Жених из трущоб

6 часть. В здоровом теле здоровый дух 
Вечером Тэхён снова искупался (вон какой маршрут прошёл, весь пропотел): вода была 
такая же холодная, но всё же не ледяная, как рано утром. В это время Чонгук ушёл в лес запастись 
«съедобными» травами, и Тэхён остался наедине с собой. Сначала он долго плавал — 
преимущественно на спине, чтобы волосы находились в воде и, может быть, хоть так промылись. 
Потом сидел в воде по горло, просто думая обо всём и ни о чём, смотря на закатное оранжевое 
солнце. Здесь на природе, в глуши, далеко от цивилизации пробуждается совершенно новый виток 
раздумий: о будущем, о мире или, может быть, о красоте этой опасной трущобы… Тэхёну 
несвойственны столь высокие думы, но именно в одиночестве рождается философия нашей жизни. 
Ему даже захотелось смеяться из-за того, как нелепо он выглядит: сидит как лягушка на кувшинке и 
лупит в небо, как маленькая мушка думает о большом мире и скоро начнёт квакать от холода — всё 
о нём. Болотный красавец. 
В общем, ему пришлось спешно вылезти, так как какая-то рыба коснулась его спины, и он подскочил 
как ужаленный. Конец колхозной философии. После чего накинул свою цветочную рубашку, галопом 
поскакав в домик к печке. Чонгук пришёл только спустя час, тут же принявшись раскладывать на 
кухонных тумбах всякие растения. Оба молчали. Ну а что ещё говорить? Тэхён ждал его, чтобы лечь 
спать — всё равно тут больше нечего делать. А пока — пил чай, бездельничал. Чонгук тоже искупался 
в пруду, вернувшись… опять в одних плавках… Вид, как всегда, отсутствующий. С чего бы мужику не 
ходить полуголым перед другим мужиком (ну ладно, парнем — на мужика Тэхён не тянет)? Это же не 
соблазнение, а нормальное явление. Но каждый раз оторвать глаза от этого тела всё тяжелее… Чисто 
визуально всё красиво, Тэхёну нравится именно так: когда в меру подкачанный, брутальный, 

---

58/149 
плечистый и даже высокий (а Чонгук ещё и немного выше). Так что Тэхён не виноват, что его взгляд 
то и дело скашивается на это тело. Ну так он и не поддаётся этой мучительной пытке: всё время 
одёргивает себя, ругает. Пускать слюнки на Чонгука — верх идиотизма. Тут ничего не светит. 
Пока он просыхал и прогревался чаем, Тэхён укрылся, грея постель. Нет-нет, а кашлянёт. Что-то 
запершило в горле. Или громко чихнёт, прокашлявшись. И так повернётся, и сяк устроится — весь 
извертелся, дрыгая ногами. Чонгука напрягла эта «симфония», потому что от интеллигенции только и 
жди сюрпризов. 
— Это что такое? — суровым голосом начальника. 
— Что?.. — Неловко поведя плечом, Тэ забился в подушку. Опять мазнул взглядом по его ногам. 
Волосатые. Бедра такие мясистые… Тэхён погладил свою ногу, неизменно гладкую и стройную. Опять 
кашлянул, подтерев нос. Потом опять чихнул. Да, вот правда — нога неизменно стройная. О чём он 
вообще думает… 
А ещё у него дорожка волос от пупка вниз… 
Тэхён громко кашлянул, открестившись от больной фантазии. Ещё одно представление, и он зароет 
себя на месте от стыда. А им ещё спать бок о бок. 
Рано делать какие-то прогнозы, но Чонгук надеялся, что это — всего лишь от пыли, а не предвестник 
простуды. Когда он лёг под одеяло, то внезапно прикоснулся к его щеке и лбу тыльной стороной 
ладони. Тэхён посмотрел на него поплывшим взглядом, объясняя, что очень хочет спать. 
В этот раз он его не обнимал, и оба повернулись друг к другу спинами. Столкнулись задницами — 
Тэхёну пришлось спуститься ниже, чтобы не задевать. Он подумал, что самый несчастный человек, 
раз ему приходится спать на краешке подушки, подгибая ноги, лишь бы не касаться попой. Чонгука 
вот вообще не брала забота, сталкиваются они или нет. 
В конце концов он попросил Тэхёна не елозить, а уже притихнуть и «прижаться к подушке», и сам 
развернулся к нему грудью. Новый апокалипсис — Чонгук дышал ему в затылок, и теперь уже его 
нога соприкасалась с его ягодицами. Хотелось выть. Нет, проорать ему, что это, блин, ненормально, 
что он должен тоже волноваться по этому поводу и следить за своим телом. Но это его нисколько не 
смущало, только Тэхёна. 
Когда послышалось мерное сопение, Чонгук невольно прижался ближе. Без шуток: Тэхён чуть не 
откинулся. Теперь он ощущал не ногу, а его таз. И дыхание под ухом стало ещё горячее, жаря кожу с 
волосами. Тэхён весь покрылся мурашками и жалостливо смотрел в стену. 
Чонгук издевается над ним даже во сне. 
Опять чихнул. Правда издевается! 
*** 
Как это часто бывает, утро началось «не с той ноги». И руки. А с большого чиха, шмыганья соплями и 
сухого кашля. Тэхён лежал весь в поту, краснощёкий, горячий… Вот так закалился в пруду. В здоровом 
теле здоровый дух? 
Чонгук до последнего не верил, что тот мог простыть. Думал, покашляет, и пройдёт. Но нет! 
Городские фифы с их ослабленным иммунитетом лишь от дуновения ветерка сваливаются с 

