Диссертационная работа посвящена изучению притчево-мифологических

2.2. Мифопоэтическая образность и мифологические мотивы в
романе А. Кима «Отец-лес» 
Известно, что в художественном сознании А. Кима сочетаются различные 
философские концепции: язычество и христианство, буддизм и русский 
космизм, идеи П. Тейяра де Шардена и В. Вернадского, А. Шопенгауэра и Н. 
Федорова. Не случайно «эклектизм» – довольно часто употребляемое в 
критике понятие при попытке определить место творчества А. Кима на 
«литературной карте» России. Его произведения рассматривают в контексте 
натурфилософской прозы (С.Г. Семенова), условно-метафорической (Г.Л. 
Нефагина), а в зарубежном литературоведении соотносят с традициями 
магического реализма. Очевидно, что творчество талантливого современного 
прозаика не поддается описанию в рамках какой-то одной школы, течения. 
Анатолий Ким – писатель глубоко синтетического склада, работающий, 
скорее, на стыке направлений. 
Одной из главнейших особенностей его поэтики является ориентация на 
миф. Обращение к мифу, обладающему «гармонизирующей и упорядоченной 
направленностью», вполне закономерно для писателя, которому свойственны 
космизм, планетарность мышления. Изначальная направленность мифа А. 
Кима ориентирована на решение таких общих метафизических проблем, как 
«смысл жизни, цель истории, тайна смерти и т. п.». 
Синкретичность формы, переплетение жанровых черт свойственно 
роману-притче «Отец-Лес» (1989), который определяли в критической 
литературе то «книгой притч», то «романом-мифом». 
В произведении соединяются реалистический и мифологический планы 
повествования. Зарубежный исследователь творчества А. Кима Наталья 
Колчевска замечает, что переплетение мифа и реальности в романе является 
очевидным уже из названия и подзаголовка произведения. Два кратких, 

---

43 
написанных через дефис слова, как бы предупреждают читателя о 
сознательном смешении автором двух жанров (романа и притчи) и двух 
объективных категорий (отца и леса). Причем категория «отец» вызывает 
ассоциативный ряд, включающий в себя такие понятия, как «человечество», 
«поколение», «семья», «род», категория «лес» – «растительный мир», 
«вневременность», «бесконечность», «коллективное». 
Соединение реалистического и мифологического планов повествования – 
важнейшая особенность поэтики романа «Отец-лес». Данное соотношение 
можно выявить на примере первого абзаца, открывающего роман.
Помимо 
фактографической 
информации 
о 
происхождении 
полудворянско-полукрестьянского рода Тураевых, точного обозначения
начала линейного исторического времени (1889 год), в абзаце есть аллюзии 
на изначальные образы смерти и возрождения (физическая поза Степана – 
«согнувшись в три погибели» – ассоциируется как с положением эмбриона во 
чреве матери, так и со смертью). Мотив возвращения в лес связан как с 
библейским мифом о блудном сыне, так и с отшельничеством, свойственным 
всем религиям. Таким образом для читателя создается определенная установка 
на то, что все происходящее в романе рассматривается одновременно в двух 
планах: с позиций линейного, исторического времени и во вневременных, 
циклических координатах мифа, что позволяет подчеркнуть универсальный, 
вечный характер поставленных вопросов. 
Мифологическое являет себя в романе «Отец-Лес» многообразно: 
проявляется в «воссоздании глубинных мифо-синкретических структур 
мышления», в совмещении разных времен и пространств, в мифопоэтической 
вневременности и цикличности, во введении в структуру повествования 
мифологических персонажей и отдельных мифологем, в самой авторской 
установке на «мыслеобраз», наглядно проявляющийся в глубоко 
символичных, мифопоэтических образах Отца-Леса, Деметры, лирообразной 
сосны. 

