Эхо во тьме

«Бог не оставил меня», – отозвались эхом в его сознании ее слова.
– И это все тому доказательство, – прошептал Марк, и в этот момент сухой и горячий ветер поднял пыль вокруг него.
«Бог не оставил меня».
Марк сел на гранитный блок. Он ясно вспомнил, как впервые увидел Хадассу в Риме. Она была среди других рабов, которых Енох купил на рынке, – пленников из Иудеи, изнуренных телом и сломленных духом. И она стояла среди них, такая маленькая, тощая, стриженая, с огромными глазами на исхудавшем лице… Глазами, в которых было много страха, но совершенно отсутствовала ненависть. Марка поразила ее хрупкость, но он тогда не испытал к ней никакой жалости. Она ведь была иудейка. Разве ее народ не сам был виноват в разжигании этой войны, в этом восстании?
И вот теперь здесь, сейчас, Марк видел, на что способен Рим.
Разве есть на земле народ, который заслуживает такого ужасного опустошения? Тогда Марк об этом не думал. Не утруждая себя мыслями о том, что этой юной рабыне пришлось пережить, он смотрел на нее и не видел в ней ничего интересного. Он тогда еще сказал, какая она страшная, не понимая, что истинная красота живет внутри нее, в ее благородной душе, в ее способности любить и сохранять верность.
Во время падения Иерусалима Хадасса была еще ребенком. Но уже ребенком она видела, как тысячи людей гибнут в кровавой гражданской войне, умирают от голода, исчезают с лица земли. Мужчины. Женщины. Дети. Сколько тысяч пригвожденных к крестам людей, висевших вокруг этого города, эта девочка видела своими глазами? Сколько еще людей, которых отправляли на арены и рынки рабов, были ее спутниками во время тяжелых переходов пленных?
И несмотря на физическую боль, от которой она страдала, и на унизительный рабский ошейник, который она носила, в тот день, когда она впервые появилась в саду их виллы, в ее глазах сияла доброта. Эта доброта не исчезла у нее вплоть до того страшного момента, когда она появилась на арене с поднятыми вверх руками.
«Бог никогда не оставит меня…»
Марк застонал и опустил голову на руки.
Сидя на камне, посреди этого безжизненного места, он начинал верить, что здесь Бог Хадассы действительно избавил ее от неминуемой смерти. Почему же Он не уберег ее потом, когда ее любовь к Нему стала еще сильнее?
Подняв голову и посмотрев на священную гору, Марк мучился, пытаясь найти ответы на множество вопросов. Он испытывал какую‑то непонятную близость к этому месту. В каком‑то смысле оно символизировало ту опустошенность в его собственной жизни, которая не оставляла его с самого момента потери Хадассы. Из его жизни ушел свет, который, как ни странно, пришел к нему именно отсюда. Только с ней он чувствовал настоящую жизнь. В ней он видел настоящую надежду. Рядом с ней он чувствовал настоящую радость. Она пробудила в нем такую тоску, которая теперь разрывала его душу на части, которая теперь болела в нем незаживающей раной. Он понял, что значит одиночество.
Марк сцепил руки. Ему не следовало просить ее стать его женой. Он должен был просто привести ее в свой дом и жениться на ней. И тогда она была бы жива.
Тяжелая, звенящая тишина как будто саваном окутала все то место, где когда‑то стоял большой оживленный город. Марку казалось, что он слышит крики умирающих людей… И плач тысяч других людей эхом отзывался по долине.
И тут он понял, что неподалеку действительно кто‑то плачет.
Марк прислушался, встал и пошел на звук.
Вскоре он увидел старика, стоявшего перед остатками стены храма. Старик прижал ладони и лоб к холодному камню, его плечи вздрагивали от рыданий. Марк стоял сзади и смотрел на него с чувством необъяснимого сострадания и стыда.
Этот старик напомнил ему Еноха, верного управителя семейной виллы Валерианов в Риме. Отец Марка терпимо относился ко всем религиям и позволял своим рабам поклоняться тем богам, которых они выбирали. Енох был праведным иудеем. Он следовал букве иудейского закона. Верность иудейскому закону была основой его веры, тем камнем, на котором стояла его религия. Однако у Еноха не было возможности совершать необходимые в его религии жертвоприношения. Такая возможность была только здесь, в Иерусалиме. Только здесь Енох мог бы принести ту или иную жертву, обратившись к священникам, которые у жертвенника совершили бы свой священный обряд.
Но теперь ничего не осталось и от этого священного жертвенника.