое сердце танцует в груди, а кардиомонитор пикает все быстрее и быстрее. Он наклоняется вперёд, совсем чуть-чуть, едва нарушая границу опасной зоны, но вполне достаточно, чтобы боль отступила и затаилась.
- Все будет хорошо, Стелла.
Голос у него глубокий и мягкий. И в этот миг я знаю, хотя смешнее и быть не может, что если умру сейчас, то умру влюбленной.
- Обещаешь? - спрашиваю я.
Он кивает и протягивает руку с выставленным полусогнутым мизинцем. Я протягиваю свою, и мы даем обещание на пальцах. Короткий контакт и при этом наше первое настоящее прикосновение. Причем я даже не пугаюсь.
Я поворачиваю голову в сторону двери, из-за которой доносятся приближающиеся шаги. Доктор Хамид входит первой, а вслед за ней медсестра.
- Ну что, приступим? - спрашивает она, показывая два больших пальца.
Я бросаю взгляд туда, где только что сидел на стуле Уилл, но его там уже нет.
Но кто-то есть за серой шторой. Он стоит, прижавшись спиной к стене, и, поймав мой взгляд, приподнимает пальцем маску и улыбается мне.
Я улыбаюсь в ответ и вдруг ловлю себя на том, что и сама начинаю верить в то, что все будет так, как он сказал.
Все будет хорошо.
Через несколько минут я лежу на операционном столе в сумрачной комнате, где слепяще яркий свет горит лишь прямо над моей головой.
- Ну что ж, Стелла, ты знаешь, что делать, - произносит голос, и рука в голубой перчатке держит надо мной маску.
Сердце неровно колотится, и я поворачиваю голову вижу темные глаза. Мой рот и нос накрывает маска. Когда я очнусь, всё будет кончено.
- Десять, - говорю я и, подняв глаза над плечом анестезиолога, вижу на стене что-то странно знакомое.
Рисунок Эбби. Тот, с легкими.
Как?..
Ответ я, конечно, уже знаю. Уилл. Это он пробрался в операционную и прикрепил рисунок к стене. Из правого глаза выкатывается слезинка. Одна-единственная. Но и считать я не забываю.
- Девять... Восемь... - Цветы плывут, голубое, розовое белое смешиваются... краски вертятся, ворочаются, сливаются... лепестки тянутся ко мне...
- Семь... шесть... пять... - Ночное небо внезапно оживает, проплывает мимо цветов и окружает меня. Звёзды срываются, мигают и пляшут над головой так близко, что до них можно дотронуться, стоит только протянуть руку.
Где-то вдалеке кто-то негромко напевает «очень и еще чуть-чуть».
- Четыре... три...
С периферии зрения наплывает тьма, мир постепенно меркнет. Я сосредотачиваюсь на одной, отдельной звёздочке, на одной точке света, которая разгорается, теплеет и затмевает другие. Гудение прекращается, и я слышу далекий, смазанный голос. Эбби. Господи. Это голос Эбби.
- ...назад... нет...
- Два, - шепчу я то ли вслух, то ли мысленно.
И вдруг вижу ее. Вижу Эбби. Прямо перед собой. Сначала неясно, словно из-за тумана, потом чётко, как будто в солнечный день. У неё папины волнистые волосы, широкая, во весь рот, улыбка и глаза карие, как и у меня.
- ...больше... времени...
Она выталкивает меня из света.
- Один...
Тьма.