Русский язык в системе вузовского нефилологического образования

Библиография
1. Бахтин М.М Проблемы поэтики Достоевского. Изд.4-ое. - М. 1979.
2. Библер В.С. От наукоучения – к логике культуры. Два философских введения в двадцать первый век. – М., 1990.
3. Слободчиков В.И. Очерки психологии образования. 2-е изд., перераб. и доп. - Биробиджан: Изд-во БГПИ, 2005.
4. Роль новых педагогических технологий в совершенствовании учебного процесса: Монография под ред. Л.А. Константиновой. – Тула: Гриф и К, 2009.
5. Черкашина Т.Т. Коммуникативная компетенция менеджера и проблемы формирования культуры диалога в рамках дисциплины «Русский язык и культура речи: метаметодический подход»: Монография. – М.: Издательство Московского гуманитарного университета, 2010.

Гончарова Н.Н.,

канд. филол. наук, доцент,
Тульский государственный университет,
Россия, г. Тула,
E-mail: nn­[e-mail]

ШКОЛА «СЛОВ И ВЕЩЕЙ», ЭСТЕТИЧЕСКАЯ ШКОЛА, АРЕАЛЬНАЯ ЛИНГВИСТИКА КАК ПРООБРАЗЫ ЛИНГВОКУЛЬТУРОЛОГИИ И КОГНИТИВНОЙ ЛИНГВИСТИКИ

В языкознании традиционно выделяются три научные парадигмы: сравнительно-историческая, системно-структурная и антропоцентрическая. Антропоцентрическая парадигма – это концентрация интересов исследователя на анализе человека в языке и языка в человеке.

Лингвистика XXI века ориентирована на изучение связей языка и общества, в центре ее внимания оказывается человеческий фактор, она развивается на основе синтезирования различных идей, методов и приемов анализа, разработанных в практике различных лингвистических течений.
При этом не следует забывать, что целый ряд идей и положений, разрабатываемых лингвистическими дисциплинами в рамках антропоцентрической парадигмы, предлагался и рассматривался прежде основателями и последователями таких направлений языкознания, как Школа «слов и вещей», Эстетическая школа, а также ареальная лингвистика.
В языкознании конца XIX – начала XX века так же, как и в современной лингвистике, наблюдался активный поиск новых путей развития науки о языке. Вышеуказанные направления языкознания вырастают из критики позитивистских идей младограмматизма. Подобное можем наблюдать и в настоящее время: в связи со стремлением преодолеть ограниченность структурного подхода к языку, выразившемуся в критике структурной лингвистики и желании глубже проникнуть в сущность языка как общественного явления, антропоцентризм в языкознании XXI века приобретает все большую актуальность. Антропоцентрическая парадигма ставит свои задачи в исследовании языка, требует новых методик его описания, подходов при анализе его единиц, категорий, правил. Однако многие идеи можно извлечь из ранее существовавших лингвистических учений. Рассмотрим некоторые из них.
Школа слов и вещей оформляется в 1909 году с выходом в свет журнала «Слова и вещи», издаваемого Рудольфом Мерингером (1859 – 1931). Р. Мерингер выдвигает идею о расходящихся в разных направлениях «волнах культуры», состоящих из «языковых волн» и «волн вещей», и стремится проследить распространение языковых новшеств, сопровождающее распространение предметов материальной культуры. Таким образом, Школа слов и вещей исследует историю слова, основываясь не только на лингвистическом анализе, но и на изучении истории самой вещи, обозначаемой данным словом. Ведь слова заимствуются не сами по себе, а вместе с обозначаемыми ими вещами. Отсюда, в отличие от младограмматиков, сконцентрировавшихся на фонетике и морфологии, вытекает повышенный интерес представителей Школы слов и вещей к семантике, к изменению и развитию значений. В языке они видят инструмент, отражающий деятельность человека, тесно связанный с его социальными и культурными институтами, с его историей. Аналогичные подходы прослеживаются и в лингвокультурологии – «науке, возникшей на стыке лингвистики и культурологии и исследующей проявления культуры народа, которые отразились и закрепились в языке» [1; с. 28].
Наиболее полно и последовательно идеи Школы слов и вещей воплотились в системе взглядов крупнейшего её представителя, австрийского лингвиста Гуго Шухардта (1842 – 1927). Специалист в области романских языков, он занимался изучением славянских, кельтских, кавказских, креольских, болгарского, берберского, древнееврейского языков, а также исследовал иероглифы, интересовался математикой, особенно «философской математикой», как сам ее называл.
