Предмет и задачи курса

лъ и роди съдаAли а то за нимь а нынh во - И родичи вместе с ним дарили, то за ним;

дA новоую женоу а мънh не въдасть ничь – А теперь, введя новую жену, он мне не даст ничего.

то же избивъ роукы поустилъ же мAа иноу – нарушив договор, он развелся со мною и женился на другой.

юпоA лъ доhди добрh сътворA -- Приезжай, будь добр.

+ -- идеограмма слова «поклон». Далее следуют имена автора письма и адресата письма, чтобы он приехал к Гостяте, завершающей свое письмо вежливым оборотом: «добрh сътворA». Подобный вежливый оборот встречался еще в новгородской берестяной грамоте № 87 (ХII в.), а также в берестяной грамоте, найденной в 1959 г. в Витебске (ХIII - XIV вв.). Такая формула вежливости знакома по литературным переводным текстам, откуда могли проникнуть и в широкое языковое употребление. Восходит этот оборот к древнегреческим текстам на папирусах, относимым к III-II вв. до н. э. Таким образом, мы не только убеждаемся, что грамоту №9 написала женщина, но и что женщина эта была грамотна и проявила большую начитанность в литературных текстах своего времени. Это говорит об общем высоком культурном уровне жителей древнего Новгорода в ХI - ХII вв. и вместе с тем подтверждает неразрывную связь языка древнерусской деловой письменности с книжной речью.
Наиболее ярко прослеживается связь между языком берестяных грамот и общим литературно-письменным языком древнейшей поры в использовании авторами этих грамот устоявшихся речевых трафаретов, закрепленных длительной традицией. В приемах такого «литературного этикета» (термин Д.С. Лихачева) можно усмотреть один из признаков литературного языка феодальной эпохи как письменного языка, «обработанного мастерами».
Легче всего такие формулы выделяются в начале и в конце грамоты. Из всех найденных грамот на бересте (582) больше ста представляют собою частные письма. Наиболее распространенной начальной формулой являются поклон от NN к NN. Конечные формулы: а вам кланяемся» (№41), «а язh тобh кланяюся (№147), « «а на том тобе цолом»» (№370).
Приведенные примеры доказывают, что такие устоявшиеся словосочетания, подобные которым нередки в ранее известных ученых грамотах на пергаменте, органически связаны с содержанием и языковой формой берестяных грамот. Эти традиционные формулы начала и концовки письма составляют принадлежность уже в древнейшую эпоху зародившегося на Руси эпистолярного стиля, характеризуют речевую культуру писавших, их умение владеть обработанными формами сложившегося литературно-письменного языка. Хотя грамоты на бересте стоят ближе к разговорной речи своего времени, чем любые из ранее известных памятников древнерусской письменности, все же в этих частных письмах обнаруживается несомненное воздействие книжных, письменных традиций на язык переписки простых древнерусских людей.


Язык собственно литературных памятников Киевского периода

В памятниках этого, типа древнерусского литературно-письменного языка южнославянские и восточнославянские элементы находились в состоянии приблизительного равновесия. Колебания в ту или иную сторону зависели от жанра конкретного памятника: старославянская речевая стихия преобладала в памятниках, прямо или косвенно связанных с выражением официальной церковной идеологии, а, наоборот, преобладали восточнославянские элементы в памятниках, где рассказывалось об обычных бытовых делах. К памятникам данного языкового типа относится прежде всего ценнейший памятник поэтической культуры Древней Руси «Слово о полку Игореве». «Слово о полку Игореве» в рукопи не сохранилось, а известно лишь в издании 1800 г., да еще в копии, сделанной для Екатерины II. Единственный список произведения сгорел при пожаре Москвы в 1812 г. По поводу датировки списка были большие разногласия среди ученых. По общему убеждению, памятник относится к ХII в., а сгоревший список – к ХV - XVI вв. На протяжении длительной истории изучения «Слова...» высказывались различные мнения по поводу подлинности памятника. С 1926 по 1944 гг. упорно доказывал недостоверность «Слова о полку Игореве» французский академик А. Мазон. Против его порочной теории обоснованно выступил польский ученый А. Брюкнер, а у нас проф. Н.К. Гудзий, член-корреспондент АН СССР В.А. Андрианова-Перетц, проф. Д.С. Лихачев и др.

