Вслед за нашумевшей концепцией эмоционального интеллекта Дэниел

Глава 11
Надежный тыл
В 23 года он окончил прославленный британский университет,
получив пропуск в блестящее будущее. Но в тот момент он находился в
серьезной депрессии и планировал самоубийство.
Своему психотерапевту он признался, что его детство было
беспросветно
несчастным.
Постоянные
ссоры
родителей
часто
заканчивались насилием. Он был старшим сыном в большой семье: к его
третьему дню рождения родители успели обзавестись еще двумя детьми.
Отец подолгу пропадал на работе, а мать, устав от постоянных дрязг
малышни, имела обыкновение запираться в своей спальне на несколько
часов или даже дней.
Когда он был маленьким и плакал, к нему подолгу никто не подходил.
Родители считали, что детский плач – всего лишь попытка привлечь
внимание, которым они не хотели избаловывать сына. Он ощущал, что его
самые главные чувства и потребности никому не интересны.
Самое яркое воспоминание из его детства – как у него развился
аппендицит, и он так и лежал до рассвета, стонущий и одинокий. А еще он
помнил, как младшие дети рыдали до изнеможения, а родители их
игнорировали. И помнил, как ненавидел их за это.
Первый день в школе стал худшим днем его жизни: ему казалось,
будто мать окончательно его отвергла, оставив там. От отчаяния он
прорыдал весь день.
Со временем он научился скрывать потребность в любви и ни о чем не
просить родителей. При прохождении психотерапии он боялся, что стоит
ему открыто выказать свои чувства и расплакаться, как психотерапевт
увидит в нем докучливого нытика, который пытается привлечь к себе
внимание. И тогда – рисовалось в его воображении – врач уйдет и запрется
где-то в другой комнате
[402]
.
Этот клинический случай описан британским психоаналитиком
Джоном Боулби. Благодаря своим исследованиям эмоциональных связей
родителей и детей он заслужил репутацию самого влиятельного
специалиста по психологии развития среди последователей Фрейда. Боулби
затрагивал
такие
грандиозные
по
влиятельности
составляющие
человеческой жизни, как чувства покинутости и утраты – и эмоциональные

---

привязанности, придающие этим чувствам такую мощь.
Хоть Боулби и учился классическому “кушеточному” психоанализу,
где-то в 1950-х он ввел революционно новый подход: вместо того чтобы
полагаться на воспоминания пациентов, проверить которые невозможно, он
стал наблюдать непосредственно за матерями с младенцами. А потом
продолжал наблюдать за детьми, чтобы понять, как первый опыт
взаимодействий сказывается на их будущем социальном поведении.
Боулби установил, что важнейшая составляющая благополучия
ребенка – это здоровая привязанность к родителям. Когда родители
проявляют эмпатию и откликаются на потребности ребенка, они
формируют у него базовое чувство безопасности. Именно такой
последовательной эмпатии и чуткости был лишен тот пациент с
суицидальными наклонностями. И он по-прежнему страдал, потому что
любые отношения в настоящем виделись ему сквозь призму его
несчастного детства.
Чтобы жизнь человека сложилась удачно, утверждал Боулби, в его
детстве должны преобладать отношения типа “Я – Ты”. Настроенные на
ребенка родители обеспечивают ему “надежный тыл”, на который он всегда
может рассчитывать, когда расстроен и нуждается во внимании, любви и
утешении.
Идеи привязанности и надежного тыла развивала в своих работах
Мэри Эйнсворт, самая выдающая из американских последователей Боулби
и столь же влиятельный специалист по психологии развития
[403]
.
Множество ученых последовало ее примеру, и уже накоплены горы данных
и определены мельчайшие детали того, как раннее общение родителей с
младенцем определяет, будет ли ребенок чувствовать себя защищенным в
жизни.
Практически с рождения дети – это не какая-то пассивная масса, а
активные участники взаимодействий, стремящиеся к удовлетворению
собственных насущных потребностей. Система двустороннего обмена
эмоциональными сообщениями между ребенком и человеком, который о
нем заботится, представляет собой жизненно важную линию связи, по
которой проходит весь поток информации по удовлетворению базовых
детских
потребностей.
Детям
приходится
оттачивать
мастерство
управления взрослыми с помощью заложенной в них сложной системы,
сотканной из взглядов, улыбок и крика. Если дети лишены этого
“переговорного устройства”, они могут чувствовать себя несчастными или
даже умереть от дефицита заботы.
Посмотрите, как происходит протодиалог матери и ребенка, и вы

