Тонкое искусство пофигизма: Парадоксальный способ жить счастливо

 
Глава 8
Умение сказать «нет»
 
В 2009 г. я собрал барахлишко, часть продал, а часть отдал на хранение, – и съехал
из своей квартиры в Латинскую Америку. К этому времени я уже раскрутил скромный бло-
жец с советами по свиданиям. Кое-какие деньги давала и интернет-продажа pdf-файлов и
курсов. Я планировал провести большую часть ближайших лет за рубежом: увидеть другие
культуры, да и воспользоваться низкими ценами в развивающихся странах Азии и Латин-
ской Америки, чтобы укрепить свой бизнес. Настоящая мечта цифрового номада, которому
к тому же 25 лет! Что еще нужно от жизни?
Но хотя это звучит замечательно и геройски, к странствиям меня подтолкнули не
только здоровые ценности. Конечно, достойные ценности тоже были: жажда посмотреть
мир, познакомиться с новыми людьми и культурами, испытать приключений, какие бывали
у людей в старые времена.
Однако где-то в глубине давал о себе знать стыд. Тогда я не подозревал об этом, хотя
при полной честности с собой согласился бы: внизу, под поверхностью таится ценность,
которой гордиться не станешь. Я не видел ее, но в мгновения тишины и абсолютной чест-
ности мог почувствовать ее.
Когда мне было за двадцать, у меня не только было ощущение, что весь мир мне дол-
жен. «Травматическое дерьмо» отрочества создало специфическое отношение к верности. Я
несколько лет компенсировал закомплексованность и социофобию юных лет и в результате
мог знакомиться с любым человеком, дружить с любым человеком, любить любого человека,
заниматься сексом с любым человеком. Так зачем, думал я, связывать себя с кем-то одним
и даже одной социальной группой, одним городом, одной страной и культурой? Да передо
мной все пути открыты! А значит, надо понемногу попробовать всего.
Вооруженный ощущением родства с миром, я пять с лишним лет мотался по странам
и океанам, нигде подолгу не задерживаясь. Я побывал в 55 странах, завел десятки друзей
и множество возлюбленных, которых быстро бросал, а подчас забывал уже к перелету в
следующую страну.
Это было странное время. Я со вкусом жил, расширял горизонты, а поверхностных
впечатлений хватало, чтобы заглушить подспудную боль. Этот опыт казался (да и сей-
час кажется) одновременно глубоким и бессмысленным. Конечно, я многому научился, да
вообще стал другим. Но уж очень много времени и сил ушло впустую.
Сейчас я живу в Нью-Йорке. У меня есть дом, мебель, счет за электричество и жена.
Ничего особенно романтического. И мне это нравится. Ибо вот главный урок из всех скита-
ний и приключений: абсолютной свободы самой по себе недостаточно.
Свобода облегчает поиск смысла. В остальном же ничего осмысленного в ней может
не быть. В конечном счете увидеть в жизни смысл и значимость можно лишь через отказ от
альтернатив, сужение свободы, верность одному месту, одной вере и даже одному человеку.
Эта догадка доходила до меня медленно-медленно, в течение всех этих лет и стран-
ствий. Так бывает с излишествами: нужно окунуться в них, чтобы осознать, что счастья в
них нет. Вот и мне путешествия не дали счастья. Погружаясь в 53-ю, 54-ю, 55-ю страну, я
стал понимать: все это классно и увлекательно, но почти не имеет долговременной значимо-
сти. Мои друзья на родине обрастали семьями, покупали дома, уделяли время интересным
компаниям и политическим инициативам, а я все пытался забыться новыми впечатлениями.
В 2011 г. я оказался в российском городе Санкт-Петербурге. Пища была неважной.
Погода была неважной. (Снег в мае? Вы меня разыгрываете?) Квартира была неважной.