---

59/149 
температурой под сорок! Тэхён, конечно же, оправдал своё звание неженки — заболел, разлагаясь в 
варёное нечто. 
Так началось утро. 
Чонгук поцокал, трогая его лицо, хмурясь и стремительно одеваясь. Внезапная простуда всё меняет, 
но не беда, что тут нет медикаментов — Чонгук вырос в деревне, и все болячки они лечили 
народными средствами. Да у них же в округе столько лечебных трав! Чонгук быстро поставит его на 
ноги, беспокоиться не о чем. Но всё равно ситуация малоприятная. Получается, сам завёл его сюда, 
отправил купаться в холодный пруд, а он взял и зачах. Под его ответственностью! 
Леший снова весь в работе. Первым делом решил затопить печь. Тэхён отвлекал его вопросами по 
типу: «Я умру?», «Что делать?», «Ты меня спасёшь?», а ещё стонал: «Мне плохо…», швыркая и чихая, 
свернув одеяло батоном между ног, чтобы было удобнее лежать. Ноги — голые, сам — взмокший, 
лицо — унылокрасное, температурит, глаза слезятся… В данный момент ему простительна 
разговорчивость. Чонгук ничего не отвечал. Только после подошёл и заставил нормально укрыться, а 
также посоветовал попытаться снова уснуть. Тэхён хныкал, что не может, потому что ему нестерпимо 
хочется кашлять, и сильно болит голова. Прямо сейчас Чонгук не мог ему помочь, хотя на него было 
жалко и даже боязно смотреть. 
Пока печка растапливалась, поставил кипятиться чайник, чтобы потом заварить кружку с листьями 
брусники — это для того, чтобы сбить температуру. Также поставил вариться щи, настругав то, что 
было. Чонгук ещё хотел сделать отвар от кашля из цветов ромашки, шалфея и мяты, но для этого ему 
нужно было сходить в лес. Тэхён так и не уснул, наблюдая за ним, безмолвно пуская слёзы — от 
температуры. Организму плохо, значит и ему очень плохо. Возможно, он боялся, что это опасно для 
его жизни: тут же трущобы, даже связь не ловит. А вдруг ему станет хуже? А вдруг Чонгук не сможет 
помочь… Пока он бредил и ворочался по койке, Чонгук, мелькавший на фоне, периодически 
подходил к нему. 
Через какое-то время он пришёл с брусничным отваром. Сам приподнял его за голову, заставляя 
пить. Когда болеет Санбом, всё происходит точно так же, так что он привычен к этим делам. А дети 
болеют часто. И чашку ему держал, и утирал то, что текло мимо, ну и говорил, что всё будет хорошо. 
После отвара организм сильно согрелся, стало жарко; Чонгук посильнее его укутал, чтобы пропотел. 
Перед тем, как уснуть, Тэ держал его за руку, попросив посидеть вместе с ним. Ни о чём больше не 
говорили, просто Чонгук сидел у изголовья и вслушивался, заснул ли он. 
Пока у больного был сон-час, он сходил в лес за ягодами и травами, а потом ещё и маме позвонил, 
узнав, что лучше делать при простуде. Она, конечно, вся распереживалась, немного его поругала, но 
потом насоветовала всего подряд, чтобы Тэхён мигом выздоровел. В конце передала трубку 
Санбому, чтобы сказал папе «привет». Отец пообещал вернуться домой очень скоро. Вот только 
коекого вылечит… 
В доме стало тепло, даже жарковато. На небе опять собирались тучи. Солнце скрылось, поднялся 
ветер, запахло дождём. Вернувшись, он сам его разбудил, так как сделал кружку кипятка с мелиссой. 
Заставил вдыхать пар ртом и носом, накрыв одеялом — это что-то вроде ингаляции. Тэхён, само 
собой, выглядел как обычный больной человек: опухший, ослабленный, сонный. Мягкий как 
пластилин — хоть как им крути, хоть куда утаскивай. Пластилиновый Салли так и просился, чтобы его 
приласкали и пожалели. Но вместо ласки Чонгук его залечивал, делая одну припарку за другой. 
После ингаляции заставил его греть ноги в горячей воде в ведре. Тэ хрипло жаловался, что ему 
горячо, но Чонгук крепко держал его ноги, заставляя слушаться. После чего насухо обтёр (сам!) его 

