Эхо во тьме

О Боже, прости меня! Уже в тот момент, когда Марк молился, он знал, что Бог трудится в его доме… И он знал, что ему делать. Марк тихо, незаметно вошел в покои, но когда он подходил к Юлии и Азарь, Азарь подняла голову. Юлия лежала отвернувшись и не могла его видеть. Азарь отпустила руку Юлии, взяла свою палку и поднялась, уступая ему свое место.
– Пожалуйста, не уходи, – сказала ей Юлия, поворачивая голову. И тут она увидела Марка.
Он сел там, где только что сидела Азарь. Глаза Юлии были тусклыми, безжизненными, совершенно равнодушными ко всему, что происходит вокруг. Марк взял ее за руку.
– Юлия, я был неправ, – глухим голосом произнес он.
Она грустно улыбнулась.
– Не понимаю, в чем твоя неправота.
– Я говорил с тобой в гневе…
– Но ты имеешь на это полное право, – сказала она. – Только давай больше не будем говорить об этом. Я просто уже не могу об этом говорить.
Марк поднес ее руку к своим губам.
– Ты прости меня, сестренка, – сказал он голосом, полным сострадания. Он почувствовал, как Азарь положила ему руку на плечо, и его глаза наполнились слезами.
Юлия сжала своими пальцами его пальцы.
– Ты помнишь, как я сделала свой первый аборт, еще в Риме? Калаба сказала, что это очень просто и что, как только я избавлюсь от беременности, все снова будет прекрасно. Но с тех пор я больше ничему не радовалась. – Юлия безрадостно посмотрела на потолок. – Иногда я думаю, сколько бы лет было сейчас этому ребенку. Был бы это мальчик, или девочка. – Юлия отвернулась, не в силах больше говорить.
Конвульсивно сглотнув, она сжала руку Марка.
– Я убила своего ребенка. Как потом убила Кая.
– Что?! – тихо спросил Марк, поразившись услышанному.
– Я убила его. Калаба дала мне яд, и я давала этот яд ему малыми дозами, чтобы его смерть выглядела естественной. – Она посмотрела на своего брата затуманенным взглядом. – Но перед смертью Кай знал, что я с ним сделала. Я поняла это по тому, как он на меня смотрел. Тогда меня это как‑то не трогало, Марк. А потом я не могла этого забыть.
Юлия качала головой, и в ее взгляде отражалось бесконечное мучение.
– Я все время твердила себе, что поступила справедливо. Кай постоянно изменял мне с другими женщинами. Он был жестоким и злым. Помнишь, как ты пришел ко мне и спросил, спала ли я с тем греком, который владеет лошадьми? Я спала. Я сделала это, чтобы расплатиться с долгами. Но, в первую очередь, я таким образом отомстила Каю за ту боль, которую он мне причинил. Он бы тогда забил меня до смерти, если бы… – Юлия закрыла глаза, вспомнив, как Хадасса закрыла ее собой и приняла страшные удары на себя.
Марк видел, как тяжело пульсирует ее шея. Юлия была бледной и взмокшей.
– Успокойся, Юлия. Рассказывай.
– Она закрыла меня собой. – Глаза Юлии наполнились слезами, тут же покатившимися по щекам. – Она защитила меня, – прошептала Юлия, поразившись этому так, будто только сейчас вспомнила о том, что произошло много лет назад. Ее лицо снова исказила гримаса страдания, она отвернулась и тихо продолжала: – Ты знал о том, что я повелела Хадассе отнести ребенка Атрета на скалы, уже здесь, в Ефесе?
Она снова повернулась и пристально посмотрела Марку в глаза.
– Ведь не знал? Видишь, какие я хранила страшные тайны? Я так любила Атрета, а он возненавидел меня, потому что я вышла за Прима. Я этого не хотела, но ничего не могла поделать. Калаба устроила для меня брак по расчету, а Атрет ничего не пожелал слушать. Когда он оставил меня, мне хотелось сделать ему как можно больнее, и моим оружием стал мой собственный ребенок. Я воспользовалась для этого собственным ребенком…
Марк положил руку ей на лоб.