Гуго Шухардт активно выступал против того, чтобы наука сводилась к простому описанию фактов, против страха перед обобщениями. Для него актуальна проблема связи языкознания с другими науками и выделения разделов внутри самой науки о языке. Он не приемлет термина «филология», именующего область знания, занимающуюся проблемами и языка, и литературы. Он считал, что изучение языков различных семей гораздо ближе, чем изучение языка и литературы одного народа. В основе разграничения наук он полагал применение единых методов исследования. Так, языкознание, литературоведение и история культуры должны быть отдельными науками. В то же время для Шухардта наука едина, и поэтому науки о природе и науки о «духе» (гуманитарные) не следует рассматривать как находящиеся в неком противоречии друг к другу. Однако наука не должна отказываться от своей специфики. Шухардт полагает, что попытки отнести лингвистику к наукам о природе либо наукам о «духе», определить ее как науку о «духе» по содержанию, как науку о природе по методам исследования беспредметны и бесполезны. Нечто подобное мы наблюдаем в современном языкознании. С одной стороны, происходит соединение лингвистики с другими науками: психологией, социологией, когнитивистикой и пр., с другой стороны, в самой лингвистике выделяются отдельные отрасли. Современная антропоцентрическая парадигма через введение «языковой личности как равноправного объекта изучения» позволяет «интегрировать самостоятельные и относительно разрозненные свойства языка» [2; с. 21].
Большое значение имели работы Шухгардта в области семантики. Он пытается выявлять отношения между вещами и словами. Понятие «вещь» распространяется на одушевленные и неодушевленные предметы реального и нереального мира, на действия и состояния. Для полного выяснения соотношений между вещью и словом следует рассматривать их параллельно в состоянии покоя и в развитии, то есть изучать историю слов. Однако при этом история слов будет являться одновременно и историей того, кто ими пользуется, человека. Поэтому, говоря об истории какого-либо дома, лошади, виноградника, иглы, горшка и т.д., необходимо «говорить об истории строительного искусства, приручения лошади, культуры виноградарства, кузнечного и гончарного производства, а еще правильнее – об истории того, кто строит, приручает животных, сажает лозу, кует и изготовляет гончарные изделия… Таким образом возникает полный параллелизм между историей вещей и историей слов» [3; c. 203]. Подобный метод вполне применим к исследованию отдельных концептов, понимаемых лингвокультурологией как «сгустки культуры в сознании человека, то, в виде чего культура входит в ментальный мир человека» [4; с. 43], и концептосфер, рассматриваемых как совокупность потенций, «открываемых в словарном запасе отдельного человека, как и всего языка в целом» [5; с.282].
С историей вещи и слова, по мнению Шухардта, связана история обозначения и значения. В конкретный момент обозначение совпадает со словом, а значение – с вещью. Однако в ходе развития могут происходить следующие изменения в их отношениях: 1) изменяется вещь, но остается неизменным обозначение; 2) вещь остается неизменной, но изменяется обозначение. Изучение этих соотношений объясняет появление синонимов и омонимов.
Интересна также мысль Шухардта о том, что этимология слова может быть установлена семантически, даже если его фонетическая история не поддается выяснению. Для этого надо проследить путь, проходимый словом, независимо от того, ведет ли он от вещи к человеку или от человека к вещи.
При изучении истории слова нужно рассматривать не только причину его появления или проникновения в язык, но и дальнейшую судьбу, его распространение. При этом особое внимание следует уделять исследованию словаря различных социальных группировок, поскольку «как нет двух людей, обладающих словарем совершенно одинакового объема, так и между разными общественными группами, проживающими в пределах одной и той же территории, различия в объеме словаря исключительно велики» [6; с. 220]. Эта мысль Г. Шухардта совершенно справедлива и получила развитие и конкретное наполнение и в лингвокультурологии, и в социолингвистике. Работы Шухардта положили основание новой области языкознания – ономасиологии, науки о названиях.
