Microsoft Word novsu-016. doc

«натуральная» проза, что и отметила критика: «…обновление прозы и 
публицистики обеспечивалось открытием ранее запретных тем»
15
. 
Среди ее авторов можно назвать Л. Габышева, А. Головина. Одним из 
первых подобных произведений, которое явилось и декларацией эстетики 
«жесткой» прозы, стала повесть С. Каледина «Смиренное кладбище».  
Читательский интерес к подобному роду произведениям «жесткой» 
прозы основан на особом, непривычном для соцреалистической литературы, 
повороте темы.
12
Золотусский И. Отчет о пути//Знамя. 1987. № 1,. С.223. 
13
Чупринин С. Предвестие. Заметки о журнальной прозе 1988 года// Знамя. 1989. № 1. С. 222. 
14
Иванова Н. Прошедшее несовершенное// Знамя. 1996. № 9. С. 203. 
15
Эпштейн М. Концепты… Метаболы… О новых течениях в поэзии//Октябрь. 1988. № 4. С. 194. 

---

19
Нельзя сказать, что тема смерти, кладбища нова в русской литературе.
Сознание ХIХ в. предполагало элегическое, иногда сентиментальное 
отношение к смерти. Так жанр элегии, обращаясь к теме смерти, 
рефлексировал по поводу бренности человеческой жизни, по поводу торжества 
смерти над жизнью (Пушкин, Баратынский). Сознание ХХ века привносило 
новые смыслы в традиционные образы могилы, кладбища. Они могли 
восприниматься как символ, мифологема (см., например, «Котлован» А. 
Платонова). Конец ХХ в. по-своему разворачивает разговор о смерти. 
Каледин видит смерть с бытописательской, физиологической, 
реалистической, а на поверку, квазиреалистической стороны. Он рассказывает 
о кладбище, каким оно видится человеку конца ХХ в., жителю столичного 
города. Интерес Каледина сосредоточен на тех, кто обслуживает мертвецов на 
одном из гигантских столичных кладбищ. И это описание прочитывается как 
стремление создать модель жизни советского государства в целом со своей 
иерархией, со своими законами. А точнее, он стремится показать те стороны 
советской жизни, на изображение которых долгое время было наложено табу. 
Каледин сосредоточил свой интерес прежде всего на жестокой, кровавой, 
грязной, внеэстетической стороне кладбищенского бытия. И показывает его 
как повседневную бытовую норму. 
Главный герой повести – Алексей Сергеевич Воробьев, Воробей, как 
называют его товарищи. Воробей – могильщик. Управляющий конторой бюро 
похоронных услуг, Петрович берет Воробья на работу несмотря на то, что 
Воробей – инвалид II группы. Инвалидом он стал после того, как в пьяной 
драке брат проломил ему череп. И теперь на голове в одном месте у Воробья 
кожа натянута поверх проломленного черепа, без черепных костей.
Повесть открывается эпизодом, в котором Петрович показывает Воробью 
место, где нужно выкопать могильную яму. Воробей сразу понимает, что 
«толканули «безхоз» (на профессиональном жаргоне это означает, что на месте 
безхозной могилы, которую давно никто не посещает и никто не ухаживает, 
будет сделано новое захоронение). Естественно, за нарушение правил 
заплачены большие деньги. 
Воробей начинает рыть яму. И делает это с мастерством и удалью, с 
особенным профессионализмом, с особенной красотой: «Воробей поплевал на 
левую, желтую от сплошной мозоли охватил ковылок лопаты, покрутил вокруг 
оси. Правой рукой цапнул черенок у самой железки и со свистом всадил лопату 
в грунт. И пошел. Редко так копал, только когда время в обрез, когда уже гроб 
из церкви, а могила не начата. 
Ноги стоят на месте, не дергаются, вся работа руками и корпусом. Вбил 
лопату в землю – и отдирай к чертовой матери! Вбил, оторвал – и на верх все 
единым махом, одним поворотом, только руками. Без ноги. Вот так вот!» 
И жалко Воробью, что его красивой работы никто не видит. Потому что 
«на других кладбищах никто так – без ноги – не может. Воробей всяких видел, 
но чтоб за 40 минут яма готова, нету таких больше. И не будет. Только он один 
Воробей!». В размышлениях Воробья – гордость за свое умение работать. 
Гордость и за то, что у него есть свой профессиональный прием копки – без 