– Хадасса такого не перенесла бы.
– Она сказала мне, что родился мальчик, прекрасный мальчик, а я повелела его…
– В первую очередь, она послушалась Бога, Юлия. Ты знаешь об этом. Твой ребенок жив. Можешь не сомневаться.
Слезы текли по щекам Юлии.
– О, как я хочу на это надеяться, – сокрушенно прошептала она, – О, Боже, я так на это надеюсь… – Она вздохнула, повернулась чуть на бок, чтобы избавиться от боли. Плакала она тихо, безутешно.
Азарь смешала мандрагору с разбавленным вином и протянула ей. Юлия расслабилась, когда Азарь вытерла пот у нее со лба и, что‑то приговаривая, нежно прикоснулась к ее лицу. Еще раз вздохнув, Юлия повернулась на бок и прижала руку Азари к своей щеке.
– Сейчас она уснет, – сказала Азарь и, спустя некоторое время, стала наводить в комнате порядок.
Марк видел, как она устала, потому что, передвигаясь по комнате, она хромала сильнее обычного. Он взял из ее рук палку и отставил в сторону. Прежде чем она успела запротестовать, он взял ее на руки.
– И ты тоже поспи, – сказал он и понес ее к дивану, на котором она обычно спала.
Держа ее на руках, он почувствовал ее едва уловимый запах, и его сердце забилось чаще. Она была маленькой и легкой, и он вспомнил, что когда‑то однажды точно так же держал на руках Хадассу. Когда он положил Азарь, то почувствовал, как она напряжена. Покрывало слегка сдвинулось набок, и он увидел ее изуродованную шрамами шею. Не в силах остановиться, Марк протянул руку и нежно прикоснулся к ее коже. Она снова напряглась и быстро прижала к лицу покрывало.
Марк медленно выпрямился, и сердце его билось все сильнее. Что с ним происходило, он не понимал.
– Азарь… – хрипло произнес он.
– Уйди, – сказала она дрогнувшим голосом. – Пожалуйста, уйди.
Марк сделал так, как она просила, но вместо того чтобы пойти в свои покои, он пошел вниз. Накинув на плечи плащ, он вышел из дома.
Ему нужно будет больше узнать о ней.
Он шел по улицам к центру Ефеса. Время было позднее, и вокруг слонялись толпы людей, собираясь возле дверей и на углах улиц, чтобы поболтать или посмеяться. Он не обращал на них никакого внимания и шел в нужном направлении. Дойдя до нужного ему адреса, он постучал в дверь. Ему открыл слуга.
– Мы сейчас не принимаем. Приходи…
Марк толкнул дверь и решительно вошел в переднюю.
– Доложи врачу, что пришел Марк Люциан Валериан, хочу видеть его по важному делу.
В ожидании хозяина дома он прохаживался взад‑вперед.
Наконец вошел Александр и холодным взглядом оглядел гостя.
– Тебя прислала Рафа?
– Я пришел не по поводу своей сестры, – сказал Марк, обратив внимание на то, как Александр сощурил глаза. – У меня есть вопросы, на которые я хотел бы получить ответы.
Александр усмехнулся.
– Беспокоишься о своем здоровье?
– Нет, я хочу расспросить тебя о той женщине, которую ты прислал, чтобы позаботиться о моей сестре.
– Я ее туда не посылал, Валериан. Скажу больше – если бы я мог настоять на своем, Рафа по‑прежнему была бы здесь, со мной! – С этими словами врач повернулся и пошел к себе.
Не растерявшись, Марк последовал за ним во внутренний двор. Александр повернулся к нему, и его глаза сверкали гневом.
– Рафа напрасно теряет время с твоей сестрой. Я уже говорил ей это, когда мы впервые осмотрели Юлию. Рафа ничем не сможет ей помочь, если только не получит от Бога еще одного чуда.
