Оправданности страданий ради светлого будущего

Глава 3. Мотив забвения
в повести «Конец мелкого человека»

В данной главе мы рассмотрим мотив забвения, явленный в повести «Конец мелкого человека», что поможет нам наиболее ясно представить смысловую парадигму произведения.

Четкого определения мотива в литературоведении нет. Мы воспользуемся наиболее универсальным: «Мотив – компонент произведений, обладающий повышенной значимостью (семантической насыщенностью). <…> Важнейшая черта мотива – его способность оказываться полуреализованным в тексте, явленным в нем неполно и порой оставаться загадочным», - пишет В. Е. Хализев (26, С. 280).
Выскажем гипотезу о том, что ведущим мотивом повести является мотив забвения, смерти человека не столько физической, сколько духовной, сущностной. Т.е. Лихарев пребывает и при жизни в состоянии «за-бытия». В данной главке мы попробуем выяснить, чем подкрепляется мотив забвения и собственно смыслопорождающую функцию его.
В этимологическом словаре М. Фасмера «Забве́ние, незабве́нный, др.-русск., ст.-слав. забъвенъ от забыти. См. быть.» (33) «Быть» в первом, основном значении, по словарю С. И. Ожегова «жить, существовать» (21). Так, получается, что за-быть – это фактически не-быть, а значит не существовать, не жить. Получается, мы можем поставить если не знак тождества, то знак соотносительности между забвением и смертью. Это подтверждается и значением приставки за- «нахождение по ту сторону, позади, дальше чего-л.: задворки, заречье». Если подключить ассоциативную логику, то смерть – это ведь тоже «нахождение по ту сторону» жизни. Забвение – это не всегда смерть тела, но смерть духа. Таким образом, отнюдь не приравнивая «забвение» и «смерть», имеем ввиду, что данные понятия находятся в одной плоскости.
Итак, рассмотрим все составные части мотива «забвения». Мы полагаем, что в повести «Конец мелкого человека» на «забвение» косвенно указывают 3 поэтических образа.
Во-первых, это образ числа 40. В. И. Хрулев, исследуя роман «Вор», говорит: «Мотив «чистых» денег усиливается обозначением суммы, необходимой герою – сорок рублей. Цифра эта имеет особое значение в фольклоре народов: она связана с ритуальными моментами жизни человека: рождением, браком, смертью. Сорок дней празднуют свадьбу, сорок дней отмечают после смерти человека. В народном сознании цифра сорок соотнесена с жизнью и смертью, счастьем и бедой. В контексте романа она приобретает символический оттенок» (29, С. 73). И еще у него же читаем: «Изымая у Саньки и Ксеньи заветные сорок рублей, собранные по крохам для будущей жизни, Векшин отнимает у них надежду на будущее, отбрасывает их в прежний мир, становится косвенным виновником гибели Ксении» (29, С. 73-74). Теперь вернемся к повести «Конец мелкого человека». Знаменательно, что Титус просит взаймы у Лихарева не сколько-нибудь, а именно 40 миллионов:
« — Мне бы мильонов хоть сорок на первое время... — сказал Титус.
— Вот здесь их ровно пятьдесят восемь, половина ваша! — и, на глазок разделив свое сверхэпохальное богатство пополам, протянул половицу Титусу» (18). Любопытно, что вскоре после этого Титус совершает самоубийство, конечно, не из-за этих 40 миллионов, но все же …
Во-вторых, это образ снега. Как известно, Л. Леонов – писатель снега. Это его любимое явление природы. Исследователь В. И. Хрулев в книге «Символика в прозе Леонида Леонова отмечает, что снег у писателя сопутствует переломным моментам в жизни персонажей. «Снег как крохотная частица природы позволяет емко и зримо увидеть переходящность всего существующего, непреложность закона обновления, жизни и смерти» (29, С. 63)
Снега у Л. Леонова много и в повести «Конец мелкого человека», только в первой главе читаем: «выбросил лошадиную голову в снег», «каким в снежном сумраке представился ему Федор Андреич» (когда заполучает лошадиную голову) и т.д. Снег, иней, колкий снег, изморозь, узоры – вот далеко не полный список снежных следов в тексте.