«Слово о полку Игореве» является подлинно народным произведением искусства. Однако это не следует понимать в том смысле, что оно есть простая запись народноэпического произведения (былины) ХII в. Совершенно бесспорно, что авторство «Слова...» принадлежит определенному лицу, высокообразованному человеку, прекрасно знакомому с книжной литературой своего времени, наделенному большим поэтическим талантом. «Слово...» является подлинно народным произведением прежде всего потому, что автор его воодушевлен общенародной идеей борьбы с насильниками-кочевниками и что смысл его поэмы - «призыв русских князей к единению как раз перед нашествием монголов» (К.Маркс). Язык «Слова» продолжает традицию устного народного литературного языка, существовавшего задолго до возникновения письменности в творениях народных певцов. Но автор слова использует и отдельные элементы церковнославянского языка. Иначе и быть не могло. Писатель ХII в., человек своего времени, не мог, конечно, избежать влияния церковнославянского языка. Но церковнославянские элементы в «Слове...» ассимилированы русской народной стихией языка, поставлены ей на службу. Они у автора «Слова», как и у Вл.Мономаха, выступают уже как определенный слой, поступивший на службу древнерусскому литературному языку, обогащая его стилистические возможности.
Такое понимание места и роли старославянского элемента в древнерусском литературном языке делает совершенно излишним попытку приписать поздним переписчикам чуть ли не все славянизмы, встречающиеся в светской литературе, например, в «Слове...», как это делает акад. С.П. Обнорский.
Несомненно, что некоторое подновление текста в сторону его болгаризации действительно происходило при переписывании «Слова» в ХV-XVI вв. – в период резкого усиления роли церковнославянского языка в русской письменности. Это подновление текста с несомненностью отразилось в орфографии памятника, в замене большинства (но не всех) слов с ж, имеющих старославянские параллели с жд, этими последними, возможно, в замене некоторых слов с ч - словами с щ и др. Оно могло коснуться и некоторого количества неполногласных слов. Однако нет оснований предполагать, что «оригинал «Слова» в основном знал лишь нормальную для русского языка полногласную лексику», «что писец чисто механически заменял полногласную лексику оригинала полногласной». Сам факт, что в «Слове» 66 случаев из 198 полногласной лексики не подтверждает тезиса о механической замене полногласия неполногласием. Против такого предположения говорит и тот факт, что лексика этого типа делится на три группы: слова, встречающиеся в «Слове» только в полногласном виде (шелом, полонити, болого, болото и др.); слова, встречающиеся только в неполногласном виде (злато, время, древо, пламень, страна и др.); слова, встречающиеся в обоих вариантах (голова – глава, ворон – вран, ворота – врата и др.). Уже сама эта дифференциация указывает на наличие определенной системы, на отсутствие здесь чисто механической замены. Против предложения о массовой или тем более поголовной замене полногласия неполногласием протестует и песенная, ритмическая природа «Слова»: ведь при такой замене ритм произведения был бы полностью нарушен.
Исследователи отмечают богатство лексики «Слова», связанной с природой, живописным миром, воинским бытом; один из исследователей прошлого века отметил, например, «разнообразие в выражении птичьих и звериных голосов» у автора «Слова...», «У него вороны грают, орлы клекчут, соловьи щекочут, сороки стрекочут, галки говорят, лебеди кричат, див кличет, лисицы брешут и т.д.» (Д.Дубенский. «Слово о полку Игореве», М., 1844, стр. 122).
Источник этого богатства в живом народном языке, в фольклоре, в бытовой речи воинской дружины. Из живой речи пришли и отдельные тюркизмы «Слова...» С речью воинской среды, феодальным бытом связана во многом фразеология «Слова», отчасти известная и по другим произведениям древнерусской литературы, особенно воинской повести: стоять за обиду, копие преломити, испить шеломом, взяша город на щит, вонзить мечи, всести на конь, утер поту и т.п.
На живые народные истоки языка «Слова» указывают и такие факты, как повторяемость союзов, наречий, предлогов (например, на рhцh на Каялh), бессубъектные предложения разного типа («начатися тъи песни», «быти грому великому», «идти дождю стрелами», «ту ся копием преломати» и под.) и другие конструкции живой речи.
С точки зрения морфологии, по замечанию С.П. Обнорского, в памятнике наблюдаются следующие явления: сохранность категории Двойственного числа, употребление звательной формы, выдержанный русский тип склоняемых и спрягаемых форм, соотносительное употребление кратких и полных форм прилагательных; с точки зрения синтаксиса – преобладание сочинительной связи над подчинительной, использование союзов, русских по происхождению, употребление личных форм глагола без местоимений 1-го и 2-го л. и т.д.
Признаками, отличающими этот памятник, являются:

