Microsoft Word 03Broytman doc

отречении поэтессы от жизни – «не только на уровне риторики, а на всех 

---

уровнях поэтики». В результате «поэтический мир Цветаевой обесцвечи-
вается, делается безлюдным, беспредметным, содержание произведений 
становится все более закрытым, стиль – эзотерическим <...> Это не реаль-
ный, а идеальный мир»
17
. Гораздо точнее, однако, говорить не об отказе от 
жизни, а о ее пресуществлении, объясняющем преобладающе духовную (а 
не душевную) атмосферу зрелых книг поэтессы. 
В «Стихах к Блоку» начинает пресуществляться, переводясь в сферу 
духа, собственное имя героя. Мы видим это уже в первом стихотворении – 
«Имя твое – птица в руке…» (тема «имени», таким образом, становится 
кольцевой: она открывает и завершает цикл 1916 г., придавая ему компо-
зиционную законченность). Ежи Фарыно показал, что имя адресата дви-
жется в этом стихотворении от внешнего (графического, звукового, мате-
риального) бытия к внутреннему (физиологически-духовному) и от само-
стоятельного, отделенного от субъекта речи – к нераздельному с ним. «В 
результате, – резюмирует исследователь, – слово совершает тут путь, 
крайне противоположный его естественному пути: не из “беззвучного” и 
“нематериального” состояния к звуковому, фоническому, а наоборот: от 
материального, звукового в сторону нематериального, беззвучного состоя-
ния. Таким образом, произнося имя, “я” говорит его “вовнутрь”, поглощает 
его»
18
. 
В контексте всего цикла такое «говорение внутрь», «поглощение» 
имени ведет к таинству евхаристии-пресуществления (что перекликается с 
популярными в 10-е годы идеями «имясловия»
19
, согласно которым имя 
Иисуса для адепта «постепенно теряет свою внешнюю словесную оболоч-
ку, перестает произноситься вслух, а затем и про себя и, срастившись с 
дыханием, в безмолвии пребывает в сердце молящегося»
20
.
Подчеркнем, что Цветаева добивается именно пресуществления, а
не просто «отказа от жизни» или отбрасывания-снятия реальных жизнен-
ных противоречий. Свидетельство этого – трагедийное звучание уже пер-

---

вой редакции цикла и поразительный факт смерти-пресуществления героя, 
еще живого в действительности. Само духовное «произнесение внутрь» 
начинается с «захватывания» («птица в руке») и поглощения-умерщвления 
и движется через мотивы «холодного» (зимнего) – от «льдинки на языке» и 
«серебряного» до «нежной стужи недвижных век», «поцелуя в снег», 
«ключевого», «ледяного» и «голубого». Кроме того, неназванное имя 
«Блок» скрыто рифмуется со словами, связанными со смертью (висок, ку-
рок), поглощением (глоток) либо сном («сон глубок»). 
Наконец, заметим, что цикл 1916 г., посвященный живому и находя-
щемуся на вершине славы поэту, все время варьирует мотив его смерти 
(«Имя твое...», «Нежный призрак», «Ты проходишь на запад солнца…», 
«Должно быть – за той рощей…»), а в одном из стихотворений о герое 
прямо говорится, как о мертвом («Думали – человек, / И умереть застави-
ли»). Оказывается, что условием пресуществления является смерть-
поглощение любимого любящим, и в этом трагизм ревнующей «смертной 
любви» и «буйной слепоты страстей», неотделимой от духовного чувства 
самой лирической героини. Так поворачивает Цветаева вечную тему люб-
ви и смерти. 
3 
После первой редакции «Стихов к Блоку» (апрель-май 1916 г.) бло-
ковская тема звучит у Цветаевой в «Стихах к Ахматовой» (июнь-июль 
1916), а также в циклах «Дон Жуан» (февраль-май 1917; к нему примыка-
ют «И была у Дон Жуана шпага…» (14 мая 1917), «Дон Жуан / И разжигая 
во встречном взоре…», 8 июня 1917), «Кармен» (июль 1917), «Князь 
тьмы» (июль 1917), «Любви старинные туманы» (особенно «Ревнивый ве-
тер треплет шаль…») и в ряде стихотворений – «Я тебя отвоюю у всех зе-
мель, у всех небес…» (15 авг. 1916), «Из стройного, строгого храма…» (26 
мая 1917), «Горечь! Горечь! Вечный привкус…» (10 июня 1917), «С голо-
вою на блещущем блюде…» (22 авг. 1917) и др.

---

В этом круге произведений, связанных с Блоком, Цветаева продол-
жает тему трагического пресуществления любви и делает следующий шаг 
от поэтики собственных имен к поэтике собственных имен мифа
21
. Так 
мифологизируется имя А. Ахматовой в цикле, ей посвященном, и, что осо-
бенно важно для нашей темы, за цветаевскими акцентами здесь просвечи-
вают и блоковские поэтические формулы о «простой» и «страшной» кра-
соте героини.
В наиболее простых случаях «Ахматова», благодаря реминисценци-
ям из Блока, наделяется чертами его женских образов: 
Еще один огромный взмах – Ты рванулась движеньем испуганной