Нам будет интересно следующее утверждение литературоведа В. И. Хрулева: «Снег выполняет и другую миссию. Он - декоратор жизни, прикрывающий несовершенство действительности, смягчающий тяжесть горестных событий. Снег – знак забвения (курсив мой – С. М.), отделяющий живое от мертвого, прошлое от настоящего. Метель, стихия как бы отдаляют ошибки и несчастья людей, рожают новые надежды и усилия в совершенствовании жизни», - говорит В. И. Хрулев (29, С. 62). Обратимся к тексту повести: Лихарев стоял перед своим домом, где исходилась кровью Елена, и « снег лепился ему в глазницы и на седую, вспотевшую от бега голову» (18, С. 248). Если снег – знак забвения, то лепившийся в глазницы снег (т.е. его глаза покрываются снегом), знак забвения в двойне, полнейший отказ от реальности, нежелание видеть, что вполне объяснимо и логически – Лихарев не хочет знать о смертельной болезни сестры.
Наконец, в-третьих, это образы животных: медведя, мыши, лошадиной головы. Лихарев не единожды в тексте сравнивается с медведем: «всем видом напоминал того дикого и бесполезного в конце концов медведя, о вымирании которого никто не думал, никто не плакал в ту лихую пору»; «медвежий человек»; «Вон где наш медведь валяется... — потирая руки с холоду, тоном старой дружбы затрещал Елков…» (18) и т.д. Медведь здесь ассоциируется однозначно не с силой, а тем увальнем, который полгода спит в своей берлоге, посасывая лапу. Лихарев ведь по сути тот же дикарь, живущий в своем тесном мирке, миром внешним не интересующийся.
Теперь «лошадиная голова» - единственная радость Лихарева, его поистине хищническая добыча. «Голова оказалась уже ободранной, и одного в ней глаза совсем недоставало, а другой ледяным, равнодушным зраком наблюдал высокое плечо нашего Федора Андреича» (18). Вспомним, может быть, и неуместного здесь князя Олега, погибшего от головы коня своего. Конечно, не будем интерпретировать нашу повесть слишком вольно: Лихарев с сестрой благополучно съедают вареную с добавлением спасительной соды лошадиную голову.
Олдфилд М. Гоувей в книге «Лошадь в мифах и легендах» пишет «В древнерусской языческой мифологии Конь - одно из наиболее почитаемых священных животных, атрибут высших языческих богов, особые существа, связанные одновременно с производительной силой земли (воды) и умерщвляющей потенцией преисподней. В Древней Руси считали, что конь наделен способностью предвещать судьбу, и прежде всего смерть, своему хозяину. В языческие времена коня хоронили вместе с хозяином» (22). И еще: «Являясь символом Солнца или солнечного бога, конь постепенно стал атрибутом царской власти» (22). Т.е. фактически конь может предвещать смерть, а тем более ободранная безглазая голова лошади. Только любопытно предвестником чьей смерти является здесь эта голова – смерти Царской власти (напомним, что повесть писалась во времена еще не устойчивой власти большевиков) или смерти самого Лихарева и ему подобных? Обратим внимание на следующую фразу: «отчетливо рисовалась знакомая лошадиность в линиях широкой фертовой челюсти и высокого не по-хорошему лба» (18) – это описание Ферта. Получается, не случайно именно Ферт (хотя он – двойник Лихарева) с его «лошадиностью» провожает героя в мир иной, забирает его из жизни.
Если лошадиная голова как знак смерти является нашей смелой гипотезой, вольной интерпретацией текста, то лейтмотивный образ мыши – мы полагаем – и есть символ забвения, аналогично образу мыши в романе Т. Толстой «Кысь», где жители Федора-Кузьмичска после катастрофы поедают мышей («мышь – наше все»).
