Великобрита- в едва ли не единственное поле компромиссов и единства нии в начале

Противоречия Успехи экономического развития позволили Гер-ускоренной мании в начале XX в. превратиться в одну из
модернизации лидирующих индустриальных держав мира. Одна-немецкого ко все более очевидными становились и серьезцые общества противоречия в экономической системе страны, социальной структуре немецкого общества. При­чиной их был неорганический характер модернизационных про­цессов в Германии. Наращивание темпов экономического роста было вызвано не только объективными рыночными факторами, но, в значительной степени, и целенаправленной политикой государства. Мотивы подобной политики были прежде всего связаны с попыткой не допустить значительного разрыва в балансе сил на мировой арене, укрепить геополитическое положение страны за счет создания мощной военно-индустриальной базы. Но по мере увеличения темпов экономического роста роль государ­ственного регулирования не только не уменьшалась, но и усиливалась. Если в 70-х — начале 80-х гг. XIX в. в политике правительства преобладали косвенные методы (ликвидация внут­ренних таможенных пошлин, создание единой монетной системы, единой системы мер и весов, развитие железнодорожного и почтового права), то затем начался переход к прямому регулирова­нию, широкой протекционистской политике. Недостаточно сба­лансированная отраслевая структура, незначительная емкость внутреннего потребительского рынка и острая конкуренция на мировом рынке, незавершенность складывания финансовой инф­раструктуры делали германскую индустрию чрезвычайно зависи­мой от государственного патернализма.
В начале XX в. государство уже было вынуждено выступать не только основным инициатором структурных преобразований, но и крупнейшим инвестором. Экономический кризис 1900 г., который почти не затронул германскую промышленность, разрушительно сказался на сфере кредита. Только за один год произошло более 10 тыс. банкротств, что стало наибольшим показателем за преды­дущее десятилетие; Замедлился процесс образования новых акци­онерных обществ. Горячка грюндерства ушла в прошлое. Причем за период 1901—1907 гг. эмиссия капиталов крупными банками продолжала нарастать и составила 2620 млн марок. Однако капи­таловложения предпринимались уже преимущественно за грани­цей. В самой Германии рынок стремительно терял емкость. Все более очевидным становился разрыв между развитием производ­ственных сил и не столь быстрым ростом покупательной способ­ности населения. Отрасли, ориентированные на личное потребле­ние (легкая, пищевая, текстильная), испытывали значительные проблемы со сбытом. Впервые в германской промышленности остро обозначилась проблема безработицы. Если в 1898 г. она составила 0,4 %, то в 1900 г. - 2 %, в 1901 г. Щ 6,7 %.
Еще более негативными были последствия кризиса 1907 г., ког­да лишь помощь Имперского банка остановила обвал банковской системы. Курс акций упал на 20 % в сфере банковского капитала и на 40—50 % — в сфере промышленного. В последующие годы гер­манская экономика оказалась в состоянии депрессии. Рост уровня производства обеспечивали в основном экспортные отрасли (за пе­риод 1909—1913 гг. экспорт увеличился с 6,6 млрд марок до 10,1 млрд марок). Острота кризиса 1907 г. была обусловлена системной осо­бенностью монополизированной экономики. Впервые не сработал «ценовый выход» из кризиса — снижение цен наиболее рентабель­ными производителями, которое позволяло не только осуществлять сбыт в условиях перепроизводства, но и вытеснять менее мощных конкурентов. При монопольном господстве немногих производи­телей понижение цены в период кризиса уже не имело смысла с точки зрения рыночной конкуренции. Используя свое привилеги­рованное положение, монопольные производители даже в услови­ях кризиса сохраняли высокие цены. Результатом становился рост цен, все более опережающий увеличение платежеспособности на­селения. Эта проблема была общей для стран Запада, но в Герма­нии она приобрела особую остроту в силу специфики процесса мо­нополизации. Из-за относительно невысокой внутриотраслевой конкуренции образование монополий здесь шло быстрее, чем в стра­нах «старого капитализма», приобретало исключительно широкий характер. Монополизации подвергались даже отрасли, которые в других странах оставались оплотом свободной конкуренции (на­пример, существовали картели по производству отрывных кален­дарей). Тотальная монополизация в период благоприятной конъ­юнктуры была фактором наращивания экономической мощи, но в период кризиса создавала потенциал хронического недостатка де­ловой активности. Немецкцй потребитель по сути впервые столк­нулся с проблемой дороговизны. Если в конце XIX в. стоимость жизни в Германии имела тенденцию к постепенному снижению, то в 1900—1908 гг. она выросла на 17 %, а затем продолжила уверен­ный рост. Снижение же покупательной способности населения ста­новилось дополнительным источником депрессивного состояния экономики. В этой ситуации роль государственного инвестирова­ния, в том числе широкомасштабных военных кредитов, становилась особенно значительной. Помимо экспорта лишь военные програм­мы государства помогли германской экономике выйти из кризиса и сохранить в 1908—1913 гг. достаточно высокие темпы роста.
