Пластичность мозга

выздоравливает, воспоминания возвращаются, и, исходя из этого,
исследователи предполагают, что гиппокамп может снова
развиться до нормальных размеров. На самом деле гиппокамп —
это один из участков мозга, где создание новых нейронов из стволовых
клеток является обычным делом.
Лекарственные препараты против депрессии увеличивают число
стволовых клеток, которые становятся новыми нейронами в
гиппокампе. У крыс, которым давали один из антидепрессантов в
течение трех недель, количество клеток в гиппокампе увеличилось на
70 %. В случае с людьми, для того чтобы антидепрессант
подействовал, требуется от трех до шести недель. Возможно, это всего
лишь совпадение, но именно такое количество времени необходимо
для того, чтобы «новорожденные» нейроны в гиппокампе

---

окончательно сформировались, образовали отростки и установили
связи с другими нейронами. Таким образом, иногда лекарственные
препараты могут способствовать пластическим изменениям мозга. Тот
факт, что люди начинают чувствовать себя лучше благодаря
психотерапии, а также наблюдают улучшение своей памяти, позволяет
предположить, что и психотерапия стимулирует рост нейронов в
гиппокампе.
Пластический парадокс
Возможно, 
многочисленные 
изменения, 
произошедшие 
с
господином Л., удивили бы Фрейда, учитывая возраст моего пациента
на момент прохождения курса психоанализа. Фрейд использовал
понятие «психической пластичности» для описания способности
людей к изменениям и признавал, что их общая способность меняться
неодинакова. Он также отмечал, что у людей пожилого возраста
обычно происходит «истощение пластичности» — они становятся
«косными, упрямыми и ригидными». Он относил это на счет «силы
привычки» и писал: «Однако существуют люди, которые сохраняют
психическую пластичность далеко за пределами возрастных
ограничений, и такие, кто теряет ее преждевременно». Он отмечал, что
ригидным людям очень сложно избавиться от своих неврозов в
процессе психоанализа.
Травма, полученная господином Л., сформировала способы
поведения, которые сохранялись более пятидесяти лет. Как же тогда
ему удалось измениться?
Ответ на этот вопрос является частью загадки, которую я называю
«пластическим парадоксом» — одним из наиболее важных уроков этой
книги.
Пластический парадокс заключается в том, что те же самые
пластические свойства, которые делают возможным изменение мозга и
появление более гибких форм поведения, приводят к возникновению и
более ригидных форм поведения.
Все люди от рождения обладают пластическим потенциалом.
Некоторые сохраняют детскую гибкость психики на протяжении всей
жизни. У других детская непосредственность, креативность и
непредсказуемость 
уступают 
место 
рассудочной 
будничной

---

упорядоченности, где повторяются одни и те же формы поведения. Это
превращает нас в ригидные карикатуры на самих себя. Все, что
предполагает 
однообразное 
повторение 
(будь 
то 
карьера,
однообразные дела, навыки и неврозы), может привести к ригидности.
Нет сомнения в том, что подобные ригидные формы поведения могут
формироваться у нас, в первую очередь, благодаря… пластичному
мозгу.
Как 
нам 
подсказывает 
метафора 
Паскуаль-Леоне,
нейропластичность похожа на мягкий снег, покрывающий гору.
Съезжая с горы на санках, мы можем быть гибкими, потому что
каждый раз имеем возможность выбирать разные пути, пролегающие
по мягкому снегу. Однако когда мы используем одну и ту же
проторенную трассу во второй или третий раз, мы оказываемся
заложниками одной колеи. Теперь наш маршрут становится
неизменным, так как сложившиеся нейронные сети стремятся стать
самодостаточными. Поскольку наша пластичность порождает как
психическую гибкость, так и психическую ригидность, мы склонны
недооценивать свой потенциал гибкости, который большинство из нас
использует только от случая к случаю.
Фрейд был прав, когда говорил, что отсутствие пластичности имеет
отношение к силе привычки. Неврозы, как правило, укореняются под
действием этой силы, поскольку предполагают повторяющиеся
паттерны, существование которых мы не осознаем, что делает
практически невозможным их прерывание и перенаправление без
использования специальных методик. Когда господин Л. смог понять
причины своего привычного поведения (часто носящего защитный
характер), а также истоки своего взгляда на самого себя и окружающий
мир, ему удалось, несмотря на возраст, воспользоваться той
пластичностью, которая присуща каждому от рождения.
* * *
Когда господин Л. начал посещать сеансы психоанализа, он
воспринимал свою мать как призрак, которого он не может видеть;
словно она — некое создание, одновременно живое и мертвое,
которому он хранил верность, хотя никогда не был уверен в том, что
она существует. Приняв тот факт, что мать действительно умерла, он
перестал воспринимать ее как призрак и вместо этого обрел чувство,

---

что у него была реально существующая мама, любившая его до тех
пор, пока была жива. Только после того, как призрак превратился в
любящего родителя, А. обрел свободу, позволившую ему вступить в
отношения с живой женщиной.
Психоанализ часто помогает превратить наших призраков в
реальность. Нас нередко преследуют эмоционально-значимые
взаимоотношения из прошлого, которые оказывают не осознаваемое
нами влияние на наше настоящее. Когда мы прорабатываем их, они
прекращают свое преследование и становятся всего лишь частью
нашей истории. Мы способны превратить призраков в реальных
людей, потому что можем преобразовать подавляемые воспоминания
(которые мы не осознаем до тех пор, пока они не пробуждаются и не
появляются словно «ни с того ни с сего») в осознанные воспоминания,
имеющие конкретный контекст.
Н. М. — самый известный пациент в истории нейропсихологии, до
сих пор жив. Его мозг был блокирован в 1940-х годах и остается в том
состоянии, в каком он был тогда, когда он перенес операцию и утратил
гиппокамп, выполняющий роль ворот памяти и долговременных
пластических изменений. Из-за невозможности преобразования
содержимого кратковременной памяти в долговременную структура
его мозга, а также его психические и физические образы самого себя
— зафиксировались в том виде, какой они имели на момент операции.
К сожалению, он даже не узнает себя в зеркале.
Эрик Кандел, родившийся примерно в одно время с ним,
продолжает исследовать гиппокамп и пластичность мозга. Он
преодолевает свои болезненные воспоминания о 1930-х годах, работая
над очень познавательной книгой мемуаров под названием «В поисках
памяти» (In Search of Memory).
Господин Л. — которому на данный момент уже больше
семидесяти — больше не остается в эмоциональной ловушке 1930-х
годов, потому что ему удалось осознать события, произошедшие почти
шестьдесят лет назад, переоценить их и благодаря этому
реорганизовать свой пластичный мозг.

---