Вслед за нашумевшей концепцией эмоционального интеллекта Дэниел

Искусство флирта
Вечер пятницы. Нью-Йорк. В одном из баров Верхнего Ист-Сайда
толпятся нарядно одетые мужчины и женщины. Это вечеринка одиночек, а
подают на ней флирт.
Вот одна из женщин, покачивая бедрами и кокетливо отбрасывая
волосы, шествует вдоль бара в дамскую комнату. Проходя мимо мужчины,
вызвавшего у нее интерес, она всего лишь миг смотрит ему в глаза, а когда
он отвечает тем же, быстро отводит взгляд. Ее невысказанное послание:
“Заметь меня”.
Этот приглашающий взгляд и сменяющая его напускная скромность
повторяют последовательность авансов и отступлений, свойственную
большинству млекопитающих, у которых выживание детенышей зависит от

---

отцовской
помощи:
самке
надо
испытать
готовность
самца
к
преследованию и к совершению поступка. Женское кокетство в искусстве
флирта настолько универсально, что этологи замечают его даже у крыс:
самка то подбегает к самцу, то отбегает от него, то проносится мимо, мотая
головой и тоненько пища, словно крысеныш во время игры
[455]
.
Среди 18 разновидностей улыбок в каталоге Пола Экмана нашлось
место и кокетливой: флиртующий человек улыбается, глядя в сторону, а
затем смотрит прямо на объект притяжения ровно столько, сколько
необходимо для привлечения его внимания, и быстро отводит взгляд. Эта
уклончивая тактика эксплуатирует нейронную сеть, будто специально
встроенную в мозг мужчины именно для такого случая. Группа лондонских
нейробиологов обнаружила интересную зависимость: когда мужчина ловит
взгляд привлекательной для него женщины, в его мозге активируется
дофаминергическая
система,
снабжающая
его
изрядной
дозой
удовольствия
[456]
. Эта нейронная сеть не активируется при простом
рассматривании красивой женщины или при зрительном контакте с кем-то
непривлекательным.
Но даже независимо от того, находит ли мужчина женщину
привлекательной, кокетство себя оправдывает: мужчины чаще подходят к
обильно флиртующим женщинам, чем к более привлекательным, но
не склонным к кокетству.
Люди флиртуют во всем мире, во всех культурах (один исследователь
документально подтвердил это фотографиями, сделанными скрытой
камерой во множестве мест от Самоа до Парижа)
[457]
. Кокетство – это
вступление
в
продолжительную
серию
молчаливых
переговоров,
сопровождающих все этапы ухаживания. И первый стратегический ход
представляет собой этакое беспечное забрасывание удочки, возвещающее о
готовности к знакомству.
Младенцы делают то же самое. Они абсолютно неразборчиво
выказывают свою заинтересованность во взаимодействии чуть не
с каждым, проявившим к ним дружелюбие, и готовы приветливо улыбаться
всем, кто отвечает на их улыбку
[458]
. Сходство флирта взрослого и ребенка,
жаждущего приятного общения, заключается не только в завлекательной
кокетливой улыбке, но и в зрительном контакте, воодушевленной речи
высоким голосом, преувеличенной жестикуляции.
Затем наступает время его величества Разговора. По крайней мере в
американской культуре этот важнейший этап зарождающегося ухаживания
обладает сказочным достоинством: разговор имеет подтекст, который

---

сводится к выяснению, заслуживает ли потенциальный партнер твоей
привязанности. В этом процессе, в отличие от первого этапа ухаживания,
бразды правления переходят к верхнему пути. Высшие центры мозга
играют здесь роль подозрительных родителей, наблюдающих за свиданием
своего взрослеющего ребенка.
Если нижний путь толкает нас в объятия друг другу, то верхний
заставляет трезво оценивать потенциального партнера – потому-то так
важна беседа за чашечкой кофе после ночного свидания. Продолжительное
ухаживание позволяет паре в полной мере оценить друг у друга самые
важные для них качества, то есть понять, насколько потенциальный
партнер умен, чуток и отзывчив – словом, достоин ли он большей
привязанности.
Стадии ухаживания проходят в темпе, который дает потенциальным
партнерам возможность угадать, будет ли другой человек хорошим
компаньоном. Положительный вывод, в свою очередь, может указывать на
то, что в один прекрасный день этот человек, вероятно, станет и хорошим
родителем
[459]
. Так, за первыми беседами партнеры замеряют друг в друге
количество теплоты, отзывчивости и способности отвечать взаимностью и
на основании результатов делают предварительный выбор. Точно так же и
дети примерно в три месяца становятся более разборчивыми в своих
поисках привязанностей, выбирая людей, с которыми чувствуют себя
увереннее.
Как только партнер успешно проходит это испытание, достигается
синхронность, отмечающая переход от притяжения к вожделению.
Возросшая легкость синхронизации – что у младенцев, что у влюбленных –
проявляется ласковыми взглядами, прижиманиями и объятиями. Все это
говорит о нарастании интимности отношений. На этой стадии влюбленные
буквально впадают в детство, сюсюкая друг с другом, ласково нашептывая
друг другу всякую ерунду, обмениваясь уменьшительными прозвищами и
нежными поглаживаниями. Столь полное физическое сближение знаменует
собой момент, когда каждый из пары становится надежным тылом для
другого – и это еще одно эхо младенчества.
Надо, однако, заметить, что ухаживания могут быть не менее бурными,
чем детские истерики: ведь иногда влюбленные не уступают детям в
эгоцентричности. Этот общий шаблон видоизменяется в зависимости от
того, каким образом риск и тревожность сближают двух людей – от
романов военного времени и запретных связей до влюбленности женщин
в “опасных” мужчин.
Нейрофизиолог Яак Панксепп считал, что по мере погружения в

---

любовь два человека становятся по-настоящему зависимыми друг от
друга
[460]
. Он обнаружил сходство нейронной активности при развитии
опиоидной зависимости и зависимости от людей, к которым мы привязаны
сильнее всего. По мнению Панксеппа, удовольствием от всех позитивных
взаимодействий с людьми мы частично обязаны опиоидной системе – той
самой системе рецепторов, с которой связываются героин и другие
вещества, вызывающие зависимость.
Эта система, как выясняется, широко представлена в том числе и
в отлично знакомых нам ключевых структурах социального мозга –
орбитофронтальной и передней поясной коре. ОФК и ППК активируются у
зависимого, когда он испытывает тягу к психоактивному веществу,
опьяняется им и наслаждается его эффектом. Когда же он переживает
абстиненцию после прекращения приема этого вещества, активность
упомянутых областей затухает. Именно ОФК и ППК отвечают за придание
избыточной ценности вызвавшему зависимость веществу и за лишение
способности подавлять стремление к его поиску
[461]
. Все это может быть
справедливо и в отношении объекта обожания во время острой
влюбленности.
Панксепп считал, что удовольствие, которое зависимые получают от
психоактивных
веществ,
биологически
имитирует
естественное
удовольствие, получаемое нами от ощущения единства с теми, кого любим:
нейронные системы, ответственные за оба чувства, в значительной степени
перекрываются. Даже животные, как выяснил Панксепп, предпочитают
проводить время с теми особями, рядом с которыми у них секретируются
естественные
опиоиды
и
окситоцин,
вызывающие
ощущение
расслабленной безмятежности. Соответственно, можно предполагать, что
именно эти биологически активные вещества отвечают за крепость наших
семейных уз, дружбы и любовных отношений.