Настоящей выпускной квалификационной работы «Поэтика имени в творчестве И. А. Бунина». Количество страниц работы: 136. Список использован

Надгробные там воют клики, 
И бледна смерть на всех глядит. (Курсив наш. – Я.Б.) 
[Державин, 1983: 27–28] 
У Бунина ономастическая единица «Мещерские» впервые появляется в 
рассказах не как антропоним, образованный от наименования местности, а 
именно как топоним в повести «Суходол» (1911). Там излюбленным местом 
охоты сводных братьев – Герваськи и Аркадия Петровича Хрущева – явля-
ются Мещерские болота. Сам процесс охоты для Бунина представлял особую 
ценность не только в связи со сложившейся культурной и литературной тра-
дицией (знаменитая сцена охоты из романа «Война и мир» Толстого). Охота 
– это еще одно проявление «повышенного чувства жизни», обращение к био-
логическому человеку и в то же время это всегда место смерти.
В другом рассказе «мещерского» цикла «Натали» (1941) снова возни-
кает связь системы персонажей с образом книги. Роковое для Виталия Пет-
ровича Мещерского лето, когда происходит его встреча и связь с Натали 
(тоже ставшей Мещерской в замужестве) и Соней, проходит в свете ежеве-
чернего чтения Гончарова. Обе героини наделяются автором собственной 
«атрибутикой». В день, когда впервые происходит физическая близость Ви-
талия Петровича с Соней, она носит в волосах красную розу, которая вече-
ром увядает уже к вечеру. Первое же любовное признание Натали происхо-
дит как раз во время чтения ею «Обрыва», причем герой видит девушку и го-
ворит с ней буквально через, сквозь книгу:  
«<…> мы сидели в березовой аллее и пытались продолжать чтение 
вслух ―Обрыва‖. Она, наклонясь, что-то шила, мелькая правой рукой, я читал 
и от времени до времени с сладкой тоской взглядывал на ее левую руку, вид-
ную в рукаве, на рыжеватые волоски, прилегавшие к ней выше кисти и на та-
кие же там, где шея сзади переходила в плечо, и читал все оживленнее, не 
понимая ни слова. Наконец сказал: 
– Ну теперь почитайте вы... 

---

112 
Она разогнулась, под тонкой блузкой обозначились точки ее грудей, 
отложила шитье и, опять наклонись, низко опустив свою странную и чудес-
ную голову и показывая мне затылок и начало плеча, положила книгу на ко-
лени, стала читать скорым и неверным голосом. Я глядел на ее руки, на коле-
ни под книгой, изнемогая от неистовой любви к ним и звуку ее голоса. <…> 
– Натали, какой удивительный цвет волос у вас! А коса немного тем-
нее, цвета спелой кукурузы... 
Она продолжала читать. 
– Натали, дятел, посмотрите! 
Она взглянула вверх: 
– Да, да, я его уже видела, и нынче видела, и вчера видела... Не мешай-
те читать. 
Я помолчал, потом снова: 
<…> 
И взял и сжал ее руку, бормоча и смеясь от счастья: 
– Натали, Натали! 
Она тихо и долго поглядела на меня, потом выговорила: 
– Но вы же любите Соню! 
Я покраснел, <…> но с такой горячей поспешностью отрекся от Сони 
<…> (Курсив наш. – Я.Б)» [V, 382–383]. 
Мещерский не может воспринять смысл слов ни когда читает сам, ни 
когда слушает Натали. В этот момент откровенности ему доступно только 
чувственное восприятие: он видит тело Натали и созерцает его до каждой 
эротической подробности, слышит ее голос. Однако неизбежность смерти не 
исключается и в случае Натали: в конце рассказа героиня умирает в прежде-
временных родах.  
Еще сильнее показанные на примере «Легкого дыхания» связи имени с 
телом и духом человека проясняются в сопоставлении этого рассказа с пар-
ным ему, написанным годом ранее – «Грамматикой любви» (1915). В уже 
приведенном высказывании Бунина о «Легком дыхании» из воспоминаний 

---

113 
Г.Н. Кузнецовой сам автор проводит связь между двумя рассказами: «Стран-
но, что этот рассказ нравился больше, чем ―Грамматика любви‖, а ведь по-
следний куда лучше…» [Кузнецова, 2010: 111]. 
Сделанные Л.С. Выготским выводы о «Легком дыхании» и использо-
ванные им принципы анализа успешно применялись исследователями и к 
«Грамматике любви»
29
, что позволило установить значимые общие тропы. 
Прежде всего, обращает на себя внимание факт, что замыслы обоих расска-
зов соотносятся с особенностями событийности и сюжетно-фабульной орга-
низации самих произведений. Как мы помним, источником замысла «Легкого 
дыхания» послужил для Бунина увиденный им фотографический портрет, и в 
самом рассказе образ Оля Мещерской связан именно с визуальным воспри-
ятием. По контрасту, толчком для написания «Грамматики любви» послужил 
иной тип чувственного восприятия – слуховой. В заметках Бунина о проис-
хождении рассказов читаем: «Мой племянник Коля Пушешников, большой 
любитель книг, редких особенно, приятель многих московских букинистов, 
добыл где-то и подарил мне маленькую книжечку под заглавием «Грамма-