В повести «Конец мелкого человека» образ мыши также нередок. Например, по рассказу соседской девочки, когда Елена лежала в луже крови, вокруг ее голову бегали мышки и поедали пшено, рассыпанное при падении. Вскоре после этого Елена умерла. Так что же мыши – предвестники смерти? В мировой культуре существует такая семантика появления мышей. «Былой страх смерти выродился в смешное опасение, как бы вездесущие теперь мышки, пользуясь слабостью хозяина не пробрались к его запасам» (18) – еще одна «мышиная» фраза из повести.
Приведем здесь статью М. Волошина «Аполлон и мышь». Максимилиан Волошин утверждает, что мышь — это ещё и «как бы неуловимая трещина, нарушающая течение сна, мышь — знак убегающего мгновения». «В быстром убегающем движении маленького серого зверька греки видели подобие вещего, ускользающего и неуловимого мгновения, тонкой трещины, всегда грозящей нарушить аполлиническое сновидение, которое в то же время лишь благодаря ей может быть сознано». М. Волошин настаивает на связи образа мыши и времени: «Время — вечность, напряжённая и вечно движущаяся сфера внутренних интуитивных чувствований, которая нашему логическому сознанию представляется огромной горой тьмы и хаоса, потрясается до основания, и из трещины рождается бесконечно малое мгновение — мышь. Гора рождает мышь так же, как вечность рождает мгновение» (5).
Итак, «мышь — олицетворение убегающего мгновения», и в повести «Конец мелкого человека» есть фраза, как мы полагаем, декларирующая данную мысль М. Волошина. «Нечаянно появилась хитрая мысль, что ведь мышку нетрудно поймать и рассмотреть вблизи, что за мышка. Федор Андреич, прикидывая возможности, сощурил левый глаз» (18).
Так, Федор Андреич неистово пытается поймать убегающее время в лице мыши, пока его не застает за этим занятием Ферт. Лихареву так и не удается остановить время, а ведь он этого хочет подсознательно, ибо понимает: «этот дом покрасят заново, в нем будут жить новые жильцы. Что ж они случались и раньше, смена геологических формаций! Нас будут считать исторической ошибкой, а ошибки надо поправлять…» (18, С. 272). Лихарев живет не в реальности («…жил все время там в допотопном где-то, считая настоящее за ненастоящее отражение тех невозвратных времен» (18)), не стремится герой и в будущее, прекрасно понимая, что ему нет там места, но и в прошлое он не стремится, точнее не стремится в какое-то конкретное историческое прошлое. Лихарев живет вне времени, поэтому поймать время (мышь) ему не представляется шанса.
Итак, Лихарев находится при жизни в забвении. В забвении как ученый, не вспоминаемый людьми, и в забвении как человек, также не нужный новому обществу. Но способен ли Лихарев жить вне забытия? Ответ на этот вопрос попробуем получить у известного исследователя. Вот что пишет о концепции творчества Леонова В. И. Хрулёв: «Творчество становится индивидуальной и коллективной силой, преодолевающей безысходность, позволяющей человеку ощутить себя личностью. Человек способен противопоставить забвению (курсив мой – С. М.) полноту прожитой жизни, результаты своего труда, мысли, чувства, добро, отданное людям» (28, С. 52). Теперь нам представляется совершенно очевидным невозможность Лихарева вырваться из забвения, ему просто нечего противопоставить забытию. Беда Лихарева – не в том, что он зазнавшийся интеллигент, а в том, что у его нет корней, он оторван от жизни народной, от жизни духовной. Основной пафос повести, на наш взгляд, состоит именно в том, чтобы показать забвение человека, его как бы «вне-находимость», оторванность от реальности, от народной жизни, и вследствие чего – неминуемая его гибель.