– Еще одного чуда?
– Ты что, даже не знаешь, кто живет в твоем доме, Валериан?
– Так расскажи мне.
– Это началось несколько месяцев назад, когда нас вызвали в дом одного делателя идолов, чья жена уже два дня никак не могла разродиться. Когда я ее осмотрел, я понял, что ребенок не сможет родиться и его нужно умертвить, иначе умерли бы и ребенок, и сама роженица. Но Рафа была со мной не согласна. Она прикоснулась к животу роженицы. Ребенок повернулся в утробе и вышел. Вот так! – Александр щелкнул пальцами и напряженно рассмеялся, глядя Марку в глаза. – А твоя сестра позвала нас, потому что уже была наслышана о Рафе. Ей тоже хотелось чуда. Но она его не получила.
Марк сощурился.
– Как‑то странно ты говоришь о Юлии. Не сомневаюсь, что среди твоих пациентов были и другие женщины, которые жили такой же жизнью, как и она.
– Гораздо больше, чем мне хотелось бы.
– И ты всех их предавал забвению?
– Распутство приносит свои неизбежные плоды.
Марк снова прищурил глаза и вспомнил еще одного человека, после чего покачал головой.
– Твоя неприязнь к моей сестре заходит гораздо дальше, чем твоя неприязнь к ее образу жизни. Это личная неприязнь.
– До того вечера, когда меня с Рафой вызвали к твоей сестре, я ее никогда не видел. Но уже в первые минуты знакомства я понял, что это самая эгоистичная женщина из всех, которых я только встречал. Скажу тебе честно, что мне вообще хотелось предоставить ее самой себе.
– Но Азарь другого мнения.
Александр помолчал с минуту. Ему хотелось ударить Марка, позвать Рашида и предоставить ему возможность закончить то, что тот пытался сделать с помощью своего драгоценного ножа. Но он знал, что и то, и другое невозможно. И он приложил все силы к тому, чтобы успокоиться и судить о людях более трезво. Он заставил себя говорить спокойно.
– Рафе не нравилась та участь, которая ожидала ее. Люди начинали смотреть на нее как на богиню. А она говорила, что Рафа, то есть целитель, – это Бог, а не она. Поэтому она и ушла.
– Она могла уйти куда угодно. Могла бы вообще уйти из Ефеса. Почему же она решила отправиться к моей сестре?
– Наверное, она пожалела ее, Валериан. Зачем тебе знать, почему все так удачно сложилось? У твоей сестры не было денег. У Рафы их было больше, чем она сама хотела.
– Что? – ошеломленно спросил Марк.
– Рафа поддерживала твою сестру материально, пока ты не вернулся и не перевез ее к себе. – Александр видел, что это было для Марка настоящим откровением, и пожалел о том, что рассказал ему об этом. – Для Рафы деньги не значат ровным счетом ничего. Она отдает их другим людям так же быстро, как и получает.
– Не понимаю. Почему она решила ухаживать за Юлией?
– Наверное, ты никогда и не поймешь, Валериан, – сказал Александр, засмеявшись. – Не знаю, пойму ли это я сам. – Часто ли ему приходилось видеть в жизни людей, которые отказывались от денег и богатства, ради того чтобы заботиться о тех, кто когда‑то отправил их на смерть?
Спустя какое‑то время Марк вполголоса произнес:
– Она напоминает мне одного человека, которого я хорошо знал.
Александр похолодел, по его спине пробежали мурашки. Он пристально вгляделся Валериану в глаза.
– Я знаю, что она из Галилеи, – сказал Марк.
Александру становилось все страшнее.
– Откуда тебе это известно?
– Узнал по акценту. И она христианка. – Покачав головой, Марк уставился на Александра и слегка нахмурился, увидев, как смотрит на него врач. Александр явно чего‑то боялся! – Ты ведь что‑то знаешь о ней.
В этот момент кто‑то вошел в помещение. По мере того как шаги приближались, Марк повернулся на звук и увидел мужчину в длинном белом одеянии. Мужчина остановился и посмотрел на Марка немигающими темными глазами.