---

44 
Образ «раздвоенной сосны», наделенной в контексте романа чертами 
мифообраза мирового и генеалогического древа, четырежды упоминается в 
рассматриваемом отрывке текста. Такое начало создает определенную 
читательскую установку на то, что все происходящее в романе 
рассматривается одновременно в двух планах: с позиций линейного, 
исторического времени и во вневременных, циклических координатах мифа, 
что позволяет подчеркнуть универсальный, вечный характер поставленных 
вопросов. 
Сюжетный стержень романа составляет история старинного русского 
рода Тураевых, названного в соответствии с традициями мифопоэтических 
текстов, для которых характерна мотивированность имен. «Тур» – огромный 
дикий бык, являющийся символом стихии жизни, «в ассирийском и 
шумерском искусстве – символ могущества бога Энли-ля... покровителя 
космоса и земли». Этимология рода, к которому относятся главные герои 
романа, указывает на его высокое происхождение. В то же время тур – 
исчезнувшее животное, и именно на этом, противоположном, значении образа 
сделан акцент в романе «Отец-Лес». 
Заметим, что каждый из представителей Тураевых живет во время 
грандиозных исторических изменений. Мечты Николая Николаевича об 
отшельничестве и счастье на лоне природы разрушены революцией и 
гражданской войной. На долю его сына, Степана, выпадают ужасы Второй 
мировой войны и концлагерей. А профессиональная деятельность Глеба, 
занимающегося совершенствованием смертоносного оружия, ассоциируется с 
гонкой за ядерное первенство в 1980-х годах.
Роман изобилует описаниями исторических событий, которые даются не 
в линейной последовательности, а концентрично, автор выбирает из векового 
движения времени наиболее важные отрезки, позволяющие полно и глубоко 
раскрыть характеры героев произведения. Несмотря на существенные 
различия исторических обстоятельств, под воздействием которых 
формировался характер каждого из представителей рода Тураевых, все они 

---

45 
обладают такими общими чертами, как самоуглубленность, склонность к 
рефлексии, неудовлетворенность системой ценностей, укладывающейся в 
рамках обывательского сознания, стремление понять истинный смысл 
человеческого пребывания на земле и желание обрести свободу.
Важнейшим свойством, содержащимся в «родовых атомах тураевской 
породы» и во многом определяющим участь главных героев, по мнению 
автора, 
– 
это способность к внезапной катастрофе всего жизненного их 
существа из-за такой нематериальной и случайной вещи («как возникшая в 
голове мысль»).
Существенно, что предопределенность судьбы представителей трех 
поколений старинного рода «фамильным, роковым качеством самосознания», 
передающимся по генетическому коду, также мифологична. Дед, сын и внук 
Тураевы в равной степени осознают и не принимают «вселенский дебилизм 
ненависти», в равной степени страдают от него, что выражается в их 
способности «смутно ощущать вокруг, а потом и находить в себе самом 
признаки начинающейся вселенской катастрофы» (с. 139). Но если Николай 
Тураев считает: «Я страдаю, значит, существую» (с. 65), то Степан, пройдя 
через ужасы войны и концлагерей, приходит к выводу, что «жить-то надо». 
Глеб же категорически заявляет: «Не желаю ни страдать, ни существовать» (с. 
65). Представители трех поколений рода живут в мифологической системе 
координат, где судьбы заключены в цикл «жизнь – смерть». 
Два основных лейтмотива в романе – страдание и одиночество не только 
раскрывают внутреннее состояние героев, но и приобретают в произведении 
черты универсальных характеристик человеческого бытия. Так Николай 
Тураев определяет всеобъемлющую муку материи как выражение 
неподвижной душевной тоски, Степан чувствует «непроходящую боль», для 
Глеб
а
– «незаживающий ожог сердца». Ощущение «вселенского 
одиночества», не покидающее Тураевых, буквально материализуется на 
страницах романа в выделенной автором фразе «Я ОДИНОЧЕСТВО», которая 
подчеркивает крайнюю степень отчуждения людей и их трагическую 

---

46 
разъединенность. На уровне сюжета эта мысль получает воплощение в 
повторяющейся модели поведения главных героев, которые не способны к 
созданию близких и прочных отношений с другими людьми. Так Николай 
Николаевич сознательно отделяет себя от жены и детей, построив отдельное 
крыло в доме (психологическая дистанция подчеркивается удалением в 
физическом пространстве), и даже в возрасте 58 лет принимает решение 
оставить семью и вернуться в Москву. Его сын, Степан, несмотря на горестное 
осознание отцовского безразличия к нему, также бросает свою семью. 
Отношения Глеба с женой и дочерью тоже далеки от идиллических, и в один 
день он покидает их без каких-либо объяснений. 
Отметим, что характеры и судьбы главных героев, а также жанровая 
форма, избранная автором для воплощения своего замысла, свидетельствуют 
о том, что прозу Кима, как и миф, можно читать не только по горизонтали, но 
и по вертикали, потому что ее события – это инварианты определенного 
философского содержания. 
Хотелось обратить внимание на эпизоды, когда все Тураевы 
возвращаются в лес, чтобы найти силы для дальнейшей жизни, и лес помогает 
им обрести себя. Эта повторяющаяся сюжетная линия также свидетельствует 
о 
близости 
романа 
мифопоэтическим 
текстам, 
в 
которых 
с 
«пространственными передвижениями обычно сопоставляются перемены в 
нравственном состоянии героев». 
С пространством глухого мещерского леса, вокруг которого в 
повествовании совершаются «концентрические круги», связаны и важнейшие 
мифопоэтические образы-символы: Отца-Леса и лирообразной сосны.
Образ Отца-Леса – один из центральных в романе, в нем наиболее ярко 
проявляется такая особенность поэтики мифологизма автора, как ориентация 
на образ-понятие, «визионерство смысла». В этом плане автор романа-притчи 
опирается на опыт А. Платонова, М. Пришвина. В одном из своих интервью 
Ким признается: «Я пытался найти форму, в которой идея смогла как бы сама 
себя высказать. Это значило отойти от риторики, от проповеди, от каких-то 