1. 
   наличие образно-метафорических выражений;
   
2. 
   переносные значения слов;
   
3. 
   яркие эпитеты, сравнения и другие средства художественной изобразительности.
   

К памятникам данного языкового типа условно могут быть отнесены летописи (за исключение собственно церковных записей, а также документальных внесений, подобных текстам договоров древнейших русских князей с Византией). Летописи нельзя считать памятниками только Киевской Руси, потому что их составление начинается в Х в., а заканчивается в XVII в. Одним из известных летописцев был Прп. Нестор Летописец (ок. 1114 г.).
Родился в 50-х годах ХI в. Юношей пришел в Киево-Печерскую обитель и принял постриг. Нестор глубоко ценил истинное знание, соединенное со смирением и покаянием. В монастыре нес послушание летописца. Написал жития свв. Бориса и Глеба, Феодосия – первого игумена Печерского. Но главным подвигом его жизни было составление «Повести временных лет». «Се повести временных лет, откуда есть пошла Русская земля, кто в Киеве нача первее княжити и откуда Русская Земля стала есть», -- так с первых строк определил цель своего труда прп. Нестор. Инок – патриот излагает и историю Русской Церкви в главных моментах ее становления. Он говорит о создании славянской грамоты, о крещении св. кн. Ольги, первом русском храме и Крещении Руси. Прп. Нестор был первым церковным историком, он дает нам богословское обоснование отечественной истории. Духовная глубина, историческая верность и патриотизм «Повести временных лет» ставят ее в ряд высочайших творений мировой литературы.(Церковный календарь 9.11.1996 г.)
Составитель свода использовал более древние летописные материалы, отдельные сочинения, оригинальные и переводные, отдельные документы (договоры князей Х в. с греками и др.), устные народные предания и др. Сводчик внес и много своего, пополняя и продолжая доступные ему материалы, комментируя их.
Особенностями языка летописей является

1. 
   повторяемость синтаксических конструкций,
   
2. 
   специфический тон повествования,
   
3. 
   специальная лексика и фразеология.
   