– Ты! – произнес Марк, узнав в нем того самого человека, который напал на него возле храма Артемиды.
Рашид вынул свой нож.
– Убери нож, глупец! – закричал Александр.
– Кто этот человек, Амандин? – требовательно спросил Марк. – И что он делает в твоем доме?
– Я – Амрафель Рашид Хед‑ор‑лаомер, – совершенно спокойным голосом сказал араб.
Марк с презрением оглядел его.
– Может быть, ты скажешь мне, зачем ты хотел убить меня возле храма Артемиды. Потом можешь попытаться сделать это еще раз. – Глаза Марка заблестели. – Только предупреждаю, что сейчас, в схватке лицом к лицу, тебе это будет сделать не так‑то просто.
– Рашид, не делай глупостей! – сказал Александр.
Повисла напряженная тишина, Рашид пристально, оценивающе смотрел на Марка. Многие римляне с удовольствием занимались физическими упражнениями и умели драться один на один. Валериан был крепко сложен, и в его глазах Рашид не увидел ни тени страха.
– Ну что молчишь? – насмешливо сказал ему Марк. Александр встал между ними, и Марк сказал, обращаясь уже к нему: – Кто он для тебя, Демоцед?
– Глупец с горячей головой, – сказал Александр, рассердившись от глупости создавшегося положения. – Убери нож, Рашид.
Рашид пропустил слова Александра мимо ушей. Валериан узнал его. Одно слово Марка Валериана – и Рашид погибнет. Если бы не клятва, данная Рафе, Рашид убил бы Валериана прямо сейчас.
– Что здесь нужно этой римской свинье?
– Чтобы мне ответили! И сейчас, немедленно! – повелительным тоном произнес Марк. – Кто этот человек?
– Он тебе уже сказал, – ответил ему Александр, раздраженный, врожденной надменностью Марка. Наверное, это у римлян в крови – считать, что они имеют право командовать любым человеком по своей прихоти. Затем он повернулся к Рашиду и посмотрел на него в упор. – Ты забыл о своем обещании?
Правый глаз Рашида непроизвольно задергался. Он еще какое‑то мгновение пристально смотрел на Марка, после чего ловким движением убрал свой нож в ножны, приделанные к поясу. Рука его все же осталась на рукоятке.
Марк понял, что никаких ответов от Александра он не дождется. Врач стоял рядом, с явным раздражением переводя взгляд то на одного, то на другого.
– Что же мне с тобой делать, Хед‑ор‑лаомер? – спросил Марк, адресуя свой вопрос непосредственно арабу, стоявшему напротив него с каменным лицом.
Черные глаза Рашида горели, подобно углям, он молча стоял, с презрением глядя на Марка.
Александр понимал, что еще одно малейшее движение – и для кого‑то все закончится смертью.
– Если Рашид так упрям и не хочет ничего говорить, то я скажу тебе, что он дал слово больше не поднимать на тебя руку. – Александр при этом не сказал, на каких условиях Рафа взяла с Рашида это обещание.
Марк чувствовал себя одураченным и растерянным. По его взгляду было видно, что он считает, будто за всем этим стоит Александр.
– Думай, что хочешь, Валериан, но я к этому нападению на тебя не имею никакого отношения. У Рашида своя голова на плечах, – сказал Александр, взглянув на араба, поставившего его в такое глупое положение. У Валериана полно друзей в самых высоких кругах. Одно его слово кому надо, и они вместе с Рашидом и Хадассой окажутся на арене. И на этот раз уж точно никто не выживет.
– Уж если ты заговорил о каком‑то обещании, то я вижу, что ты знаешь больше, чем говоришь мне, – сказал Марк.
– Да, он кровожаден и не всегда отдает отчет своим поступкам! Но это, возможно, из‑за того что его римский хозяин бросил его умирать на ступенях храма Асклепия. – Александр грустно усмехнулся. – Надо ж было такому случиться, что из всех тех, кто был там брошен, когда я начинал свою медицинскую практику, Рафа выбрала именно его. Мы стали его лечить. – Он мрачно посмотрел на Рашида. – К сожалению, он выжил.