---

47 
еще лежащих на поверхности вещей. Постепенно выкристаллизовался 
мифический образ Отца-Леса, некий демиург-рассказчик, не принадлежащий 
никакому человеческому сообществу, но по протяженности своего духовного 
бытия намного превосходящий любое человеческое существование, 
неотъемлемое от определенного времени и социума. В образе демиурга-
рассказчика, олицетворяющего в романе некую духовную сущность, 
наделенную, однако, такими человеческими качествами, как способность 
переживать, любить и ненавидеть, проявляется свойственное мифу отражение 
«действительности в виде чувственно-конкретных персонификаций и 
одушевленных существ, которые мыслятся первобытным сознанием вполне 
реальными», и свойственная архаическому мышлению «невыделенность 
человека из природы»
26
.
Тесно связанный с этим образом мотив перевоплощения, также имеющий 
глубоко мифологические корни, в контексте романа раскрывает единое 
родовое начало в природе: человек, умирая, становится деревом, дерево – 
человеком. Метафора «человек-дерево» реализуется в романе-притче 
благодаря уподоблению зеленого Леса человеческому Лесу. Герои 
произведения после смерти превращаются в деревья, а «дерево после смерти 
становится человеком». Смысл этого уподобления раскрывается в «тайном 
понимании Лесом, что очень скоро человек его сведет и тем самым положит 
конец своему собственному существованию. Потому что если дерево 
становится человеком – то кому же в будущем им становиться, если деревьев 
не будет?»
27
. Как видим, это характерное для мифологии славян представление 
о посмертном переходе души человека в дерево. 
Существенно, что мотив превращения человека и дерева привлекает 
автора не столько в качестве возможности извлечь из него мифопоэтический 
смысл, сколько с целью раскрыть единство и взаимосвязь всего живого на 
26
Мифопоэтика Анатолия Кима: роман «Отец-Лес». Цит. из научной статьи по специальности «Языкознание 
и литературоведение». 1992. – С. 2. 
27
Ким А.А. Отец-лес. Роман. –М., 1992.- С. 35 

---

48 
планете, выявить общий исток, породивший это живое. Образ Леса предстает 
в натурфилософии Кима как символ многовековой эволюции «живого 
вещества» (В. Вернадский). В романе «Отец-Лес» углубляются размышления 
автора о месте человека в Природе, чему способствует и мифопоэтическая по 
происхождению метафора «человек-дерево». 
Образ дерева, наделенного человеческой душой, раскрывается в романе и 
в связи с событиями исторического прошлого, в частности, войнами: «Шел 
двадцатый год нового столетия, деревьев в лесу стало намного больше, людей 
на земле значительно меньше...»
28
. А. Ким повествует о воре Гришке, 
подвергнутом самосуду народной самоуправы, о гибели его, после которой 
душа Гришкина, «возродившись не очень крупным свиловатым дубком», «все 
человеческое прошлое позабыла». Авторская мысль получает буквальное 
воплощение в сюжете романа: душа девушки-фельдшерицы, покончившей с 
собой, воплощается в липу, в сосне возрождается душа немецкого пленного 
Ральфа Шрайбера, в корявую серо-зеленую осину превращается на глазах у 
Степана Тураева раненый немец: «И потом, когда они, уложив Степана на 
носилки, тащили мимо этой осины, он не выдал немца, он лишь молча 
простился с ним и без особого удивления стал думать о том, как же просто, 
оказывается, устроено в этом мире: человек, умирая, превращается в дерево»
29
.
Идея перевоплощения – одна из генеральных в творчестве писателя. 
Отметим, что одушевление деревьев свойственно мифологии в целом, оно 
основано на примитивных верованиях, что в них живут боги и духи, но также 
известны корейские верования, согласно которым души людей, умерших от 
чумы, находят себе пристанище в деревьях. Анатолий Ким таким образом
использует мифологию своего народа, творчески ее модифицируя. 
Мотив перевоплощения выполняет важную структурообразующую 
функцию. Одна из характеристик Отца-Леса, выражена в словах автора: «Мое 
внутреннее время таково, что за одну пульсацию гигантского растяжения и 
28
Там же.- С. 89. 
29
Там же. –С. 35. 

