Советская этнография, 1973, №2, стр. 83-95

разделение кочевого общества на два состояния: «общинно-кочевое» и «военно-кочевое». «В годы войн и больших переселений общественная организация кочевников несколько видоизменилась, приобретая новые черты: военные и политические интересы выступали на первый план, а интересы скотоводческого хозяйства отходили на второй… Значительно усиливалась власть вождей — военных предводителей. Военная, в том числе и десятичная, структура усиливала смешанность племен, но поскольку родственный принцип в общественной организации кочевников играл лишь идеологическую, чисто формальную роль, то временная замена его централизованной организацией при сохранении скотоводческого базиса принципиально ничего не меняла… В таких условиях организация скотоводов может быть названа «военно-кочевой». Результатом усиления военной организации было возникновение так называемых кочевых империй — временных и эфемерных образований, не имеющих собственного экономического базиса».
В связи с этим необходимо заметить, что воинственный образ жизни — это важная черта многих кочевых обществ независимо от уровня их политической сложности. Точнее было бы говорить, что для кочевых обществ в одной ситуации (как правило, во внешних контактах) большее значение имела «военная» доминанта, в других (как правило, во внутренних отношениях) — «общинная» составляющая. Кроме того, далеко не всегда «военное» состояние было «лишь временным». Крадину, например, удалось проследить, что «десятичная» система организации степного Войска в Хуннской державе просуществовала как минимум столетие, а то и больше. Думается, нетрудно будет найти немало аналогичных примеров из истории других кочевых обществ Евразии. Тем более неправильно считать, что замена «общинно-кочевого» состояния «централизованной организацией при сохранении скотоводческого базиса принципиально ничего не меняла».
К. Поппер сравнивал научные теории с рыболовными сетями, которые мы закидываем в «море» эмпирических фактов. Чем меньше ячейки сети, тем больше улов исследователя, тем большее количество фактов способна объяснить его теория. С данной точки зрения ценность концепции НСП не очень высока. Практически все возможные политические формы кочевых обществ попадают в рамки одной модели.

• 
  Между тем африканские нуэры, например, жили и живут отдельными эгалитарными общинами и кланами, объединенными лишь весьма запутанными генеалогическими родственными связями.
  
• 
  Такая же социальная организация была у древних ухуаней, кочевавших в степях Внутренней Монголии.
  
• 
  У туарегов, калмыков и казахов существовала развитая внутренняя имущественная и социальная стратификация, они консолидировались в племенные конфедерации и вождества численностью в несколько десятков тысяч человек.
  
• 
  Хунну, тюрки, монголы представляли собой единую «степную империю», численностью достигавшую многих сотен тысяч (даже до миллиона и более) кочевников.
  

Отличия в сложности социально-политической системы между нуэрами и ухуанями, с одной стороны, и хуннами и монголами, с другой — столь же значительны, как велика, например, разница в уровне общественного развития между охотниками собирателями Калахари и императорским Римом. По этой причине, использование концепции «номадного способа производства» в такой формулировке не представляется продуктивным.