Записи в летописи обычно начинаются следующими словами: «вь се же лhто», «томъ же лhтh». Порядок слов всегда одинаковый, типичные определения. Сравним, как начинаются два рассказа фольклорного происхождения, помещенных в Повести временных лет». Первый из них, под 968 г. повествует о том, как неизвестный юноша помог спасти своею хитростью и храбростью княгиню Ольгу и ее внуков из Киева, осажденного печенегами во время отсутствия Святослава. Этот рассказ общ «Повести временных лет» и I Новгородской летописи и восходит к более древнему по времени составления летописному материалу. Начинается он так: «В лhто 6476 (=968). Придоша Печенhзи на Рускую землю первое, а Святославъ бяше Переяславци, и затворися Волга (=Ольга) въ градh со унуки своими, Ярополкомъ и Ольгомъ и Володимеромъ, въ градh Киевh»».
Второй рассказ, под 997 г., повествует о том, как благодаря хитрости неизвестного старца жители Белгорода были спасены от неминуемой сдачи печенегам, осаждавшим город. Этот рассказ отсутствует в I Новгородской летописи и вставлен в «Повесть», по-видимому, самим составителем ее в начале ХII в. Зачин такой же, как и в І-м рассказе: «В лhто 6505(=997) Володимиру же шедшю Новугороду...»
Состав языка летописей вообще очень сложный. Сравним в отношении языка хотя бы эти два рассказа. В первом церковнославянские элементы решительно господствуют, а отдельные русизмы имеют случайный характер, во втором – обратное: второй рассказ написан по-древнерусски, а отдельные церковнославянизмы имеют случайный характер. Они являются церковнославянской примесью, а не органической частью летописи. Сопоставление языка этих двух рассказов служит нам прекрасной иллюстрацией тех изменений в развитии литературного языка, которые намечались на пороге XI и XII вв.
Характерно, что этот 2-й рассказ в Ипатьевском списке «Повести» (XV в.) подвергся значительной правке; текст значительно церковнославянизирован, так, вместо полногласных форм город – везде поставлены формы неполногласных град -- , слово колодязь дается только в неполногласной форме кладязь, вместо померети (2 раза) стоит помрети и умрети, вместо я поставлено ст.-сл. азъ, вместо др.-русск. формы отъ землh поставлено церк.-сл. отъ землl#.. Хотя ряд русизмов наличествует в Ипатьевском списке, но совершенно очевидно общее направление его правки писцом XV в., когда церковнославянский язык снова начинает оказывать сильное влияние на развитие русского литературного языка;
4) обилие языке летописей много диалогов, причем диалогов не отдельных лиц, а целых племен между собой.
В языке «Повести» больше чем в каком бы то ни было другом источнике Киевской Руси, присутствуют различные литературные жанры, различные диалекты; это русский язык во всем разнообразии, какое ему было свойственно в Х – нач. ХІІ вв.
Преобладание светского характера речевых средств особенно ярко прослеживается в области фразеологии летописи. Основной мотив, которому подчиняется изложение исторического материала в летописи, тот же, что и в «Слове о полку Игореве», и в целом ряде поучений. Это призыв к объединению, обращение к князьям: Почто вы распря имата межи собою? А погани и губять землю Русьскую. Послhди ся уладита, а нонh поидита противу поганым любо с миромъ, любо ратью!
Идеал летописца, который тоже повторяется как лейтмотив, -- это мир в земле Русской.
Важнейшими в составе летописи остаются две части, вошедшие и в древнейший свод: военная история Русского государства и церковная история Руси. Отсюда исключительно богатая военная терминология и фразеология «Повести». Даже самые обычные слова здесь почти никогда не означают то, что в нашем современном языке: идти – значит не «двигаться пешком», а «совершал военный поход», взяти – «завоевать», блюсти – «вести военную оборону.
Но помимо этих специфических значений обычных слов, мы встречаем в «Повести» особую, неизвестную общему языку военную терминологию. Скажем, исполчити дружину значит «по боевой тревоге всех поставить на свои места в полном вооружении», а сам ста с дружиною своею по крилома – «сам стал с дружиною на правом и левом флангах» и т.п.
Значительно слабее используется в летописи церковносл. фразеология, и то только в цитатах из священного писания типа «господи милостивый» и подобн.
Характерным для языка летописей является также
5) использование драматической формы изложения,
6) яркая экспрессия, создаваемая сочетанием в летописи разнородных по происхождению и стилистическим особенностям речевых элементов
