"Причины разрушение социалистического режима"

Глава 3 ЭКОНОМИЧЕСКАЯ КАТАСТРОФА 90-х ГОДОВ
3.1. Идеология реставрации капитализма в России
Итак, вследствие полного отказа от социалистических принципов хозяйствования советская экономика, жизнеспособность которой еще за несколько лет до того не вызывала ни малейшего сомнения у самых ярых ее недоброжелателей, претерпевала к 1990-1991 годам жесточайший кризис. Выход из кризиса, даже самого жесткого, как известно, возможен за счет модернизации существующей экономической системы, как это было проделано после великой депрессии 30-х годов в США с использованием кейнсианской теории и советского опыта, предполагавших усиление государственного вмешательства в экономику. И в нашей стране в 1991 году был возможен выход из кризиса за счет отказа от бездумных горбачевских реформ и перехода к разумному научно обоснованному управлению социалистической экономикой и использованию преимуществ частной или коллективной форм собственности в малом бизнесе. К тому времени еще оставался каркас социалистической системы: крупная промышленность в руках государства, управление ценами и распределение товаров, внешняя торговля. Несмотря на принятые в ходе горбачевских реформ законы, разрушающие этот каркас, он еще существовал, и потому экономика, хотя и менее эффективно, чем до перестройки, все же функционировала. Катастрофы, то есть обвального падения производства не было. Это подтверждается и выводами доклада ЦРУ 1990 года «О состоянии советской экономики», о котором пишет Кара-Мурза: «В ней по американской методике и собственным данным ЦРУ были пересчитаны показатели советской статистики и признаны в общем верными. Уж кому должны были бы верить антисоветские идеологи как не своим верным союзникам». Следовательно, заявления сегодняшних почитателей рынка о неизбежности отказа от социалистической системы во избежание коллапса не подтверждаются фактами. Зато полное разрушение остатков социалистической системы привело как раз к катастрофе, как мы увидим чуть позже на графиках и таблицах, отражающих динамику производства и потребления в России после полного демонтажа социалистической системы. Катастрофа произошла потому, что ранее существовавшие экономические отношения были одномоментно разрушены, а новые не были созданы. Вот тут-то и наступил коллапс. Представим себе промышленное предприятие, которое до 1 января 1992 года, знало, кому и по какой цене оно производит продукцию, и от кого и по какой цене оно получает сырье, материалы, комплектующие изделия и т.п. И вдруг в одночасье все эти связи разорвали. Как работать в таких условиях? Хорошо, если заказчиков и поставщиков сотни – можно с ними связаться и попытаться договориться напрямую, если, это отказалось делать государство. Ну а когда их тысячи или десятки тысяч? На налаживание самостоятельных связей нужно время. Но производство не может стоять. Продукцию надо производить каждый день и получать за нее деньги немедленно, чтобы купить материалы,
сырье. Что думали по этому поводу ельцинские реформаторы – трудно сказать. Впечатление такое, что они просто не понимали последствий своих действий. В результате обвальное падение производства, на масштабах которого мы остановимся позднее. А сейчас хотелось бы рассмотреть концептуальные идеи, которыми руководствовались реформаторы ельцинской команды.
1. Либерализация экономики, подразумевая под этим полный отказ от государственного участия в ней.
2. Приватизация государственной собственности.
3. Конкуренция решает все вопросы развития.
4. Государство должно прекратить дотирование сельского хозяйства.
5. Безработица полезна.
6. Реформы должны проводиться мгновенно, чтобы возврата к прошлому
не было.
Либерализация экономики
Известно, что выходом из мирового кризиса начала 30-х годов стало
увеличение роли государства в экономике. Именно это направление стало основным содержанием «нового курса» Рузвельта в США. В послевоенные годы в Европе государственное участие в экономике приняло еще более обширные масштабы, чем в США. Кейнсианство стало ведущей идеей в экономической науке. В Европе, где во многих странах у власти длительное время находились социал-демократы, а по соседству существовал Советский Союз со своей успешно развивающейся социалистической экономикой, государственное участие в экономике приняло очень широкие масштабы. Швецию даже полушутя стали называть «социалистическим королевством». Бюджет ряда европейских государств составляет около 40-50 % от ВНП. А это означает, что около половины благ, создаваемых в этих странах, распределяются через государственные каналы. Все это дает основание говорить об определенной социализации капиталистической экономики. Автор свое мнение по этому поводу изложил в работе «Социалистические тенденции в экономике капиталистических стран» [64]. Появились даже определения «социально ориентированная экономика», «смешанная экономика», «экономика двух третей». Говорить о капиталистической экономике стало даже вроде и неприлично. Мол, капиталистическая экономика по определению – это такой способ ведения хозяйства, когда целью является прибыль капиталистов, а не удовлетворение интересов народа. А в современной экономике, говорили авторы упоминавшихся терминов, целью является не столько прибыль, сколько удовлетворение потребностей общества.