Особый комплекс проблем складывался в сфере сельского хо­зяйства. Развитие капиталистических отношений в аграрном про­изводстве Германии получило название «прусского пути». Его спе­цифика была связана в первую очередь с преобладанием крупных земельных владений латифундиального типа — юнкерских (13 % хозяйств и 70 % обрабатываемой земли к 1900 г.). Юнкерские хо­зяйства создавали основу для синтеза рыночных форм землевладе­ния с элементами докапиталистических поземельных отношений. В начале XX в. во многих регионах Германии разворачивался и про­цесс фермиризации. Но его основой стало не столько качественное обновление технической и технологической базы производства, сколько социально-экономическая дифференциация сельского на­селения, выделение зажиточной крестьянской верхушки, способ­ной вести рентабельное хозяйство, и обезземеливание остальной части крестьянства. При отсутствии притока инвестиционных средств (в силу неразвитости системы кредита), сохранении децен­трализованной патриархальной структуры сбыта сельскохозяй­ственной продукции основным источником прибавочного продук­та как в юнкерских, так и в фермерских хозяйствах становился труд батраков, наемных сезонных рабочих. Это способствовало консер­вации деформированной экстенсивной модели сельскохозяйствен­ного производства, а также сокращало приток рабочей силы в го­родскую промышленность. Государственное субсидирование сель­ского хозяйства, практика экспортных премий и протекционистских пошлин на продукты питания приобретали все больший масштаб.
Ускоренная модернизация создавала не только отраслевые, но и региональные диспропорции в развитии германской экономики. Причем в силу значительной роли государственного регулирова­ния эти противоречия приобретали очевидную политическую ок­раску. Западная Германия — база тяжелой индустрии, связанной с модернизацией армии и флота, стала «оплотом немецкого духа», настроений шовинизма и милитаризма. Представители западногер­манского крупного капитала — А. Тиссен, Г. Стиннес, Э. Кирдорф, династия Круппов возглавляли фракцию наиболее консервативной буржуазии. Опорой их господства стали Рейнско-Вестфальский угольный синдикат, Стальной синдикат, крупнейшие судострои­тельные и транспортные объединения «Гамбург — Америка» и «Се­верогерманский Ллойд». В Юго-Восточных землях (Тюрингии, Силезии) сконцентрировались предприятия новейших отраслей индустрии, в том числе из электротехнических картелей «Всеоб­щее электрическое общество» и «Сименс-Гальске-Шуккерт», хи­мического концерна «И.Г. Фарбениндустри». Лидеры этих предпри­нимательских кругов — В. Ратенау, Г. фон Сименс, А. Баллин — выступали за либерализацию внутренних реформ и интеграцию гер­манской экономики в мировой рынок. Двойственное положение в экономическом и политическом ландшафте страны занимала Се­верная Германия — столичный регион с особой политической куль­турой и большим удельным весом пролетариата в структуре насе­ления. Бавария, тесно связанная с экономическим пространством Австро-Венгрии, стала зоной явных сепаратистских настроений, эпицентром этнического тяготения баварских, австрийских и бо­гемских немцев. Пруссия — колыбель имперской государственно­сти и оплот кастовости в армии и чиновничестве, также обладала существенной спецификой экономического развития. Основой его было преобладание прусского юнкерства с присущим ему хозяй­ственным и психологическим консерватизмом, замедленным харак­тером урбанизации. В ходе структурной перестройки германской экономики на рубеже XIX—XX вв. эти межрегиональные противо­речия значительно усугубились. Необходимость централизованной координации экономического развития, реального объединения страны, предполагающего консолидацию национального экономи­ческого пространства, становилась очевидной.