---

49 
затем мгновенного сокращения моего существа в невидимую глазу точку я 
получаю возможность выбора прожить любое из прожитых деревьями моего 
Леса мгновений».
30
Признание автора во многом определяет сюжет романа, 
мотивируя любые перемещения во времени и пространстве. Писатель 
использует монтажный принцип построения сюжета, в результате чего жизнь 
главных персонажей предстает в контексте истории их рода и, шире, истории 
всего человечества. 
«Позиция вневременности, вненаходимости Отца-Леса по отношению к 
описываемым событиям,
считает исследователь А.В. Попова, позволяет 
выразить в романе взгляд на человечество как на единое целое. Значимыми в 
этом контексте, по её мнению, оказываются и параллели, которые писатель 
проводит между русскими и немецкими пленными (и те, и другие называются 
«скелетами», «номерами», «черепами»): между русским сержантом 
Обрезовым, испытывающим почти физическое наслаждение при убиении 
пленных и немецким химиком Ф. Бемером, изобретающим новый 
умерщвляющий газ
31
. У Кима «Он сводил «агонию испытуемого материала до 
нескольких долей секунд» и «умерщвляющий практически избавлялся от 
психических страданий»
32
. 
Любая война осмысливается как попытка людского рода совершить 
самоубийство, а каждая великая победа оборачивается поражением еще более 
великим, так как «потери человеческих жизней надо было при этом учитывать 
общие». История человечества в романе, таким образом, «являет собою 
абсолютно 
верный, 
последовательный 
путь 
самоистребления, 
многочисленные, растянутые в тысячелетиях попытки суицида. Причины 
гибельного пути, по которому пошла человеческая цивилизация, кроются в 
отпадении человечества от породившей его природной и космической стихии:
30
Ким А.А. Отец-лес. Роман. –М., 1992.- С. 153. 
31
Попова А.В.Проза А. Кима 1980-1990-х годов: поэтика жанра (автореферат кандидатской диссертации), 
Астрахань, 2011. – С. 15. 
32
Ким А.А. Отец-лес. Роман. –М., 1992.- С. 171. 

---

50 
кризис человечества (и отдельного человека) в том, что оно хочет отделиться 
от вселенской системы. И именно с того времени, как люди стали сознательно 
стремиться к обособленному существованию, началась собственно их 
трагедия. Таким образом мифопоэтический образ Отца-Леса выражает 
глубинное родство человека с природой и воплощает концепцию всеединства. 
Другой, не менее важный мифологический образ исследуемого 
произведения – образ Деметры, богини плодородия и земледелия, 
олицетворяющей в романе женское «животворящее природное начало» – 
«Мать-сырую землю». В романе образ Матери-земли (Деметры) раскрывается 
как центр космоса и смысл сущего. В контексте мифопоэтической традиции 
земля воспринимается «как центр космоса», которая характеризуется автором 
максимальной чистотой, поскольку центр рассматривался как «священный 
эмбрион вселенной, своеобразный космос в космосе». Такое положение она 
заняла потому, что при делении космоса на небо, землю и преисподнюю земля 
(средняя зона) как место обитания людей при «перемещении» их вверх или 
вниз, в другую зону, занимает срединное положение. 
Анатолий Ким не случайно из мифологических «обозначений» земли 
избирает «Деметра», буквально означающее «земля-мать». Греческая богиня 
плодородия и земледелия нужна была автору для того, чтобы подчеркнуть 
родящее, производящее начало земли. В связи с чем автор пишет: «Моя земля» 
– это что «моя жена», в этом нравственная крепость его, он ее и балует, и 
целует, а может и в небрежении держать впроголодь – но никогда он не 
изменит ей в душе, не предаст глумлению, не покинет ради другой, пусть даже 
заморской красавицы»
33
. В образе Деметры автору важно соединение двух ее 
ипостасей: земли-матери и женщины-матери, поэтому в романе говорится о 
дочерях Деметры, призванных продолжать детородное дело. «Мне казалось, 
что Деметра, женщина, Ева – ребро, вынутое из моего сонного тела, есть самое 
удачное, совершенное и стойкое произведение Отца»
34
.
33
Ким А.А. Отец-лес. Роман. –М., 1992.- С. 166. 
34
Там же. –С. 184. 

