Рейчел Липпинкотт в метре друг от друга

ГЛАВА 14
УИЛЛ
Приоткрываю тихонько дверь, смотрю влево-вправо, выскальзываю из предоперационной и почти что натыкаюсь на медсестру. Быстренько отворачиваюсь и натягиваю маску, а медсестра входит туда, откуда я вышел.
Прохожу несколько шагов, скрываюсь за стеной возле лестничного пролета и вдруг замечаю мужчину и женщину, сидящих напротив друг друга в пустой комнате ожидания, каждый у своей стены.
Смотрю на одного, на другую.
Я знаю их, но не помню, где их видел.
- Можно тебя спросить? - подает голос мужчина, и женщина поднимает голову и смотрит на него молча и напряженно.
Женщина выглядит как постаревшая Стелла.
Такие же полные губы, густые ресницы, выразительные глаза.
Ну конечно. Родители Стеллы.
Женщина коротко кивает. Взгляд у нее настороженный. Напряжение между ними такое - хоть ножом режь. Знаю, надо повернуться и уйти. Открыть дверь на лестницу и вернуться в палату, пока ничего не случилось. Все это я знаю, но что-то заставляет меня остаться.
- Плитка в моей ванной... Э, фиолетовая? А коврик...
- Черный. - Она опускает голову и смотрит на сложенные на коленях руки. Волосы падают ей на лицо.
Короткая пауза. Дверь в конце коридора бесшумно открывается и впускает Барб. Но родители Стеллы ее не замечают. Отец откашливается.
- А полотенца?
Женщина раздраженно всплескивает руками:
- Какая разница, Том! Это же совершенно не важно.
- Было важно, когда мы красили офис. Ты сама сказала, что коврик...
- Наша дочь в операционной, а ты хочешь поговорить о полотенцах? -бросает она, и ее лицо темнеет.
Такой недовольной я Барб еще не видел. Скрестив руки на груди, она выпрямляется и с хмурым видом наблюдает за их перебранкой.
- Я просто хочу поговорить, - мягко говорит отец Стеллы. - О чем-нибудь.
- Господи, ты меня убиваешь. Перестань…
Она недоговаривает, и они оба поворачиваются и смотрят на Барб, на лице которой проступает постепенно то сердитое выражение, которое она приберегает для нарушителей режима.
Барб вдыхает так глубоко, словно хочет втянуть в себя весь воздух в комнате.
- Я не представляю, через что вы прошли, потеряв Эбби, - мрачным тоном говорит она и указывает на дверь операционной, за которой на стальном столе лежит их дочь. - Но Стелла борется сейчас не только за собственную жизнь, но и за вас обоих.
Пристыженные, оба отводят глаза.
- Разве нельзя оставаться друзьями? Или по крайней мере быть взрослыми? - с отчаянием в голосе выговаривает Барб.
Что за ерунда, Барб. Оставь эту чушь церкви.
Мать Стеллы качает головой:
- Не могу быть рядом с ним. Смотрю на него и вижу Эбби.
Отец быстро поднимает голову, бросает взгляд на бывшую жену и отводит глаза в сторону:
- А я, когда смотрю на тебя, вижу Стеллу.
- Вы - родители. Об этом еще не забыли? А знаете, что когда она узнала насчет операции, то настояла на том, чтобы самой позвонить вам. Боялась за вас, понимаете?
Господи. Неудивительно, что у Стеллы мания остаться в живых. Эти двое потеряли старшую дочь, а потом и друг друга. Если умрет и младшая, они, пожалуй, и рехнуться могут.
Мой отец ушел до того, как я разболелся, до того, как болезнь проявилась в полной мере. Жить с больным ребенком он не мог. А уж с мертвым тем более. А если в семье один ребенок больной, а другой мертвый?
Родители Стеллы смотрят наконец друг на друга, смотрят по-настоящему, со слезами на глазах, и молчат.
Стелла заботится обо всех нас. О маме, папе, обо мне.
Жду не дождусь, когда же мне исполнится восемнадцать, когда стану совершеннолетним и смогу сам распоряжаться своей жизнью. Может, пора и вести себя соответственно. Может, пора действительно позаботиться о себе.