Когда государственное участие в экономике принесло свои положительные плоды, оно постепенно перестало восприниматься как благо, и стали все больше отмечать действительно имевшие место недостатки в виде бюрократизма, коррупции и т.п. А тут как раз наступило время понижательной волны очередного Кондратьевского длинного цикла и темпы роста ВНП снизились. Очень легко было увидеть причину в чрезмерном государственном участии в экономике. Модными стали такие экономисты, как Фридмен, Самуэльсон и их последователи, получившие название неоклассиков в противоположность кейнсианцам. В это время в США и Великобритании к власти пришли консерваторы во главе с Рейганом и Тэтчер, и идеи неоклассиков о дерегулировании, денационализации получили мощную идеологическую поддержку. О том, что действуют объективные экономические закономерности в виде циклических колебаний, проявлением которых стал спад темпов роста в конце 70-х – начале 80-х годов, никто не вспомнил. Во всем обвинили государственное участие в экономике. На этом-то фоне всеобщего увлечения либерализацией экономики и расцвела уверенность наших реформаторов в необходимости отказа от всякого участия государства в экономике. Воспитанные на трудах Маркса они о капитализме судили по этим работам полутораековой давности. Отрекшись от Маркса, они не дали себе труда серьезно познакомиться с работами современных западных экономистов. Поэтому вслед за А. Смитом они говорили о «невидимой руке рынка». А государству отводилась роль «ночного сторожа», хотя нигде в современном мире такого нет. Самые оголтелые сторонники либерализации экономики не додумались бы до провозглашения той степени экономической свободы, которую провозгласили наши реформаторы. Известно, что и хорошую идею можно довести до абсурда. А здесь и идея-то либерализации далеко не обоснована, но до абсурда ее довели, бесспорно.
Либерализация цен
Как известно, с 1 января 1992 года государственные цели перестали
действовать одномоментно. Гайдар и его команда при этом заверили общественность, что рыночные законы остановят рост цен в соответствии с кривыми равновесия между спросом и предложением, которые рисовали тогда во всех газетах и журналах. Признавая, что рост цен будет большим, Гайдар заверил, что он не будет превышать трех-четырехразового увеличения. Интересно заметить, что когда правительство Н.И. Рыжкова предложило повышение цен на 20-30 % на некоторые продовольственные товары, то это известие советским народом воспринималось как сигнал бедствия. А теперь о трех-четырехкратном росте говорили, как о чем-то вполне допустимом. Ельцин, когда-то обещавший положить голову на рельсы, но не допустить роста цен, теперь уговаривал народ потерпеть до осени 1992 года, когда рост цен остановится сам собой. Как известно, цены выросли не в 3-4 раза, а в несколько тысяч раз, и рост цен не остановился до сих пор. Почему?
Да потому, что того рынка с чистой конкуренцией, для которого рисовались кривые равновесия, в природе давно уже нет. Это прекрасно понимали наши опытные ценовики, такие как Дерябин, Шпрыгин и др., предупреждавшие о катастрофических последствиях безграничной либерализации цен. Об этом уже говорили такие всемирно признанные авторитеты в области экономики, как Гелбрейт, Стиглиц. О каком равновесии между спросом и предложением могла идти речь в условиях дефицита и невозможности быстро увеличить предложение? Производители и посредники, никем и ничем не ограниченные, увеличивали цены на свою продукцию, не задумываясь, что через короткое время это повышение цен вернется к ним увеличением издержек на сырье, материалы, топливо, электричество и заработную плату, и им снова придется повышать цены. Вот и выросли цены за два года в 500 раз, и потом продолжали расти по 70-80 % в год.
И только в последние уже двухтысячные годы темп инфляции снизился до 10-15 %, что нынешними властями оценивается как достижение, хотя во всем мире такой темп роста цен оценивается как безумно высокая инфляция.
Рост цен стал одним из наиболее существенных причин катастрофического обвала производства и всей финансовой системы. Оборотные средства, без которых невозможны ни производство, ни торговля, не могли возрастать с той же скоростью, с которой возрастали цены. Их стало не хватать, и товарообмен был парализован. Размер денежной массы рос гораздо медленнее, чем росла стоимость создаваемого продукта. Главным дефицитом стали деньги. Под влиянием рекомендаций Международного валютного фонда правительство не обеспечивало увеличение денежной массы, необходимое для нормального товарообмена. Появились уродливые формы товарооборота – взаиморасчеты, когда производитель гидромоторов, поставлявший их экскаваторному заводу, вместо денег получал экскаваторы. Потом он их менял на уголь, потому что угольникам нужны были экскаваторы. Затем углем он расплачивался со своими поставщиками металла, железнодорожниками и т.д. Причем все это на бумаге. Такие многоходовые комбинации в самом страшном сне не приснились бы западному менеджеру, и когда им о них рассказывали, они признавались, что в таких условиях не проработали бы и дня. И, прежде всего, страдало государство, потому что не получало налогов, так как у предприятий не было денег. Ведь не мог производитель гидромоторов отдавать налоги государству своей продукцией, чтобы оно потом ею расплачивалось с пенсионерами и учителями. И весь этот шабаш происходил по рецептам МВФ, американского экономического консультанта правительства Сакса. Эти советники утверждали, что увеличение денежной массы ускорит инфляцию, и эту несусветную глупость средства массовой информации вдалбливали людям. Мнение отечественных экономистов, таких как академик Львов, доктор экономических наук Глазьев и многих других, не принимались во внимание. Несмотря на то, что в любой развитой стране размер денежной массы составляет около 70-80 % от стоимости создаваемых товаров, а у нас он составлял 12-14 %, и даже студент-экономист мог бы увидеть нелепость создавшегося положения, от которого страдает народ и производство, правительство продолжало линию на сдерживание денежной массы. Обуздать цены оно не стремилось, а рост денежной массы ограничивало. На этом сказочно наживались банкиры и все, кто имел отношение к обменным операциям – будущие олигархи. И если бы правительство Примакова не устранило дефицит денежной массы, то никакого прекращения дальнейшего развала бы не произошло. Без шума, без объявления в прессе это правительство, в котором были отечественные профессионалы высочайшего класса, покончило за несколько месяцев со взаимозачетами и массовыми неплатежами. И, как и следовало ожидать, никакой инфляции дополнительно пущенная в оборот денежная масса не вызвала.