Историко-этнографические сюжеты в средневековых арабских источниках по малайско-индонезийскому региону
Download 1.58 Mb. Pdf ko'rish
|
diss yankovskaya
|
═у╚ба – проповедь во время пятничной молитвы в мечети. В мусульманском мире упоминание имени
правителя в ╜у╚бе было распространенной формой подтверждения вассальной зависимости. 2 Абу Дулаф – единственный из арабских авторов, кто упоминает о зависимости малайских государств от Китая, что свидетельствует в пользу китайского происхождения его рассказов. 135 весом в ра╚л или больше и раскалить его на огне. Затем берут листья [растения], которое у них [растет], напоминающие по толщине листья лавра. В ладонь [обвиняемого] кладут семь листьев один поверх другого, а сверху при помощи щипцов помещают кусок железа. [Человек] должен пройти с ним семь раз туда-обратно, сделав сто шагов. Если рука его и все листья сгорают, то его признают виновным. Если ему полагается смертная казнь, то его казнят, если штраф – то он выплачивает его. Если у [осужденного] нет денег, то он становится рабом султана, который по- купает его. Если же огонь щадит его, то обвинителю говорят: «Ты возводишь напраслину. Твой противник принял огонь». И тогда его привлекают к ответственности за предъявленное обвине- ние». Помимо Ибн Русты, об испытании огнем у народа Махарāджи пишет также ал-Марвази. Интересный рассказ о малайском обычае сидеть в позе берсила (малайск. bersila) – скре- стив ноги (Ревуненкова 1985: 207) – приводит Бузург ибн Шахрияр: «Согласно обычаю царей Зāбаджа и Стран Золота ни мусульмане, ни другие иностранцы, кто бы они ни были, ни собст- венные их подданные не смеют сидеть перед ними иначе, как скрестив ноги, в позе, называемой «берсила». Кто же вытягивает ноги или садится как-нибудь по-другому, подвергается тяжелому штрафу, смотря по его состоянию… Случилось раз, что у одного из местных царей, по имени Сри Нāтā Калāх, сидел капитан Джах╛д Кута, старик преклонных лет, почтенный и уважаемый всеми... «В таком случае, – сказал царь, – нужно упразднить этот обычай для приезжих мусуль- ман». Так он и сделал, и по сей день мусульмане сидят перед царем, как пожелают, а все ос- тальные – исключительно в позе «берсила», а если сядут как-нибудь иначе, на них налагается штраф». Обычай сидеть, скрестив ноги (bersila), для мужчин и на бедре, поджав одну ногу под себя (bertimpuh, bersimpuh), – для женщин сохранялся до недавнего времени на официальных церемониях в малайских государствах. Его можно наблюдать и в современной Индонезии (лич- ные наблюдения в дер. Путон, Центральная Ява, 2013, а также в ряде деревень Северной Су- матры, 2015). Ибн Хордадбех упоминает о распространенных в Юго-Восточной Азии петушиных бо- ях: «Доход [Махарāджи] составляют, в том числе, петушиные бои, с которых в день он получа- ет около пятидесяти маннов золота. Поскольку одна нога петуха-победителя принадлежит [пра- вителю], то владелец [петуха] выкупает ее». В малайском мире петушиные бои были и остают- ся популярным развлечением и азартным зрелищем. В средние века они сопровождали важ- нейшие ритуалы жизненного цикла семьи правителей, а также церемонии вступления в права владения государством (Бандиленко 1999: 10-13). Любителем петушиных боев был, в частно- сти, основатель Самудры Мерах Силу (Hill 1960: 115). 136 Ибн Хордадбеха также пишет об острове, с которого доносятся звуки музыки: «[С ост- рова Бар╚āйил] всю ночь слышны звуки музыки и [бой] барабанов. Моряки утверждают, что там [обитает] Антихрист (Даджжāл)». Это сообщение за ним повторяет ал-Масу‘ди, но в более развернутом виде, и он не приводит название острова. «У границ островных владений [Махрāджа] есть горы… Рядом с ними находится остров, откуда постоянно слышен бой бара- банов и звуки флейт, лютен и всевозможных музыкальных инструментов, услаждающих слух, а также ритм танца и хлопанье в ладоши. Тот, кто слышит это, может различить звучание всех видов музыкальных инструментов и другие звуки. Моряки, проходившие в тех местах, утвер- ждают, что на том острове пребывает Антихрист (Даджжāл)» - говорится в «Золотых копях». Тот же