Таким образом, ускоренная модернизация в Германии в начале XX в. создала предпосылки для закрепления системы широкомас­штабного государственного регулирования экономики. Его поли­тическая целесообразность определялась, кроме того, и негативны­ми социальными последствиями модернизационных процессов. Эволюция социальной структуры немецкого общества не успевала за стремительной перестройкой производственной системы. В наи­более уязвимом положении оказались средЦие слои населения. Их многочисленность и традиционализм были обусловлены поздним окончанием промышленного переворота в Германии. Стремительная ломка экономического механизма, широкая монополизация унич­тожали социальную нишу этих групп, не востребованных обще­ством, лишенных перспектив на будущее, но все еще сохраняющих свои мировоззренческие установки и статусные отличия. Средние слои все в большей степени противопоставляли себя буржуазным и пролетарским группам населения, в среде которых также не было единства. Предпринимательские слои оказались расколоты на про­тивоборствующие группировки отраслевого характера, рабочий класс — на высококвалифицированные кадры, востребованные в рамках новой экономической системы, и пролетарскую массу, об­ладавшую негативным социальным статусом.
Еще один эпицентр кризисных явлений в социальной структуре немецкого общества формировался вне групповой иерархии и носил психологический характер. Растянувшаяся на десятилетия ускоренная модернизация представ­ляла собой радикальный слом традиционного общества, идеалами которого являлись стабильность, традиции, спокойствие, неприятие новаций. На смену им должны были прийти мобильность, предприимчивость, психологическая гибкость. Происходил насильственный разрыв привычных социальных отно­шений, внешнее навязывание новых ценностных стандартов и поведенческих стереотипов. Традиционная система социального неравенства, жестко ранжи­рованная сословными, корпоративными привилегиями, сменялась более гиб­кой классовой системой. Индивид получал возможность относительно свобод­ного продвижения по социальной лестнице, выбора путей достижения успеха, менее зависел от первоначального статуса, но вместе с тем оказывался перед необходимостью личной ответственности за свою судьбу, постоянной борьбы за существование. Под угрозой оказался привычный уклад жизни сотен тысяч людей, не готовых к происходившим преобразованиям. Даже представители тех социальных групп, которые были востребованы новой системой, долгое время испытывали дискомфорт и психологическую нервозность, возникавшие при быстрых изменения внешних условий жизни. Все это создавало проблему мас­совой маргинальности — особого «промежуточного» социально-психологичес­кого состояния групп и отдельных людей, возникающего при переходе в новую социальную среду, когда прежние ориентиры уже теряют актуальность, но еще в значительной степени определяют психологический настрой личности, а но­вые порождаются внешними требованиями и не воспринимаются личностью как естественные, правомерные. Маргинальная масса начинала воспринимать государственное начало — мобилизирующее и консолидирующее нацию — как приоритетное по сравнению с групповыми и индивидуальными интересами. Рост классовых и межгрупповых конфликтов также способствовал усилению особых социально-психологических функций государства, выходящих за рам­ки обычного регулирования экономики. Таким образом, особенности социаль­но-экономического развития Германии на рубеже XIX—XX вв. не только пред­полагали высокую степень активности государственного регулирования эконо­мики, но и создавали предпосылки для закрепления особого патерналистского статуса государства. Традиции немецкой политической культуры, специфика процесса объединения Германии и результаты первого этапа развития империи в период канцлерства Бисмарка вполне соответствовали этой особенности.