Причины развития языка Шухардт видел в явлении языкового смешения, которое становится методологическим принципом Школы слов и вещей. На его основе Шухардт выдвигает теорию лингвистической непрерывности, согласно которой возможность смешения языков не имеет ограничений и приводит к изменениям языков. Шухардт отрицал наличие границ между отдельными говорами, диалектами и языками, поскольку языки смешиваются и переплетаются между собой, образуя сплошную цепь переходов, сцеплений и взаимодействий. Отсюда делается вывод о невозможности строгой генеалогической классификации языков и выдвигается теория географической непрерывности, то есть перехода одного языка в другой в соответствии с их географическим положением. «Я признаю, что все языки мира родственны, однако они родственные не в силу своей родословной, но лишь потому, что это родство образовалось при ближайшем, весьма широком участии смешения и уподобления» [7; с.73-74]. Проблема языкового смешения связана с проблемой двуязычия.
Следует отметить, что принципы и основные положения Школы слов и вещей во многом предвосхитили появление разделов современной антропоцентрической лингвистики, а работы Гуго Шухардта – яркое свидетельство нового подхода к языку, выработке новых методик его описания.
Еще одним примером новаторства в языкознании является Эстетическая школа, или неофилология, в которой центральное место отводится эстетике, а язык рассматривается как историко-культурное образование, исследуется преимущественно его экспрессивная функция.
Создатель и глава Эстетической школы Карл Фосслер (1872 – 1949), профессор романской филологии в Мюнхенском университете, был не только лингвист, но и литературовед, что сказалось в его взглядах на язык и на круг интересующих его проблем. Его научное мировоззрение сформировалось под влиянием трудов В. Гумбольдта, Г. Штейнталя, Г. Гегеля, а также философско-эстетических идей Бенедетто Кроче (1866 – 1952). Младограмматические принципы подхода к изучению языка Фосслер считает позитивистскими, не способными удовлетворить науку, поскольку они сводятся к накоплению материала, к его познанию и исключают философию языка.
К. Фосслер, следуя за В. Гумбольдтом, полагает язык «выражением духа», духовных процессов. Духовные ценности обретают в языке форму, даже отсутствие языковых форм объясняется особенностями «духа языка». Следовательно, изучать язык надо в контексте проявления духа. Развивая положение В. Гумбольдта о языке как деятельности, Фосслер выступает за изучение языка в динамике, в процессе его становления, в основе которого лежит постоянное творчество. Поэтому в центре внимания исследователя оказывается индивидуальный акт выражения, спонтанный акт творчества в момент говорения.
Новая система языкознания, предложенная Фосслером, должна обеспечить два подхода к изучению языка. При первом, эстетическом, подходе изучаются отдельные формы выражения сами по себе и независимо друг от друга. При втором, эстетико-историческом, исследуются языковые формы всех времен и народов хронологически – по периодам и эпохам, географически – по народам и расам, а также по «индивидуальностям народов» и духовному родству. В противовес младограмматикам К. Фосслер полагает, что единственной научной дисциплиной является стилистика, поскольку она дает возможность изучать индивидуальное духовное творчество в языке. Все элементы языка объявляются Фосслером стилистическими средствами выражения. Разделы языкознания следует располагать в обратном порядке: не от мелких единств (фонетики и морфологии) подниматься к более крупным, а от более крупных – к мелким (от стилистики через синтаксис к морфологии и фонетике).
Полное сближение лингвистики и эстетики как науки о выражении духа или интуиции приводит Фосслера к сближению языка с искусством. Понятие языка охватывает различные виды искусства: танец как язык жестов, живопись как язык красок и линий, музыка как язык тонов, архитектура и скульптура как язык твердых тел и поэзия как «язык языков» [9; с.100]. Эта идея реализована в современном понятии симболария культуры – «совокупности знаков, означающими которых служат … таксоны того или иного ее кода, а означаемые обладают культурной семантикой» [8; с. 13-24, с. 21].
По утверждению Фосслера, основная функция естественного человеческого языка – экспрессивная. Языковые ценности создают избранные личности – поэты, творцы, наделенные интуитивной силой, то есть в основе языка лежит творческий акт индивида, через который и происходит развитие языка. В результате является языковое выражение, которое становится общим достоянием, если другие индивиды примут его пассивно, повторят, не вдумываясь, или же творчески, внося изменения, ослабляя или усиливая, то есть путем сотрудничества и коллективного действия. Каждое языковое изменения, по Фосслеру, индивидуально, а его распространение происходит по аналогии. Индивидуальное изменение всегда сознательно и является творчеством, а его дальнейшее развитие бессознательно. Насколько широкое распространение получит данное изменение, зависит от его соответствия или несоответствия духу языка.
Видение языка как выражение духа дает Фосслеру возможность воспринимать язык как отражение определенной формы культуры. Исследовать же язык следует так, чтобы «внутренняя форма языка в своих физически, психически, политически, экономически и вообще культурно обусловленных изменениях стала ясной и понятной» [10; с. 170]. Соприкосновение человеческой речи с другими областями проявления «народного духа» находится в центре внимания К. Фосслера. Его интересует становление определенных форм мышления, с которыми соотносятся грамматические формы. Метод исследования Фосслера состоит в описании каждого языкового периода с точки зрения грамматики, а затем – в объяснении грамматических явлений с точки зрения стилистики, эстетики, форм мышления. Например, в работе «Дух и культура в языке», анализируя новые формы мышления в народной (вульгарной) латыни, Фосслер отмечает, что с конца периода классической латыни вульгарная латынь отходит от интеллектуалистических, детерминистских форм мышления и приобретает более конкретные, практические, волюнтаристские формы. Формы мышления свидетельствуют о переходе от мистической, пантеистической концепции мира к символической, более глубокой, более психологической концепции, характерной для мышления Средневековья [11; гл. IV]. Примечательно, что подобными изысканиями занимается и современная когнитивная лингвистика, ведь одной из ее задач, по утверждению В. А. Масловой, являются «процессы концептуализации и категоризации знаний, описание средств и способов языковой категоризации и концептуализации констант культуры» [12; с.25].
В целом теоретическое понимание Карлом Фосслером языка носит преимущественно антропоцентрический характер, поскольку «в своих работах Фосслер последовательно выступает за превращение лингвистики в инструмент открытия внутреннего мира человека, механизма процессов, которые там протекают, того, как они выражаются в языке и каким путем объективируются, иными словами, за превращение лингвистики в инструмент исследования творческих аспектов человеческого языка» [13; с. 483]. Он видит тесную взаимосвязь языка и общества, языка и культуры, языка и мышления.
Понимание языка как духовной деятельности и художественного творчества отличает представителей неолингвистики, известной также как ареальной, или пространственной, лингвистики. Это направление формируется в языкознании в течение первых двух десятилетий XX века. К нему принадлежат такие ученые, как Маттео Бартоли (1873 – 1946), Джулио Бертони (1878 – 1942), Джулиано Бонфанте (род. 1904), Витторе Пизани (род. 1899) и др. Неолингвисты исходят из того, что человек создает язык духовно, посредством воли, воображения, мыслей и чувств. Язык отражает своего создателя. Поэтому для каждого языкового изменения неолингвисты ищут причины духовного порядка. По их мнению, возникновение и распространение языковых новообразований основано на эстетическом отборе, как в искусстве, а эволюция любого языка определяется действием экстралингвистических факторов, языкового смешения. Они рассматривают язык с точки зрения территориального распространения языковых явлений. В их концепции значительное место занимают данные лингвистической географии и учение об ареалах, понимаемых как распространение данного языкового явления в данную эпоху на данной территории в пределах либо одного языка или диалекта либо группы родственных языков или диалектов. Ареальная лингвистика внесла большой вклад в развитие сравнительно-исторического языкознания.
В рассмотренных нами лингвистических направлениях: в Школе «слов и вещей», в Эстетической школе, а также в ареальной лингвистике – развиваются идеи, заложенные еще В. Гумбольдтом: понимание языкового организма как цельной структуры, понимание языка как порождающей модели, находящейся в динамическом единстве с речью, естественноисторическое понимание языка как диалектического единства сущности и явления, абстрактного и конкретного, всеобщего и особенного, бытия и деятельности, деятельности и ее продукта.
Поскольку языкознание своим предметом имеет язык, являющийся условием, основой и продуктом культуры, все языкознание пронизано культурно-историческим и психологическим содержанием. Обращение к идеям и приемам анализа, разработанным в практике различных лингвистических течений, в частности, Школой «слов и вещей», Эстетической школой, а также ареальной лингвистикой создает условия для рассмотрения на более высоком научном уровне проблем, поставленных в ходе развития языкознания. Языкознание XXI века развивается на основе синтезирования. В итоге расширяются горизонты лингвистических исследований – возникают новые синтетические дисциплины: этнолингвистика, социолингвистика, психолингвистика, коммуникативная лингвистика, когнитивная лингвистика, лингвокультурология – направления, составляющие антропоцентрическую парадигму в современном языкознании.