– Не все римляне заслуживают презрения, – возразил Марк.
– Ты когда‑нибудь был хозяином араба? – спросил его Александр.
– Я никогда не оставлял рабов умирать на ступенях храма и никогда этого не сделаю. А на твой вопрос отвечу, что нет, среди моих рабов арабов не было. – Марк презрительно посмотрел на Рашида. – Да я и не взял бы к себе никого из них.
Рашид холодно ухмыльнулся.
– Говорил же я тебе, что ты принял его за другого, – сказал Александр Рашиду, надеясь, что этому глупцу на сей раз все же хватит ума поддержать эту уловку. – Теперь‑то ты поверишь мне.
– Почему я должен верить римлянину? – спросил Рашид.
Марк подошел к нему поближе.
– А как звали того твоего хозяина?
– Рашид сейчас свободный человек, – сказал Александр, когда стало ясно, что Рашид не намерен вообще разговаривать с Марком.
– А кто дал ему свободу? – спросил Марк Александра, не отрывая взгляда от араба. – Ты, Демоцед?
– Свободным он стал в результате того, что продиктовано справедливостью и здравым смыслом! Что же мне, по‑твоему, следовало его спасти, а потом вернуть тем, кто обрек его на смерть?
Марк был удивлен тем, с каким гневом Демоцед сказал это. Уж очень сильным и эмоциональным был его гнев. В чем же причина такого отношения этого врача к римлянам и их рабам? Марк пристально смотрел на него, задумавшись над его словами.
– И часто ты спасаешь тех, кого вот так бросают умирать?
Александр в душе обрадовался тому, что он увел разговор от темы Хадассы, но при этом остался недоволен тем, что теперь ему придется выступать в защиту своей медицинской практики.
– Мне нужны больные, на которых я мог бы практиковаться.
– Практиковаться? – с отвращением переспросил Марк.
– Как и большинство врачей, я терпеть не могу вивисекцию, – сердито сказал Александр, – но другой возможности изучать анатомию у меня нет. Если кто‑то теряет брошенного раба, никому до этого нет дела. И я тщательно выбирал только тех, кого, как я знал, могу спасти. Иначе мне пришлось бы рисковать всей своей медицинской карьерой.
– И сколько людей у тебя умерло в результате твоих экспериментов?
Александр стиснул зубы.
– Слишком много, – признался он, – но все же это лучше, чем если бы я вообще этого не делал. Ты, наверное, такой же, как и большинство других, – не знаешь, что происходит за пределами твоего маленького царства. Всякий, кто знает, что происходит в храме, скажет тебе, что жрецы занимаются только теми, у кого шансы выжить велики. Рабов они лечат только для того, чтобы потом продать их и получить за них деньги. Остальные несчастные так и остаются на ступенях храма, всеми покинутые. Я видел, как некоторых, страдавших от неизлечимых болезней, жрецы добивали перед восходом солнца. Они убирают тела еще до того, как у храма соберется толпа людей, приносящих пожертвования. – Александр скривил губы в циничной улыбке. – Конечно, какая польза от того, что поклоняющиеся будут каждый день видеть умирающих на ступенях храма бога здоровья и целительства, правда?
– Рафу ты подобрал там же?
Александр похолодел от подобного вопроса. Но он не растерялся и нашел способ уберечь ее, не говоря при этом ни слова лжи.
– Она была первой, – признался он. – И при этом у меня не было пациента, настолько изуродованного, как она. Выжила она только по Божьей милости, Валериан, а не благодаря моим знаниям и умению.
– Тогда что тебя заставило выбрать именно ее?