рассказ с небольшими расхождениями ал-Масу‘ди приводит в «Книге указания и пере- смотра». Арабские путешественники могли стать свидетелями праздничных торжеств – в малай- ских государствах праздники и обряды сопровождались игрой на многочисленных музыкаль- ных инструментах. Описания музыкального сопровождения во время пиров и боев, а также пе- речисление различных видов музыкальных инструментов часто встречаются в малайской лите- ратуре (Ревуненкова 2008: 128-129; Памятники малайской книжности… 2011: 98, 168, 181, 190, 201). В «Сулалат-ус-Салатин», в частности, есть описание свадебного торжества, продолжавше- гося сорок дней и сорок ночей и сопровождавшегося игрой на всевозможных музыкальных ин- струментах, разновидности которых (в том числе гонги, флейты и лютни) перечислены в тексте (Ревуненкова 2009: 264). В сочинениях ал-Масу‘ди можно найти также идентичные сообщения о вулкане или вулканах, предрекающих смерть правителей. Определить их местоположение представляется маловозможным, однако культ гор характерен для многих народов малайско-индонезийского региона и Юго-Восточной Азии в целом (Ревуненкова 2008: 136-139). «Золотые копи» содержат следующий рассказ: «У границ островных владений [Махрāджа] есть горы, населенные людьми с белыми лицами… В тех горах днем и ночью виден огонь, причем днем пламя красное, а но- чью – черное. Оно поднимается до самых облаков, и извержение сопровождается сильнейшим грохотом и раскатами грома. Иногда оттуда исходит странный и внушающий ужас звук, пред- вещающий смерть их правителя. Иной раз [этот звук] раздается тише и предвещает смерть ко- го-нибудь из вождей. Значение предсказаний известно благодаря давним традициям и многове- ковому опыту, который никогда их не подводит». Как и примыкающий к нему рассказ о звуках музыки, это сообщение повторяется в «Книге указания и пересмотра». *** 137 Можно заключить, что этнографический материал достаточно ярко представлен в сред- невековых арабских свидетельствах о малайском мире. Не все сюжеты находят параллели в других источниках или современной этнографической действительности, однако все они свиде- тельствуют о достаточно близком знакомстве арабских путешественников с регионом. Кроме того, сам выбор дошедших до нас рассказов позволяет судить о том, какие обычаи или особен- ности быта малайских народов, по той или иной причине, привлекали внимание арабов. В со- чинениях географов можно встретить как пассажи, посвященные отдельным обычаям, так и за- чатки систематизированного этнографического описания, содержащие краткие сведения о внешнем облике, одежде, пище, религии жителей Юго-Восточной Азии. Поскольку временной фактор не играет важной роли в арабских сообщениях о регионе, и исторические рассказы представлены в них довольно скудно, то именно этнографические сюжеты открывают основное поле для интерпретации этих текстов. С одной стороны, рассмотренные свидетельства представляет интерес с точки зрения ис- торической этнографии – как источник по истории культуры малайского мира и, в некоторых случаях, как вспомогательный материал при идентификации спорных топонимов. Но, в то же время, они поднимают и вопрос о месте народов Архипелага в арабском этнографическом дис- курсе – вопрос, имеющий значение для понимания уже не малайской, а арабской средневековой культуры. Этнографические представления арабов еще достаточно мало изучены. В светской городской культуре средневекового Ближнего Востока они составляли часть адаба – более ши- рокого дискурса, включавшего также историю, географию и беллетристику и служившего сред- ством утверждения культурной идентичности (Al-Azmeh 1992: 18). Осознание себя происходи- ло через противопоставление образу другого, на которого проецировались черты, образованные путем инверсии. Чужим народам приписывалось нарушение культурных и социальных норм, а иногда и противоестественный физический облик – собачьи головы, рыбьи плавники и т. п. Для античной культуры кривым зеркалом и антимиром была Индия, и этот комплекс представлений унаследовали от нее не только арабы, но и христианская Европа. С