Традиция — текст — фольклор

ƒ
x
(a) : ƒ
y
(b) = ƒ
x
(b) : ƒ
a–1
 (у), 
где а и b — два члена (деятеля, персонажа), из которых первый (а) связан 
с чисто негативной функцией х, а второй (b) — с позитивной функцией у, 
но способен принимать и негативную функцию х, являясь, таким образом, 
посредником между х и у. Обе части формулы представляют две ситуа-
ции, между которыми имеется известная эквивалентность за счет того, что 
во второй части формулы (и соответственно — во второй половине мифи-
ческого процесса, сюжета) один член заменен противоположным и произ-
ведена инверсия между ценностью функции и членами обоих элементов. 
То, что последний член — именно f
a–1
(у), показывает, что речь идет не 
только об аннулировании первоначального состояния, но о некотором до-
полнительном приобретении, некоем новом состоянии, возникшем в ре-
зультате своего рода спирального развития. 
В небольшой статье, посвященной фольклору виннебаго, Леви-Строс 
дает сравнительный структурный анализ (по своему методу) четырех сю-
жетов с необычной судьбой героев [Lévi-Strauss 19606, р. 351-362]: 
I) история юношей, погибших от руки врагов во славу племени; 
II) история человека, вернувшего свою жену из мира духов после побе-
ды над ними; 
III) история победы над духами умерших членов шаманского ритуально-
го союза, что дало им право на перевоплощение; 
IV) история сироты, который своей победой над духами воскресил 
влюбленную в него дочь вождя. 
Различия этих четырех сюжетов анализируются по рубрикам: «принесе-
ние жертвы»: для другого (II), для группы (I), для себя (III); «смерть как»: 
нечеловеческий агрессор (IV), человеческий агрессор (II), соблазнитель (I), 
спутник (IV); «выполненное действие»: против группы (IV), вне группы (II), 
для группы (I), внутри группы (III). Далее трактуются противоположности: 
природа — культура; жизнь — смерть; «сверхсмерть» духов — «недо-
жизнь» героев (подаривших остаток жизни своей группе); обыкновенная — 
необыкновенная жизнь (последняя оппозиция в мифе IV имеет негатив-
ный, перевернутый характер). Не менее оригинален разбор мифа цимши-
ан об Асдивале [Lévi-Strauss 1958 — 1959, р. 3-43]. 
173 

---

Интересные разборы мифов имеются также в больших теоретических 
монографиях Леви-Строса, посвященных проблемам первобытного мыш-
ления [Lévi-Strauss 1962] и мифологии [Lévi-Strauss 1964 — 1971]. Концеп-
ции Леви-Строса в этой области очень глубоки и интересны. Он борется с 
традиционным представлением о слабости и чисто интуитивном, беспо-
мощно-конкретном характере первобытного мышления, его неспособности 
к обобщениям. Отстаивая своеобразный интеллектуализм первобытной 
мысли, анализируя ее специфический характер, Леви-Строс, например, 
блестяще доказал, что тотемические наименования в первобытном обще-
стве используются для построения сложных классификаций как своего ро-
да материал для знаковой системы. Он дает интересный анализ некото-
рых семантических оппозиций (сырое — вареное и др.), являющихся клю-
чевыми для мифологических представлений и ритуализованного поведе-
ния южноамериканских индейцев. Знакомство с основными трудами Леви-
Строса помогает понять специфику его подхода к мифу, силу и слабость 
этого подхода. Он рассматривает миф как инструмент первобытной «логи-
ки», и поэтому, вопреки здравым и тонким соображениям о методах струк-
турного анализа мифа, его конкретные разборы представляют собой ана-
лиз структуры не мифического повествования, а мифического мышления. 
В принципе Леви-Строс предусматривает повествовательный аспект (по 
горизонтальной координате), но практически он сосредоточивает все вни-
мание на «пучках отношений» и их символико-логическом значении. В.Я. 
Пропп, искавший жанровую специфику волшебной сказки, рассматривает 
прежде всего повествование, анализирует развертывание во времени и, 
следовательно, синтагматику с выяснением значения функции каждой 
синтагмы в рамках данного сюжета. Поэтому его структурная модель ли-
нейна. Лишь на следующем этапе исследования (отраженном в «Истори-
ческих корнях волшебной сказки») функции получают этнографическую 
интерпретацию (в плане генетическом). 
Леви-Строса интересует в основном мифологическая «логика», поэтому 
он начинает с мифа, связывает функции только по вертикали, пытаясь из 
сопоставления вариантов мифа выявить его парадигматику. Структурная 
модель Леви-Строса нелинейна. Историческое различие мифа и сказки 
для Леви-Строса нерелевантно, не имеет принципиаль- 
174 