---

М. Мэнсон. «Тонкое искусство пофигизма: Парадоксальный способ жить счастливо»
88
Ничего не работало. Цены были безумными. Люди были грубыми и странными. Никто не
улыбался, зато все много пили. Но… мне это нравилось. Это была одна из лучших моих
поездок.
Русской культуре присуща грубость, которая часто коробит американцев и европейцев.
Никаких вам лживых любезностей и расшаркиваний. Вы не улыбаетесь незнакомым людям
и не делаете вид, что вам нравится то, что не нравится. В России, если человек видит глу-
пость, он называет это глупостью. Если кто-то ведет себя как придурок, вы называете его
придурком. Если женщина вам нравится и вам приятно с ней общаться, вы говорите ей, что
она вам нравится и вам приятно с ней общаться. И не важно, кто это: друг, незнакомец или
человек, с которым вы пять минут назад познакомились на улице.
В первую неделю меня это задевало. Помню, отправился я в кофейню с русской девуш-
кой. Минуты через три она странно посмотрела на меня и сказала, что я говорю глупости.
Я поперхнулся напитком. В ее словах не было агрессии: тон был абсолютно будничным,
словно мы беседовали о погоде или о размере туфель. Но я был в шоке. На Западе такая непо-
средственность была бы воспринята как вопиющее хамство, особенно со стороны человека,
с которым вы еле знакомы. И так при каждом общении! Мне казалось, что мне все грубят.
Мой западный и изнеженный ум полагал, что на него нападают со всех сторон. В результате
начали всплывать комплексы, которые годами не давали о себе знать.
Но недели шли за неделями, и я привык к русской прямоте, как к русским белым ночам
и изобилию водки. И я стал ценить этот подход к общению, поскольку в нем нет условностей.
Это – честность в подлинном смысле слова. Это – коммуникация без всякой фиги в кармане,
задних мыслей и корысти, отчаянной попытки нравиться.
Уж сколько лет я путешествовал, и уж на что Россия не похожа на Америку, но именно
там я по-особенному вкусил свободу: возможность открыто говорить, что у меня на душе,
не боясь последствий. Это была странная форма освобождения: через приятие отказа. Как
человек, годами тосковавший по непосредственности – сначала из-за эмоционально зажа-
той семьи, потом из-за ложного желания всячески выказывать уверенность, – я упивался
ей, словно лучшей… лучшей водкой. Месяц в Санкт-Петербурге пролетел незаметно. Даже
уезжать не хотелось.
Путешествие дает удивительные возможности для саморазвития, ибо выводит за пре-
делы нашей культуры и показывает другое общество: вот, люди живут с другими ценно-
стями – и ничего, не пропадают и не комплексуют. Соприкосновение с иными ценностями и
критериями заставляет иначе отнестись к тому, что мы считаем очевидным: может, у нас не
настолько уж все хорошо? Скажем, Россия заставила меня задуматься о фальшивой и деше-
вой доброжелательности, столь типичной для англо-американской культуры. Я стал спра-
шивать себя: «Может, наши установки только губят наши отношения, мешают подлинному
общению?»
Помню, обсуждал это с моим русским учителем. У него была занятная теория: поко-
лениями живя при коммунизме – без экономических возможностей и в культуре страха,
русские особенно ценили доверие. А чтобы выстраивать доверие, нужно быть честным. То
есть, когда дела плохи, следует открыто и без стеснений об этом сказать. Честность бывала
и неприятной, но вознаграждалась тем простым фактом, что требовалась для выживания:
нужно же понимать, на кого можно положиться, а на кого нельзя, причем соображать надо
быстро.
А на «свободном» Западе, рассуждал русский учитель, экономических возможностей
хоть отбавляй: их столько, что выгоднее сохранять определенный имидж, пусть ложный, чем
реально ему соответствовать. Доверие утратило ценность. Имидж и умение себя подать ока-
зались во главе угла. Практичнее иметь поверхностное знакомство со многими, чем близкое
с немногими.

---

М. Мэнсон. «Тонкое искусство пофигизма: Парадоксальный способ жить счастливо»
89
Вот почему в западных культурах стало нормой улыбаться и говорить приятные вещи,
даже если думаешь иное, а также врать по мелочам и делать вид, что соглашаешься. Вот
почему люди научаются «дружить» с теми, кто им не нравится, и покупать вещи, которые
они не хотят. Экономическая система способствует такому самообману.
Но все это не безобидно: на Западе никогда не знаешь, можно ли полностью доверять
человеку. Подчас этого не знают даже добрые друзья и члены семьи. На Западе считается
столь важным быть приятным, что зачастую люди полностью подстраиваются под собесед-
ника.

---

М. Мэнсон. «Тонкое искусство пофигизма: Парадоксальный способ жить счастливо»
90