---

51 
В словаре «Мифов народов мира» упоминается о священном браке земли 
и неба, начинающем творение мира. В романе Отец-Лес находится с Деметрой 
в браке. Образ земли-Деметры в ее женской сути необходим автору для того, 
чтобы раскрыть простую мысль: нельзя, нельзя было жить и работать на земле 
без любви, без той любви, с которою он прожил всю свою бедняцкую жизнь... 
Но чтобы любить, надо было землею владеть, чтобы она была твоей 
безраздельно, как жена, богом данная, а иначе ничего не получится». С 
утратой любви к земле-Деметре, с выхолащиванием ее и насилием над нею, 
Деметра, объятая тем же всеобщим неистовством самоистребления, что 
противоестественно самой ее сущности, вынуждена отречься от себя, то есть 
от своего назначения – рожать, быть богиней плодородия и земледелия. 
Этот мотив воплощается в повторяющихся сценах самоубийств женщин: 
девушки-фельдшерицы, сделавшей себе смертельный укол, безвестной 
женщины в полосатой тельняшке, выпрыгнувшей из окна, Ани Купряшиной, 
прыгнувшей в воду с понтонного моста глухой осенней ночью. Нежелание 
Деметры жить в контексте романа приобретает эсхатологический оттенок, так 
как только она, согласно авторской логике, способна противостоять 
вселенской энтропии: «Все эти тела и системы, едва родившись, развиваются 
и движутся только в одну сторону – к распадению, энтропии, к полной 
аннигиляции. И только Деметра... вопреки пессимизму Вселенной, утверждает 
оптимизм безудержного плодородия»
35
и поэтому «нет ничего страшнее... 
нежели это великое по силе, исполненное мрачной страсти желание 
самоистребления Деметры»
36
. 
Своеобразным антиподом обособленности, отчуждения, склонности к 
саморазрушению в художественном мире романа предстает образ гигантской 
раздвоенной сосны, ассоциирующейся с мифообразом мирового древа жизни, 
отражающим «осознание мира как конкретного целого путем отождествления 
микрокосма с макрокосмом». Традиционный символ бессмертия или 
35
Ким А.А. Отец-лес. Роман. –М., 1992.- С. 184. 
36
Там же

---

52 
долголетия, сосна является одновременно и родовым древом Тураевых. Она 
символизирует связь каждого из Тураевых с Отцом-Лесом и друг с другом, 
реализуя идею преемственности поколений. Под ее кроной размышлял 
Николай Николаевич о свободной и счастливой жизни, которую устроит в 
благодатной лесной глуши, удаляясь от суеты мира, к ее подножию 
приползает безмерно уставший, прошедший войну, плен и концлагеря Степан 
с единственным желанием – умереть. Глеб, прикоснувшись ней, стремится 
вновь соединить Лес мещерский с душою Николая Ивановича Тураева, его 
деда, который умирал на земле, под стеною какого-то ремонтного дома в 
переулке Москвы около Преображенского рынка. Глеб вдруг осознал со всей 
ясностью, что у него есть Отец и имя ему – Лес. К широкому пню на месте 
дерева приходит Глеб совершить самоубийство. Под воздействием Евангелия 
он испытал «новое чувство, новое разумение», данное ему как 
«головокружительный дар внезапной любви», и осознал, что, принимая 
участие в изготовлении смертоносного оружия, дальше жить прежней жизнью 
он не может. Самоубийство Глеба Тураева представляется закономерным 
итогом его жизни в атмосфере всеобщего самоуничтожения. Однако его 
Преображение состоялось: воскресла спиленная сосна с двумя прогнутыми 
рогами, словно исполинская лира.
Как видим, мифопоэтический смысл образа мирового древа, 
символизирующего связь «жизнь – смерть – жизнь», раскрывается в романе в 
образе лирообразной сосны. Не случайно в смертный час каждого из братьев 
Тураевых, их сестрицы Лидии, внука Николаева Глеба – каждому из них 
мгновенно и ярко представилось одно и то же – огромная раздвоенная сосна с 
лирообразными стволами золотистого цвета, стоящая на краю лесной 
поляны». 
«Двуединая сосна», по замыслу писателя, – это и символ человеческой 
природы, «раздвоенного существования» человека между духовным и 
плотским, божеским и дьявольским, что раскрывается в контексте 