---

20
ноги, одними руками. Однако при этом положенные 1,5 метра Воробей 
выкапывает не всегда, только по особому наказу заведующего. Для обычных 
захоронений он гонит халтуру: по периметру могилы насыпает рыхлый грунт, 
который и создает иллюзию необходимой глубины. 
На кладбище – свои законы. Можно искать в могилах «рыжие», то есть 
золотые зубы, можно подхалтуривать на клиентах: по заказу сделать 
могильную плиту, цветник, оградку и т.д. Но процент с полученных доходов 
должен быть отправлен бригадиру землекопов, которого зовут Молчок. 
Землекоп Гарик, не пожелавший подчиниться этим правилам, в результате 
оказался в больнице Склифасовского с пробитой шпателем головой. 
У могильщиков совершенно атрофированы нормальные человеческие 
реакции. На кладбище обесценены жизнь и смерть, перевернуты нравственные 
понятия, могильщикам неведомо понятие «кощунство». Зло, которое 
совершают герои повести, даже не мотивировано: оно от скуки, чтобы 
позабавиться. Так Воробей «шутит» с собакой. Он сажает ее в печь и хохочет, 
когда подпаленный пес заходится от воя. А старый фронтовик, пьяница Кутя
обряжает в венки с могил приблудных собак. Но нравственные нормы 
исковерканы не только у кладбищенских. И заоградная жизнь преподносит 
чудовищные, с точки зрения этики, выверты. Восьмидесятилетний старик, 
которому пора уже думать о вечном, хочет подхоронить в могилу матери кота. 
Старику и в голову не приходит, что он совершает нечто противоестественное. 
Здесь поражает не столько натуралистическая, выписанная до деталей 
обыденность такого существования, сколько невосприимчивость к ней героев. 
Для них это норма. Другой жизни они не знают. 
По сюжету повести Петровича снимают с должности за раскрытие той 
безхозной могилу, которую копал Воробей. Дело в том, что эта безхозная 
могила находилась рядом с декабристским мемориалом. И три года назад 
управление культуры наметило этот безхоз к сносу, а на его месте планировало 
построить ступеньки к мемориалу. Когда встает вопрос о том, кто же исполнял 
поручение Петровича, могильщики не выдают Воробья. Возникает угроза 
увольнения каждого второго могильщика из бригады Петровича. И тогда 
Воробей встает и признается, что копал он, после чего идет и напивается. 
Среди жуткой кладбищенской жизни, которую изображает автор, Воробей 
оказался способен на нормальный человеческий поступок. Возникает момент 
проблеска добра среди жуткого кошмара. И вроде бы это оставляет читателю 
какую-то надежду, что не все человеческое умерло в мире. Но финал повести 
разрушает иллюзии: если и пробьется что-то светлое жизни того же Лешки 
Воробья, то это – как последний шаг, как глоток водки, который оказался для 
него смертельным. 
Повесть Каледина написана в натуралистических традициях. Описание 
жизни кладбища дано в намеренно физиологических подробностях. И эти 
подробности касаются не столько человеческой смерти, сколько борьбы за 
жизнь и деньги обслуживающих кладбище. 
Интерес Каледина сосредоточен на изображении тех, кто отправляет 
мертвецов в последний путь, на их отношении к жизни и смерти. И показывает 

---

21
жесткие стороны кладбищенского существования Показывает их как норму. 
Это и было художественной находкой С. Каледина. Однако здесь и 
заканчиваются художественные открытия Каледина. При наличии темы в 
повести, собственно говоря, отсутствует конфликт. Поэтому сюжетное 
развитие, которое бы исследовало этот конфликт, по существу, отсутствует, его 
заменяет описание. 
Нужно отметить, что эстетикой «натуральной» прозы блестяще 
воспользовалась публицистика первых лет гласности. И там она оказалась 
органичнее, нежели в самой «жесткой прозе». Каледин очень скоро перестал 
вызывать активный читательский интерес именно потому, что публицистика 
изображала постсоветскую действительность и жестче, и непригляднее, и 
трагичнее, нежели это делала «натуральная» проза. Каледин же как художник 
оказался неспособным эволюционировать, предпочитая экстенсивное 
(тематическое) 
развитие 
интенсивному. 
В 
тех 
же 
традициях 
натуралистического описания сделан и «Стройбат» С. Каледина, посвященный 
также прежде запретной теме неуставных отношений в советской армии. Эта 
повесть трижды заворачивалась военной цензурой. Но все же вышла в «Новом 
мире» (№ 9 за 1991 г.). Эти две повести оказались наиболее выразительными, 
как в творчестве самого Каледина, так и в литературной ситуации 
перестроечной эпохи. 
Еще одну тему, ранее закрытую для советской литературы, представил в 
перестроечную пору О. Ермаков. Сначала в рассказах, а затем в романе «Знак