Таким образом, видим что употребление церковнославянизмов приобретает стилистический характер.
Одним из древнейших памятников такого рода являются сочинения Владимира Мономаха. «Поучение» Владимира Мономаха (род. 1053 – умер 1125г.) написано в конце ХІ или в первой четверти ХІІ в. на древнерусском, а не на церковнославянском языке. «Поучение» по своему составу сложно. Вначале его рассматривали как одно сочинение, затем разглядели в нем не менее чем 3, а некоторые – даже 4 сочинения Мономаха. «Поучение», «Перечень походов и охот», «Пути и ловы» (иногда это произведение называют «Автобиографией») «Послание к Олегу».
Хотя «Поучение» Мономаха обращено в первую очередь к его детям, но оно и по замыслу, и по выполнению отнюдь не является частным документом, частным завещанием, а представляет собой подлинное литературное произведение, рассчитанное и на постороннего читателя.
Все сочинения Мономаха списаны были подряд в конце «Повести временных лет» монахом Лаврентием. Это известный Лаврентьевский список Суздальской летописи, сделанный в Нижнем Новгороде в 1377. Сам Лаврентий в приписке сообщает, прося прощения за много ошибок, что оригинал был очень старый и многое в нем оказалось невозможным прочесть.
Если попытаться дать наиболее общую характеристику стиля «Поучения» и подобных ему произведений древнерусского литературного языка, то надо сказать, что, будучи основанным на народной русской речи, он использует определенные книжные старославянские элементы, причем использует их нередко как стилистическое средство. Стиль этот не вполне однороден: степень употребительности русских и старославянских фактов заметно колеблется в пределах одного произведения. Так, по наблюдения проф. Л.П. Якубинского «Поучение» делится на три заметно отличающиеся друг от друга части. Можно отметить следующее распределение неполногласных и полногласных слов: В «летописи» (язык этой части «Поучения» наиболее близок к живой речи) на двадцать один случай полногласия (город, золото, полон, перевоз, череда, вередите и т.п.) только три неполногласия: два раза прилагательное неврежен и один раз существительное время, которое, рано, очевидно, вошло в живой обиход; в собственно «поучительной» части – 4 случая полногласия (хороните, молодыя, сторож, сором) и 4 неполногласия (бес престати, брашно, благословленье, власть), причем последние 2 случая особого рода: благословление не имеет русской параллели, а власть уже тогда, возможно, было не вполне синонимично русскому волость; наконец, в последнем из упомянутых выше отрывков, естественно, наиболее книжном по своему характеру, при 5 случаях неполногласия (премилостив, владhти, врагы, главы, привлачить) только 1 случай полногласия (голод). Сравним также соотношение слов и форм с ч и щ : в первом отрывке – с ч 7 случаев, с щ – 2 (из которых 1 – особого рода – причастие горящий, не синонимичное русскому горячий; во 2-м отрывке соответственно 10 и 6 (не считая еще 8 случаев употребления союза аще); в 3-м – 3 случая употребления слов с щ при отсутствии слов с ч. Близкие отношения дают и другие соотносительные факты, например, формы на # (я) и h . Таким образом, разная концентрация славянизмов создает стилистические неоднородные контексты.
Приведенный выше материал свидетельствует, что количество церковнославянизмов в летописи Мономаха ничтожно. Значение «летописи» заключается не только в том, что она является одним из ярких памятников древнерусского литературного языка, но и в том, что ее писал образованный человек, хорошо знакомый с книжной литературой, хорошо знающий церковнославянский язык. Следовательно, автор писал по-древнерусски не потому, что не умел писать по-церковнославянски, а потому, что он хотел писать именно по-древнерусски и избегал механически вводить в текст отдельные церковнославянские слова.
И собственно «Поучение», обращенное к детям, написано по-древнерусски. Правда, количество церковнославянизмов в нем значительно больше, чем в «летописи», но это объясняется тематикой «Поучения», где, особенно в первой части, Мономах дает множество религиозно-нравственных советов. Таким образом, некоторое увеличение церковнославянизмов «Поучения» имеет стилистический характер.
В написанном в целом по-древнерусски произведении Мономаха церковнославянский элемент занимает специальное место, выполняет специальную функцию, уже выступая как некая стилистическая разновидность древнерусского языка.