Случалось участливо заглянуть в лицо беспомощного, подавленного горем бедняка

Глава XLIV
Лестеру исполнилось сорок шесть лет. В таком возрасте оказаться совсем одному, без друзей и
деловых связей, было тоскливо и страшновато, даже при наличии пятнадцати тысяч годового дохода
(включая десять по отцовскому завещанию).
Он понимал, что, если в ближайшем будущем он не нападет на какую-нибудь золотую жилу, его
карьера кончена.
Разумеется, можно жениться на Дженни.
Это обеспечило бы ему десять тысяч дохода до конца его дней, но также лишило бы последнего шанса
получить свою долю капитала компании Кейн.
С другой стороны, он мог продать свои акции — их было у него на семьдесят пять тысяч: с них-то он и
получал около пяти тысяч долларов процентами — и вложить деньги в какое-нибудь предприятие,
например в другую фирму по производству экипажей.
Но хочется ли ему вступать в конкуренцию со старой отцовской фирмой?
К тому же это было бы очень нелегко.
Конкуренция и так обострялась день ото дня, причем компания Кейн упорно удерживала первое
место.
Весь капитал Лестера составлял семьдесят пять тысяч долларов.
Есть ли смысл вступать в бой с такими ничтожными средствами?
При нынешней конъюнктуре, чтобы закрепиться в этой отрасли производства, нужны большие деньги.
Лестер, наделенный богатым воображением и недюжинным умом, на свое горе, не обладал тупой,
самодовольной уверенностью в собственном превосходстве, столь необходимой для достижения
серьезных успехов в коммерческих делах.
Занять видное место в деловом мире обычно удается лишь человеку одной идеи, твердо убежденному,
что само провидение уготовило ему блестящую карьеру на том или ином избранном им поприще.
Новый сорт мыла, или нож для открывания консервных банок, или безопасная бритва, или
переключатель скоростей — что-то одно безраздельно захватывает воображение человека, жжет, как
раскаленный уголь, и до краев заполняет его существование.
Чтобы так гореть, нужна бедность и молодость.
Предмет, которому человек решил посвятить свою жизнь, должен открывать ему путь к несчетным
возможностям и несчетным радостям.
И целью должно быть счастье, иначе огонь не будет гореть достаточно ярко, движущая сила не будет
достаточно мощной — и успех не будет полным.
Но Лестер не был способен на такое горение.
Он уже изведал большую часть так называемых радостей жизни.
Иллюзии, столь часто и громко именуемые наслаждениями, уже не прельщали его.
Деньги, разумеется, необходимы, и деньги у него есть, во всяком случае, достаточные для безбедного
существования.

---

Что ж, неужели поставить их на карту?
А впрочем, почему бы и нет.
Куда страшнее остаток жизни сидеть сложа руки и смотреть, как другие преуспевают.
В конце концов он решил поискать приложения своим силам.
Он уверял себя, что торопиться некуда, что никакой оплошности он не допустит.
Для начала нужно, чтобы в кругу промышленников, причастных к оптовому производству экипажей,
стало известно, что он не связан больше с отцовским предприятием и готов выслушать любые
предложения.
И он широко оповестил всех о том, что выходит из компании Кейн и уезжает в Европу, отдохнуть.
Он никогда не был за границей, да и Дженни нужно побаловать.
Весту можно оставить дома с прислугой и Герхардтом, а Дженни пусть поездит, посмотрит, что есть
интересного в Европе.
Лестер решил побывать в Венеции, в Баден-Бадене и на других курортах, о которых много
наслышался.
Ему давно хотелось увидеть и египетские города и Парфенон.
Он погостит в чужих краях, освежится, а затем, вернувшись домой, всерьез возьмется за что-нибудь
новое.
Путешествие состоялось весной, в год смерти старого Кейна.
Лестер сдал дела в Чикаго и не спеша, с большим удовольствием составил себе маршрут, постоянно
советуясь с Дженни.
Захватив все необходимое для дороги, они отбыли пароходом из Нью-Йорка в Ливерпуль, провели
несколько недель в Англии, потом поехали в Египет.
Обратный путь лежал через Грецию и Италию в Австрию и дальше, через Швейцарию, — в Париж и
Берлин, Новые впечатления развлекли Лестера, и все же его не покидало неприятное чувство, что он
зря тратит время.
Путешествуя, не создашь крупного делового предприятия, а поправлять здоровье ему не требуется…
Зато Дженни приходила в восторг от всего, что видела, и просто упивалась этой новой жизнью.
В Луксоре и Карнаке, о существовании которых она раньше и не подозревала, ей открылась древняя
культура, мощная, многогранная и исполненная совершенства.
Миллионы людей жили и умирали здесь, веруя в иных богов, в иные формы правления, иные правила
жизни.
Дженни впервые осознала, как огромен мир.
Думая об ушедшей в прошлое Греции, о погибшей Римской империи, о канувшем в забвение Египте,
она поняла, как ничтожны и мелки наши заботы и мысли.
Лютеранское благочестие отца уже не казалось ей таким значительным, а общественное устройство
Колумбуса в штате Огайо — нерушимым.
Мать всегда придавала огромное значение тому, что скажут люди, что подумают соседи, а здесь

---

Дженни видела несметное множество могил, в которых успокоились люди, и дурные и хорошие.
Лестер объяснял ей, что различия в нравственных критериях вызываются иногда климатом, иногда —
религией, иногда — появлением какой-нибудь исключительной личности вроде Магомета.
Лестер любил отмечать, как мало значат условности в масштабах этого мира, такого необъятного по
сравнению с их привычным мирком, и Дженни по-своему понимала его.
Взять хотя бы ее прошлое. Допустим, она поступила дурно; для какой-то кучки людей это, может быть,
и важно, но в плане всей истории человечества, всех движущих миром сил — какое это имеет
значение?
Пройдет немного времени, и все умрут — и она, и Лестер, и эти люди.
Ничего нет реального и вечного, кроме доброты, сердечной, человеческой доброты.
Все остальное преходящее, как сон.