Настоящей выпускной квалификационной работы «Поэтика имени в творчестве И. А. Бунина». Количество страниц работы: 136. Список использован

4.3. Имя, письмо, изображение: эпитафии и кладбищенские порт-
реты у Бунина («Легкое дыхание» и «Огнь пожирающий») 
В автобиографическом романе Бунина «Жизнь Арсеньева» герой-
рассказчик передает чувства, которые у писателя вызывает сам вид его име-
ни, написанный на книге и показывающий авторство: «<…> кучер, <…>, по-
дал мне номер петербургского журнала, в который я, с месяц тому назад, 
впервые послал стихи. Я на ходу развернул его и точно молнией ударили мне 
в глаза волшебные буквы моего имени… (курсив наш. – Я.Б.)» [V, 100]; «Я не 
мог не испытывать тех совсем особых чувств, что испытывают все пишущие 
юноши, уже увидевшие свое имя в печати <…> (курсив наш. – Я.Б.)» [V, 
101].
Подпись художника – знак собственности, закрепляющий принадлеж-
ность произведения, подтверждающий его авторство. Но этот знак также на-
лагает на художника ответственность и обязанности по отношению к своим 
почитателям. Показательна в этом ключе ситуация женщины в рассказе 
«Благосклонное участие» (1929): «<…> всякому бьет в глаза только та ма-
ленькая афиша, на которой крупно напечатаны имя, отчество и фамилия бла-
госклонной участницы литературно-вокально-музыкального вечера в пользу 

---

98 
недостаточных учеников пятой московской гимназии. А сама участница без-
выходно сидит в это время дома и работает не покладая рук, дабы не обма-
нуть ожиданий Москвы <…>(курсив наш. – Я.Б.)» [IV, 521].
Графическое изображение имени находится и в неоднократно исполь-
зуемой Буниным детали визитных карточек: в рассказах «Казимир Станисла-
вович» (1916) и «Визитные карточки» (1940).
Ключевым рассказом для понимания проблемы надписей, безусловно, 
является одноименный рассказ «Надписи» (1924). В.В. Мароши в статье 
«Жанр граффити-автографа в травелогах русских писателей» говорит о 
смысле графического изображения знака для культуры. Во-первых, это при-
сущее животным стремление оставить метку, чтобы обозначить свою терри-
торию. Во-вторых, свойственное человеку новой формации желание заявить 
миру о себе. В-третьих, это неизменное стремление человека победить 
смерть, оставив после себя неизгладимый след. При этом автограф может как 
быть сокращен до предела и состоять, например, только из личного имени, 
так и быть развернутым, стремящимся восприниматься «полноценным эсте-
тически значимым вербальным текстом» [Мароши, 2013: 81]. В обоих случа-
ях при нанесении граффити автор осуществляет «эстетическую и эмоцио-
нальную рефлексию» [Там же] об этом процессе. 
Рассказ Бунина начинается с беседы путешествующих по Европе рус-
ских представителей элитарной культуры по поводу повсеместно встречаю-
щихся в уместных и неуместных местах надписях туристов. Старичок-
сенатор возражает даме, иронически негодующей от вида росписей, и рассказ 
постепенно становится монологом старичка о надписях вообще, о их разных 
жанрах и разной локальной отнесенности, и далее, все больше расширяя про-
блематику, он говорит о значении надписей для культуры и для человека. 
Желание оставить на земле подпись имеет один источник и у великих лите-
раторов – Гомера, Толстого, Нестора – и у любого «Иванова первого, и Ива-
нова тысячу семьсот семьдесят седьмого». Каждый человек чувствует эту по-
требность: «<…> необходимо (почему, один бог знает, но необходимо) хоть 

---

99 
как-нибудь и хоть что-нибудь сохранить, то есть противопоставить смерти 
<…>»
23
[IV, 325]. Сакральным смыслом наделяется сам процесс начертания 
имени. Разумеется, это не просто механический росчерк, это момент преодо-
ления времени, беседы с прошлым и будущим: «<…> какой-то никому неве-
домый Ефим, оставивший для меня, ему тоже неведомого, как бы частицу