---

ного характера. К анализу сюжета некоторое отношение имеет его медиа-
тивная формула в той мере, в какой она пытается схватить «перевертыва-
ние» ситуации в финале и «спиральность» развития. Но эта особенность 
сюжета в более конкретной форме уловлена В.Я. Проппом: герой не толь-
ко ликвидирует недостачу (для чего он сам или его чудесные помощники 
вынуждены «негативно» действовать по отношению к вредителю — двой-
ственность леви-стросовского члена b), но создает некую новую ситуацию 
и приобретает дополнительные сказочные ценности
4
. 
В рецензии Леви-Строса на «Морфологию сказки» заключаются и об-
щая высокая оценка труда В.Я. Проппа, и ряд критических замечаний и 
творческих предложений. Критика эта не удивительна в свете того, что 
было выше выяснено относительно различия подходов этих двух круп-
нейших исследователей, ищущих решения проблемы с противоположных 
концов. Леви-Строс понимает свой спор с В.Я. Проппом как спор «структу-
ралиста» с «формалистом». Ему кажется, что русский ученый отрывает 
форму от содержания и сказку от мифа, пренебрегает этнографическим 
контекстом, пытается создать грамматику без лексики, забывая о том, что 
фольклор как специфический феномен, отличный от других языковых яв-
лений, — это слова слов, одновременно и словарь, и синтаксис, и т. п. 
Следствием этого он считает сведение В.Я. Проппом всех сказок к одной-
единственной. Леви-Строс предлагает открыть за относительным разно-
образием функций большее постоянство, представив одни функции как 
результат трансформации других (объединить инициальную и финальную 
серии функций, битву с трудной задачей, вредителя с самозванцем и т. 
д.), заменить последовательность функций схемой операций типа Булевой 
алгебры (группа трансформаций малого количества элементов). В сказоч-
ных персонажах он предлагает видеть медиаторов, связывающих проти-
воположности типа мужской — женский, высший — низший и т. д. 
Мысль Леви-Строса о возможности интерпретации отдельных функций 
как результата трансформации той же сущности очень интересна и плодо-
творна, однако такое рассмотрение лучше производить после суммарного 
морфологического анализа, а не вместо него. 
Все многообразие связей между функциями трудно установить до вы-
деления самих функций, а выделению функ- 
175 

---

ций должно предшествовать строгое разбиение повествования на синтаг-
мы, следующие друг за другом во временном линейном ряду. В противном 
случае и установление связей между функциями, и группировка их в пучки, 
и угадывание символического значения таких пучков, и выделение пара-
дигм неизбежно будет содержать в себе большую дозу произвольности, не 
выйдет за пределы догадок, пусть весьма остроумных и во многом верных. 
В.Я. Пропп рассматривал свой синтагматический анализ как введение и 
к истории сказки, и к изучению «совершенно особой логической структуры 
сказки, что подготовляло изучение сказки как мифа» (см. с. 7 первого из-
дания), т. е. как раз того, к чему призывает Леви-Строс. Анализ синтагма-
тической структуры не только необходим в качестве первой ступени изуче-
ния общей структуры сказки, он непосредственно служит поставленной 
В.Я. Проппом цели — определить специфику сказки, описать и объяснить 
ее структурное единообразие. Поэтому сведение всех волшебных сказок к 
одной — не ошибка В.Я. Проппа, а условие достижения поставленной це-
ли. Упрек в пренебрежении этнографическим контекстом несправедлив и 
может быть объяснен только незнакомством Леви-Строса с «Историче-
скими корнями волшебной сказки». Замечание Леви-Строса о том, что не 
хватает контекста, «а не исторического прошлого», вызывает возражения 
потому, что он упускает из виду историчность самого контекста, т. е. прин-
ципиальное историческое различие мифа и сказки как двух ступеней в ис-
тории повествования, находящихся в отношениях «предок — потомок», 
имеющих свою специфику. Леви-Строс сам признает, что в сказке ослаб-
лены противопоставления и транспозиция темы, большая возможность иг-
ры, свобода замены. Но это не просто легкое ослабление, а результат 
развития сказочного вымысла и известного отрыва сказочной фантастики 
(уже в значительной мере условно-поэтической) от конкретной этногра-
фии, от верований и ритуальных предписаний, жестко ограниченных рам-
ками определенной (как в этническом, так и в стадиальном плане) культу-
ры. Не только сказочные образы, но и правила поведения сказочных пер-
сонажей гораздо условней, в гораздо большей степени принимают харак-
тер правил игры, чем это имеет место в мифе. А новые моральные и эсте-
тические критерии сказки уже качественно отличны от однозначных 
176 

---

этнографических моделей поведения и интерпретации окружающего мира. 
Таким образом, для упрека в формализме по адресу В.Я. Проппа вдвойне 
нет оснований. В.Я. Пролп сам ответил Леви-Стросу в послесловии к 
итальянскому переводу [Propp 1966, s. 201 — 229]. Он разъяснил, что 
«Морфология сказки» — первая, но неотъемлемая часть его сравнитель-
но-исторических штудий волшебной сказки, что отсутствие единой терми-
нологии, а также пропуски и ошибки в английском переводе невольно пре-
пятствовали правильному пониманию некоторых его положений. Кроме то-
го, он совершенно справедливо указал, что его специально интересовал 
не миф, а сказка волшебная и анализ сюжета, композиции, жанра (в отли-
чие от Леви-Строса), а такой анализ немыслим в полном отвлечении от 
развертывания повествования во времени. 
Все это, разумеется, отнюдь не лишает смысла те задачи, которые вы-
двигает Леви-Строс. И как раз исследование В.Я. Проппа дает необходи-
мый твердый базис для дальнейшего углубления структурного анализа 
повествовательного фольклора. Не удивительно, что после знакомства 
ученых Запада с классическим трудом В.Я. Проппа буквально ни одно из 
исследований структурных моделей фольклора не могло обойтись без это-
го труда, не опираться на него. 
Во французской науке, где структурализм особенно распространен, за-
служивает внимания прежде всего цикл работ А.Ж. Греймаса. В статье 
«Описание значения и сравнительная мифология» [Greimas 1963] он пы-
тается исключительно методами Леви-Строса осветить разыскания Ж. 
Дюмезиля по сравнительной мифологии. Он считает, что мифемы, вопре-
ки видимости рассказа, связаны парадигматическими узами и что пример-
ная формула мифа такова: