Вслед за нашумевшей концепцией эмоционального интеллекта Дэниел

Тонкая настройка
Как-то раз мы с сыном ездили в Бразилию на пять дней, и нам
казалось, что с каждым днем люди вокруг становятся все более и более
дружелюбными. Перемены были просто поразительными.
Поначалу практически от всех бразильцев, с которыми мы общались,
веяло отчужденностью или сдержанностью. Но к третьему дню мы
ощутили гораздо больше тепла. На четвертый день, куда бы мы ни
отправились, бразильцы оказывали нам радушный прием. А к концу
путешествия, уже в аэропорту, мы с ними обнимались на прощанье.
Неужели это действительно бразильцы так изменились? Конечно же,
нет. Пали наши собственные оковы – настороженность гринго
[142]
в
незнакомой культуре. Наша подсознательная система защиты возвела
барьер перед дружелюбными и открытыми бразильцами, подав им четкий
сигнал, что с нами лучше держать дистанцию.
В начале путешествия мы с сыном напоминали радио со слегка сбитой
настройкой: мы были слишком поглощены поиском дружеских сигналов со
стороны местных жителей. По мере того как мы расслаблялись и
настраивались на одну волну с окружающими, наше “радио” стало ловить

---

сигналы нужной станции и поймало наконец дружеское тепло, которое
исходило от бразильцев с самого начала. Если мы тревожны или
озабоченны, то не замечаем искорки в глазах, намеки на улыбку, теплоту в
голосе – в общем, все первичные сигналы дружеского расположения.
Если мы рассмотрим техническую подоплеку только что описанной
динамики, то увидим, что наше внимание не беспредельно. За рабочую
память, то есть тот объем информации, который мы можем удерживать в
фокусе внимания одномоментно, отвечает префронтальная кора – этакая
цитадель верхнего пути. Эта нейронная система играет ведущую роль в
распределении
внимания,
руководя
закулисной
стороной
всех
взаимодействий. Например, она копается в воспоминаниях в поисках того,
что бы сказать или сделать подходящего, даже когда принимает входящие
сигналы, и, увязывая все это, корректирует нашу реакцию.
По мере наслоения задач множественные запросы перегружают
механизм распределения внимания между задачами. Сигналы тревоги из
миндалины наводняют ключевые участки префронтальной коры, и это
проявляется ощущением озабоченности, которое оттягивает на себя
внимание от любой другой деятельности. Стресс перегружает внимание и
не дает сосредоточиться ни на чем, кроме стресса, – чтобы ощутить это на
себе, достаточно побыть встревоженным гринго.
Природа
ставит
беспроблемное
взаимодействие
между
представителями одного вида во главу угла, формируя мозг так, чтобы
оптимизировать этот процесс. Иногда она делает это прямо на ходу:
например, у некоторых рыб в брачный период мозг самки выделяет
гормоны, временно настраивающие ее слуховой анализатор на частоту
позывных самца
[143]
.
Нечто подобное можно наблюдать и в ситуации, когда двухмесячный
младенец замечает приближение матери: он инстинктивно замирает, слегка
задерживает дыхание, поворачивается к матери, смотрит на ее лицо,
фокусируясь на глазах или губах, и старается расположить голову так,
чтобы лучше ее слышать. В это время на его лице держится выражение,
которое психологи называют “сведенные брови – отвисшая челюсть”. Все
эти движения настраивают ребенка на мать: повышают способность
младенца воспринимать ее слова и действия
[144]
.
Обостренное внимание помогает точнее улавливать внутреннее
состояние других людей: мы быстрее воспринимаем исходящие от них
сигналы, даже если эти сигналы слабы, а ситуация не очень ясна. Верно и
обратное: чем сильнее стресс, тем неполноценнее эмпатия.

---

Говоря проще, самопоглощение в любых его формах убивает эмпатию,
не то что сострадание. Когда мы зацикливаемся на себе, наш мир
сжимается по мере того, как наши проблемы и тревоги раздуваются и
заслоняют все остальное. Но когда мы сосредоточены на других, границы
нашего мира раздвигаются. Наши собственные проблемы вытесняются на
периферию восприятия и оттого кажутся меньше, позволяя нам лучше
налаживать контакты с окружающими и сопереживать им.