расширением известного мира на восток частью индийского дискурса стал и Малайский архипелаг. В араб- ской средневековой литературе его образ складывался на основе рассказов путешественников IX-X вв., которые постепенно приобретали вневременную форму и продолжали циркулировать в сочинениях о чудесах. Сообщения очевидцев об экзотических обычаях и богатстве флоры и фауны не противоречили представлению о стране чудес и интерпретировались образованными слоями в контексте уже существовавших фольклорных сюжетов и культурных стереотипов. Ус- тановление более тесных контактов между Ближним Востоком и Индией и включение ее в ор- 138 биту мусульманского мира способствовали вытеснению наиболее фантастических сюжетов в ее восточные области и к границам с Китаем. Островную Юго-Восточную Азию, как и другие крайние пределы мира, стали населять мифическими существами и легендарными правителями. Образ региона в арабских текстах средневековья нельзя назвать целостным. Народам Архипелага достаточно долго не находилось места в арабской картине мира – их не выделяли в отдельную группу и относили к общей категории «индийцев». Однако при этом их также сбли- жали, а иногда и смешивали с еще одной группой – африканскими зинджами. Вероятно, это было связано как с жарким климатом островов и темным оттенком кожи некоторых их жителей, так и с географической концепцией, соединявшей берега Африки и Китая. Если индийцы, наря- ду с китайцами, пользовались уважением как достигшие высокого уровня цивилизации, то на- родам крайнего юга приписывались всевозможные проявления дикости, «варварства» – нагота, каннибализм 1 , отсутствие жилищ, ремесел, денежного обращения, религии, законов. С этой точки зрения на народы островной Юго-Восточной Азии распространялись этнические стерео- типы, связанные с представлением о Средиземноморье как о центре цивилизации и постепен- ном усугублении варварства по мере удаления от него на юг и на север (Hunwick 2005: 126). Стереотипы подкреплялись географическим детерменизмом, объяснявшим внешний облик и темперамент южных народов климатическими, а иногда и астрологическими факторами (Hun- wick 2005: 124-131; Al-Azmeh 1992: 8, 11). Культурные стереотипы и эстетика чудесного и диковинного сочетаются в арабских свидетельствах о регионе со вполне реалистичными и подробными этнографическими описа- ниями. Образ Малайского архипелага в этих текстах нельзя считать ни сугубо вымышленным, ни полностью достоверным – он формировался на основе как универсальных черт, приписы- вавшихся народам, населявших пограничные области известного мира, так и действительных наблюдений путешественников. В классический период развития географической литературы малайский мир, по всей видимости, не воспринимался арабами как единая культурная общ- ность, а представлялся скорее промежуточной зоной между Индией и африканскими землями, цивилизацией и дикостью. Отсюда проистекает двойственное изображение народов Архипелага арабскими авторами, подкреплявшееся, в то же время, и свидетельствами очевидцев, которые сталкивались с разными типами обществ – как с высокими индианизированными культурами Шривиджайи и ее вассальных княжеств, так и с племенами охотников, собирателей и ранних земледельцев. Однако к XIV в. ситуация претерпевает изменения. Йакут первым упоминает топоним Джāўа, а Ибн Баттута уже активно употребляет ал-джāў╖ как этноним, передающий собира- 1 Примечательно, что каннибализм как маркер антикультуры приписывался не только жителям Малайско- го архипелага и африканцам, но также и северным народам (Al-Azmeh 1992: 12-13). 139 тельный образ народов региона и отражающий осознание их общности. С появлением этого термина, обусловленным набиравшей ход исламизацией малайского мира, происходит посте- пенное замещение представлений о нем как о загадочной стране чудес и пряностей новым обра- зом Джāўы как периферии расширяющегося мира ислама (Laffan 2005: 54-59). Однако даль- нейшее распространение и утверждение этнонима ал-джāў╖ в арабской картине мира прихо- дится уже на последующие эпохи, выходящие за рамки настоящей работы. |