---

53 
центральной мифологемы, положенной в основу философии произведения: 
человек – дерево, человечество – Лес. 
Степан увидел исполинские стволы уходящих вершинами к небу 
деревьев великого Леса, и одновременно открылось ему, что его маленькая, 
сейчас близкая к гибели жизнь есть всего лишь частичка и странная особинка 
жизни этого могущественного, повсюду произрастающего Леса. 
В романе также представлена мифологема воды. Вода – это древний 
универсальный символ чистоты, плодородия и самой жизни, рождения и 
возрождения. Вода выполняет функцию внутреннего очищения от грехов и 
обладает целебными свойствами, живительным источником для героев 
романа. Так во время весеннего половодья зарождается любовь между 
Николаем и Аксиньей. Вода из колодца становится целительной для Степана. 
Она целительна и для Глеба, возвратившегося с войны умирать
.
Этот 
двойственный символ несет и семантику гибели. Так один из героев ясно 
увидел, как выглядит его смерть: «она была громадной водяной пустыней, где 
никого нет. И волны там были живыми существами». В реке утопилась Аня 
Купряшина. Колодец стал местом попытки самоубийства дочери Степана. А 
одинокая душа Глеба сравнивается в одном из видений Отца-Леса с колодцем 
«с затхлой водой».
Знаменательно, что финал романа амбивалентен. С одной стороны, он 
полон апокалипсических предзнаменований: это перекличка умерших людей 
на кладбище, образ последнего Лесоповала («обезглавленные», «мертвые 
деревья», покачивающиеся на воде, «словно призраки»), которые 
сравниваются с утопленниками, тем самым автор стирает грань между 
растительным и человеческим мирами. К концу произведения учащаются к 
сцены появления стального дракона – Змея Горыныча, символизирующего в 
романе вездесущесть зла и близость конца света: «Но придет время, когда 
Змей... станет неохватной для человеческого взора горою металлических 
мускулов. И от тяжести его нарушится равномерное вращение Земли вокруг 

---

54 
своей оси, и соскочит она со своей орбиты и, неотвратимо приблизившись к 
Солнцу, сверзится, наконец, в его клокочущий океан...»
37
. 
Однако финал произведения может интерпретироваться и в связи с 
авторской верой в возможность Преображения человека (сюжетно эта идея 
воплощена в истории судьбы Глеба Тураева). Глубокие духовные перемены 
вызывает в Глебе Тураеве чтение Евангелия от Луки, в особенности истории 
появления воскресшего Христа в Эммаусе и преломления хлеба. Глеб 
ощущает «необычайную переполненность в душе», познание истины и 
абсолютной красоты, «новое чувство существования, новый уровень бытия», 
который «он не мог вместить ни в одну из систем, известных ему дотоле». 
Финал, в котором появляется женщина с ребенком, является символическим, 
он ассоциативно связывается с мотивом Богородицы. Не
случайно последние 
страницы романа посвящены описанию явления воскресшего Христа
, 
апостолам и ученикам (автор приводит при этом дословные цитаты из Библии, 
выделяя их курсивом).
Завершая произведение библейским сюжетом, А. Ким недвусмысленно 
обозначает свои нравственные ориентиры. Подобно тому, как в христианском 
мироощущении любовь является высшей ценностью, так и в художественном 
мире романа любовь – сила, преобразующая и одухотворяющая человека, 
источник спасения. Именно в финале романа автор высказывает мысль о 
новом пути развития земной цивилизации: «В новом мире я сначала умру от 
ненависти, которая исходит от моего одиночества, а затем воскресну от любви, 
которая не сможет умереть со мной»
38
. 
Таким образом, мифопоэтическая образность и мифологические мотивы 
составляют основу художественного мышления А. Кима. Причем автор 
использует миф не для его реализации в тексте, а как универсальную 
культурную формулу. Автору важен именно «кодовый» смысл того или иного 
мифологического образа, мотива, приема. Они «вплетаются» в ткань 
37
Ким А.А. Отец-лес. Роман. –М., 1992.- С. 380. 
38
Ким А.А. Отец-лес. Роман. –М., 1992.- С. 400.

---

55 
повествования то в качестве отдельных вкраплений, то в виде обобщающего 
символа или одного из стержневых образов (рядом с ним и другие – 
«авторские» – мифологизируются). Из них и складывается авторская модель 
мира, в которую вписан человек.