– Она мне все время говорила, что это произошло по Божьей воле. Кто знает, может, так оно и было. Я только знал, когда увидел ее, что приложу все силы к тому, чтобы она жила. Это было нелегко. Месяцами она страдала от боли, и от того, что с ней случилось, у нее теперь на всю жизнь останутся шрамы. Поэтому она и носит покрывало, Валериан. Едва кто‑то видит ее лицо, как тут же отворачивается. – Александр сардонически улыбнулся. – Такая вот у человека характерная черта. За шрамами на поверхности люди не видят внутренней красоты. – Он холодно посмотрел Марку в глаза. – А кто‑то хочет удовлетворить свое нездоровое любопытство.
Марк сверкнул глазами.
– Ты считаешь, что в этом вся моя сущность, да? Что я только хочу удовлетворить свое любопытство?
– А разве нет? Какая бы тут тайна, на твой взгляд, ни была, Валериан, она существует лишь в твоем сознании. Рафа скрывает свое лицо по вполне очевидной и понятной причине. И всякий, у кого есть хоть немного приличия, с уважением отнесется к ее желанию. Тебе не мешало бы подумать о ее чувствах, потому что именно Рафа отделяет сейчас твою сестру от самого страшного пламени ада!
Марк стоял между двумя этими людьми и понимал, что больше он здесь ничего не узнает. Он направился к двери.
Когда дверь за ним закрылась, Рашид посмотрел на Александра.
– Как ты думаешь, он тебе поверил?
– Почему нет? Я же сказал ему правду.
– Только не всю.
– Ему достаточно, – голос Александра был холодным и полным гнева. – Я и так сказал ему больше, чем он заслуживает.

49

Вернувшись на виллу, Марк зашел к Юлии. Увидев Азарь, стоявшую на освещенном луной балконе и поднявшую руки к небу, он почувствовал какую‑то необъяснимую боль. Какое‑то время он постоял, наблюдая за ней и пережидая, когда его эмоции утихнут. Покачав головой, он перестал смотреть на Азарь и подошел к постели Юлии.

Глядя на сестру, он нахмурился. Даже во сне Юлия казалась встревоженной и измученной. Вероятно, причиной тому была близость ее кончины. Наклонившись, он осторожно убрал пряди ее темных волос с бледного лица. Его охватила печаль. Как же случилось, что его сестра, которой он так гордился, дожила до такого состояния? Как оказалось возможным, что он жил в уверенности, будто больше никогда ее не простит и не полюбит?
Юлия зашевелилась от его прикосновения, но не проснулась.
Выпрямившись, Марк подошел к Азари, которая теперь просто стояла на балконе, к нему лицом, опершись на перила.
– Кажется, она крепко заснула, – сказал он.
Сердце Хадассы забилось, подобно крыльям попавшей в сети птицы. Она надеялась, что Марк уйдет сразу, после того как навестит Юлию.
– Это мандрагора, мой господин. Она проспит до утра, – сказала она, глядя на город, потому что ей трудно было смотреть на Марка. Стоило ей теперь взглянуть на него, как она вспоминала ту прекрасную юную девушку, которая приходила к нему сегодня со своим отцом.
Хадасса так вцепилась в перила, борясь со своими противоречивыми чувствами, что ее пальцы побелели. Она по‑прежнему любила Марка. Она знала это с самого первого мгновения, когда снова увидела его. Всеми силами она боролась с этим чувством, но ее любовь с каждым днем становилась только сильнее. Когда Хадасса увидела, как Тафата смотрит на Марка влюбленным взглядом, ей захотелось избавиться от той боли, которая ее охватила.
Только позднее, во время молитвы, Хадасса поняла, каким хитрым может быть сатана. Ее любовь к Марку могла стать орудием против нее самой, потому что, когда умом и сердцем она была с Марком, она забывала о Юлии.
Ничто не должно отвлекать ее от того служения, ради которого она сюда пришла. И никто. Не нужно тратить время, переживая за Марка, или страдать о том, что он женится на другой. Если он женится, с его стороны это будет правильно и вполне естественно. Бог сказал, что нехорошо человеку быть одному. А Марк был один.