Настоящей выпускной квалификационной работы «Поэтика имени в творчестве И. А. Бунина». Количество страниц работы: 136. Список использован
Download 0.91 Mb. Pdf ko'rish
|
|
лилась на маленькие главы <…> Каждая глава состояла из коротеньких,
изящных, порою очень тонких сентенций, и некоторые из них были деликат- но отмечены пером, красными чернилами. <…> А на чистой страничке в самом конце было мелко, бисерно написано теми же красными чернилами четверостишие (Курсив наш. – Я.Б.)» [IV, 51]. Как мы помним, исследователи не раз отмечали закрепившиеся за фа- милией Оли Мещерской в литературе и культуре полярные мотивы жизни и смерти. В этой же перспективе привлекает к себе внимание имя героини «Грамматики любви». Лушка (Гликерия) означает «сладкое» и устанавливает связь с мотивами меда и пчел. К.В. Анисимов пишет, что эти мотивы реали- зуют «восходящую еще к Платону архетипическую связку пчел и меда с чте- нием, книгой и поэтической культурой» [Анисимов, 2015: 24]. Эта связка, с одной стороны, заключается в том, что пчелиный улей имеет столь же слож- ное строение и иерархическую структуру, как и поэтический текст. С другой же стороны, пчелиный мед – сладость – ассоциируется с эстетическим на- слаждением от поэтического произведения, наслаждение же в свою очередь актуализирует мотивы любви и, неразрывно связанные с ней мотивы смерти, потери разума [Там же: 24-26]. В судьбе Лушки обе линии мотивов соедине- ны. Так, любовь к Хвощинскому (мотив сладости) наделяет ее производи- тельной жизненной силой, но реализуя эту силу, Лушка умирает (как и Ната- 116 ли в одноименном рассказе) – а следом за ней умирает и все в «улье»- усадьбе: Хвощинский сходит с ума, дом и библиотека приходят в запустение, пол в зале и в гостинной «весь был устлан сухими пчелами, которые щелкали под ногами (Курсив наш. – Я.Б.)» [IV, 49], а в комнате Лушки «желтея вос- ком, как мертвым телом, лежали венчальные свечи (Курсив наш. – Я.Б.)» [IV, 49], купленные уже после смерти Лушки [Там же: 28]. «По рассказам стариков-помещиков» [IV, 46], Хвощинский после смер- ти Лушки начинает терять разум: вместо «сладости»-любви, рождающей си- лы, у него остается опустевший, разрушенный «улей». Тем не менее, преодо- ление смерти любимой оказывается для Хвощинского возможным: по словам его сына, это он написал стихотворение, дополнив им текст «Грамматики любви». И до тех пор, пока Хвощинский продолжает охранять и ограждать книгу, дух Лушки буквально властвует над миром и человечеством, сам ста- новится силой природы, возрождаясь в ней: Хвощинский «Лушкиному влия- нию приписывал буквально все, что совершалось в мире: гроза заходит – это Лушка насылает грозу, объявлена война – значит, так Лушка решила, неуро- жай случился - не угодили мужики Лушке (Курсив наш. – Я.Б.)» [IV, 46]. Таким образом, два рассказа представляют собой некий сдвоенный эксперимент. Умершая Оля Мещерская стремится вырваться из рамок рас- сказа, могилы, кладбища, фотографии, и душа ее оживает, возрождается, «выпорхнув» из собственного надгробного портрета. Образ и дух Лушки по мере повествования напротив все больше замыкается в рамку: в усадьбу, дом, комнату, библиотеку, шкатулку, книгу и, в конце концов, в слово. При этом в обоих случаях портрет (в его взаимозамещении с надгробной надпи- сью-именем) и слово выполняют одну функцию: восстановление и сохране- ние памяти об ушедшем. Однако если Оля через книжное слово душой и те- лом (дыханием) «растворяется» в мире, то есть приобщается к всеобщему, единому целому, становится равновеликой миру, то тайна Лушкиной души остается известна лишь одному человеку – Ивлеву, который, покупая «Грам- матику любви», словно присваивает себе душу умершей. 117 Кроме того, интересны и наблюдения не только за функционированием художественных миров, созданных Буниным, но и за взаимодействием самих текстов рассказов с претворенным в них жизненным материалом. По наблю- дениям А.К. Жолковского, мир «Легкого дыхания» физичен, он стремится выскочить из текста: об этом говорит не только уже замеченное «выпархива- ние» Оли (например, читатель буквально слышит дыхание Оли, когда она просит Субботину: «ты послушай, как я вздыхаю» [IV,98]), но и указанные металитературные споры о слове. Прообраз самого концепта легкого дыха- ния был почерпнут из безвестной, фиктивной, выдуманной книги. С «Грам- матикой любви» все обстоит иначе: прообразом книжечки в рассказе была реальная книга, подаренная Бунину Н.А. Пушешниковым, а позднее иссле- дователь А.В. Блюм установил реальное существование книги с называнием «Code del‘amour» Ипполита Жюля Демольера, изданной в Москве в 1831 г. [Блюм, 2001: 680]. Более того, «некий Ивлев» – еще один герой- однофамилец, позднее появляющийся в рассказах «Зимний сон» (1918) и «В некотором царстве» (1923), по наблюдению Е.В. Капинос, является alter-ego самого автора 31 . Происхождение фамилии героя прямо прописано Буниным: «Прочитав ее [«Грамматику любви» Демольера – Я.Б.], я <…> вскоре выду- мал и написал рассказ с заглавием этой книжечки (от лица какого-то Ивлева, фамилию которого я произвел от начальных букв своего имени в моей обыч- ной литературной подписи)» [Бунин, 1965–1967: 369]. Реалии своей жизни – включая собственное имя – Бунин «запаковывает» в текст своего рассказа подобно тому, как Хвощинский делает то же с душой Лушки. Вместе с тем, перемещение аудиального и визуального способов вос- приятия возвращает к указанному М. Ямпольским явлению реперезентации репрезентации. Истории о судьбе Оли и Лушки доходят до читателя через повествователя-проводника посредством услышанного слова (в случае «Лег- кого дыхания» это происходит с помощью неоднократной смены точек зре- ния), то есть именно использованием слова по своему непосредственному 31 Подробнее об этом см.: [Капинос, 2010]. 118 традиционному назначению: его претензией объективно изображать мир. Однако такое аудиальное слово оказывается профанным: молва, слух оказы- ваются несостоятельными в обоих рассказах. Они опровергаются именно пу- тем противопоставления физического, чувственного, визуально восприни- маемого – портрета, книги. Словесное описание в данном случае оказывается лишь вторичным, неизбежно неполноценным. Напоследок обратимся еще раз к уже упомянутому в начале параграфа рассказу Бунина «Огнь пожирающий». Рассказ имеет отчетливые линии пересечения и с «Грамматикой люб- ви», и с «Легким дыханием». «Хозяйка» – женщина, завещавшая свое тело сожжению, в первых строках рассказа (которые Бунин называл едва ли не самыми важными в композиционном целом всего произведения) изображает- ся внешне с той же детальностью и пристальным вниманием в телесности, что и Оля Мещерская: «Это была высокая красивая женщина с ясным и жи- Download 0.91 Mb. Do'stlaringiz bilan baham: 
|