Смотрю на Барб, невольно моргаю и в ее глазах вижу узнавание.
Ох-хо. Чувствую себя ланью, попавшей в свет фар, растерянной, не знающей, что делать: сорваться с места и бежать или покорно принять неизбежное. Колеблюсь слишком долго, и Барб налетает на меня, хватает за руку и тащит по коридору к лифту.
- Нет, черт возьми, нет.
Я молчу. Створки кабины расходятся, и Барб втаскивает меня в лифт. Снова и снова жмет кнопку третьего этажа, качает сердито головой, и я чувствую исходящие от нее недовольство и раздражение.
- Послушай, я понимаю, что ты злишься, но ей было страшно. Я... мне просто нужно было увидеть ее и...
Створки наконец сходятся, и Барб поворачивается и смотрит на меня. Лицо ее темнее тучи.
- Ты можешь убить ее, Уилл. Можешь лишить ее шансов на новые легкие.
- Она подвергается большей опасности под анестезией, а не со мной, выпаливаю в ответ.
- А вот и нет! - кричит Барб. Лифт замедляет ход, двери открываются. Она выходит, я за ней.
- Вы про что?
- Тревор Фон и Эми Пресли. Как и вы со Стеллой, у обоих был кистозный фиброз. - Она поворачивается на каблуках и смотрит на меня в упор. - Эми заразилась В. серасіа. - Лицо у нее серьезное, так что я закрываю рот и воздерживаюсь от своих обычных комментариев. - Я тогда молодая была, примерно того же возраста, что Джули сейчас. Работать только-только начала. И жить только начинала.
Барб смотрит мимо меня, как будто в другое время.
- Они полюбили друг друга. Мы все знали правила. Никакого физического контакта, дистанция полтора метра. И я, - она указывает на себя, - я позволила им нарушить запрет, потому что хотела, чтобы они были счастливы.
- Я уже знаю, чем это кончилось. Они оба умерли, да? - спрашиваю я, заранее зная, чем закончится ее история.
- Да. - Сдерживая слезы, Барб смотрит мне прямо в глаза. - Тревор заразился от Эми. Эми прожила еще десять лет‚ а Тревор... Его вычеркнули из списка на трансплантат, где он был в самом начале, а через два года бактерия его убила.
Вот же дерьмо.
Я сглатываю, отворачиваюсь и смотрю на палату Стеллы за сестринским постом. Список того, что может произойти с нами, больными кистозным фиброзом, едва ли не бесконечен. Какие-то истории наверняка придуманы, чтобы напугать нас, но случай с Тревором и Эми, о котором только что рассказала Барб, похоже, не из их числа.
- Это случилось в мою смену, - продолжат Барб, снова показывая на себя и упрямо качая головой. - И будь я проклята, если допущу, чтобы такое повторилось.
Она поворачивается и уходит, а я остаюсь с открытым ртом и не знаю, что сказать.
Только теперь я замечаю стоящего на пороге своей палаты По. Лицо бесстрастное, и понять, что скрывается за этим нечитаемым выражением, невозможно. Ясно только, что он все слышал. По открывает рот, но я поднимаю руку и останавливаю его. Иду к себе и, перешагнув порог, хлопаю дверью.
Первым делом беру с тумбочки ноутбук и сажусь на кровать. Секунду-другую пальцы парят над клавиатурой, потом я перевожу курсор на строку поиска и пишу В. серасіа.
Есть. Информация на всю страницу.
Заражение.
Риск.
Инфекция.
Всего одним кашлем, одним-единственным прикосновением я мог испортить ей всю жизнь. Мог лишить ее шанса на новые легкие.
Я мог навредить Стелле.
Наверно, я это знал. Знал, но не понимал по-настоящему.
И вот теперь от одной лишь мысли об этом мне становится не по себе. Все тело наполняется болью. Хуже, чем при операции, при обострении болезни. Хуже, чем утром в плохой день, когда просыпаешься и не можешь сделать вдох. Хуже, чем быть в одной комнате с ней и не иметь возможности прикоснуться.
Смерть.
Вот что я такое для Стеллы. Только одно может быть хуже, чем не быть с ней или возле нее, -это жить в мире, где ее нет вовсе. Особенно если это случится по моей вине.