---

увидите слаженный эмоциональный танец, в котором ведет то один
партнер, то другой. Когда ребенок плачет или улыбается, мать реагирует
соответственно: совершенно буквально эмоции младенца управляют
действиями матери, а мать управляет ребенком. Их глубокая взаимная
отзывчивость представляет собой первичное эмоциональное шоссе:
установившаяся между ними петля обратной связи действует в двух
направлениях.
Эта петля в отношениях “ребенок – родитель” – основной путь,
позволяющий родителям донести до ребенка базовые правила общения: как
проявлять внимание к человеку, как задавать темп общения, как вступать в
разговор, как настраиваться на чужие чувства и при этом не терять
контроля над собственными. Эти важнейшие уроки закладывают
фундамент успешной социальной жизни.
Как ни странно, они же определяют и интеллектуальное развитие:
интуитивные эмоциональные уроки, полученные в ходе бессловесного
протодиалога в первый год жизни, ко второму дню рождения ребенка
формируют ментальный каркас для полноценного общения. По мере того
как ребенок оттачивает речевые навыки, у него развивается способность к
внутреннему диалогу, который мы называем мышлением
[404]
.
Исследования также показывают, что тот самый надежный тыл – это
не просто эмоциональный кокон: похоже, он заставляет мозг выделять
нейромедиаторы, которые подкрепляют ощущение того, что нас любят,
чувством удовольствия – и то же самое происходит потом, когда мы
чувствуем любовь других людей. За десятилетия, прошедшие с тех пор, как
Боулби и Эйнсворт выдвинули свои теории, нейробиологам удалось
выявить два вида нейроактивных веществ – окситоцин и эндорфины, –
выработку которых активирует образование петли обратной связи
[405]
.
Окситоцин создает ощущение приятной расслабленности. Эндорфины
имитируют героиновую эйфорию, но далеко не такую интенсивную. У
маленьких детей это приятное чувство безопасности вызывают родители и
семья, а также товарищи по играм. Позже те же нейронные цепи
активируют друзья и возлюбленные. Нейронные системы, которые
выделяют эти химикалии заботливой любви, включают в себя уже
знакомые нам части социального мозга.
Повреждение
областей
мозга,
содержащих
основную
массу
окситоциновых рецепторов, значительно ослабляет способность заботиться
о ребенке
[406]
. Судя по всему, нейронная проводка у матерей и младенцев во
многом одинакова и служит чем-то вроде нейронного цемента,

---

скрепляющего формирующуюся между ними любовь. У окруженных
заботой детей есть ощущение надежного тыла отчасти благодаря тому, что
эти самые химические вещества вызывают в их мозге чувство, что “все в
порядке”. (Это, кстати, может быть и биохимическим обоснованием того,
что Эрик Эриксон называл базовым чувством доверия ребенка к миру.)
Дети вырастают с ощущением безопасности, если их матери
внимательны и чутко реагируют на детский плач, проявляют больше ласки
и обнимают нежнее. Такие настроенные на ребенка матери постоянно
образуют с ним петлю обратной связи
[407]
. А вот дети, с которыми матери
редко синхронизируются, ощущают незащищенность, проявляя это одним
из двух способов. Если мать привыкла действовать настырно, ребенок
отстраняется и активно пытается избежать взаимодействия. Если же мать
демонстрирует
безразличие,
ребенок
становится
пассивным
и
беспомощным, неспособным наладить отношения – именно такую модель
взаимодействия с людьми перенес во взрослую жизнь склонный к суициду
пациент Боулби.
Кроме
матерей,
абсолютно
пренебрегающих
своими
детьми,
встречаются и менее злостные варианты: например, матери, которые
поддерживают эмоциональную, а порой и физическую дистанцию с
ребенком, мало говорят с ним и редко к нему прикасаются. Дети подобных
матерей часто делают вид, будто у них все отлично и им решительно все
равно, но на самом деле их организм демонстрирует признаки высокой
тревожности. Такие дети ожидают, что окружающие будут вести себя
отстраненно, поэтому и сами постоянно сдерживают эмоции. Став
взрослыми, они избегают эмоциональной близости и предпочитают
сторониться людей.
Но
чрезмерно
тревожные
и
поглощенные
собственными
переживаниями матери тоже порой не могут настроиться на нужды
ребенка. Если мама часто недоступна и невнимательна, некоторые
младенцы становятся пугливыми и прилипчивыми. Такие дети тоже могут
вырасти скованными тревогой и потому хуже настраивающимися на
окружающих. Во взрослых отношениях они склонны к формированию
болезненной эмоциональной зависимости от других людей.
Радостные, синхронные взаимодействия – такая же базовая
потребность младенца, как еда или отрыжка. У взрослых, лишенных в
детстве такого гармоничного общения с родителями, чаще возникают
проблемы с привязанностями. Если кратко, дети в эмпатичных семьях
обычно растут уверенными в себе; тревожные семьи производят
тревожных детей; а дети отчужденных родителей избегают людей и

---

выражения эмоций. Во взрослых отношениях это проявляется как