---

60/149 
стопы, натянул носки, снова укутывая одеялом. Тэхён почти сразу же уснул, свернувшись калачиком. 
Лесная жизнь ему точно не подходит. 
Наконец, ливанул дождь. Чонгук снова оказался заперт в четырёх стенах, задумчиво распивая чай и 
поглядывая на спящего. Такого больного, его хотелось защищать в два раза больше — 
действительно, как маленького, потому что в этих условиях он был совершенно беззащитен. 
Естественно, раз Чонгук повёл его с собой в лес, на нём вся ответственность за «городского ребёнка». 
Он и не сомневался, что ему скоро станет легче. Температура уже спала. Сейчас проспится, и всё 
будет нормально. 
А почему же всё-таки повёл за собой? Мог вывести, отправить домой. Да они же были в самом 
начале, Тэхён сам об этом говорил… Но Чонгук упёрся, заговорил зубы — и вот Тэхён лежит здесь. 
Есть ли этому разумное объяснение? Вообщето, есть. Разумное, с точки зрения Чонгука. Он 
разговаривал с матерью касательно Тэхёна. Разговор состоялся перед самым походом в лес. Да, он 
знал, что его сводят с парнем-геем, — маме незачем отрицать, она была серьёзно настроена. 
Аргументировала тем, что Чонгук всё равно ни с кем не водится, так почему бы не попробовать. Ну 
да, парень. Ну да, не совсем нормально жить такой семьёй в деревне, но, в отличие от разных баб, 
которые на нём виснут, Тэхён — бескорыстен и искренен, да и с сыном ладит. Да, он сам — как 
ребёнок, поэтому к нему и проникаешься. Тэхён, вообще, такой человек, что ему нужен тот, кто будет 
им управлять, а Чонгук для этого идеально подходит, вот только ему это не нужно… Не нужен парень. 
Встреча в лесу для одного из них не была случайной. Чонгук сам догадался: неспроста же мама 
отправила его в «отпуск», когда он ещё не собирался на охоту. Возможно, он увёл Тэхёна назло… И не 
возможно, а так и есть — назло. Они должны были просто поболтать. Наверное, мама рассчитывала, 
что Чонгук его выведет из леса и проводит до дома. Суть в том, что они просто должны были 
пообщаться в нетипичной обстановке. Но когда это Чонгук так поступал? Мама же хотела, чтобы они 
пообщались, вот он и завёл его в глушь, чтобы хлебнул суровой жизни, возненавидел это всё и сразу 
по окончании «отпускаотдыха» отчалил в город. Ведь так всем было бы проще: он сразу же 
избавился бы от одной головной боли, и мать не строила бы иллюзий. Но что-то пошло не так… Тэхён 
— избалованный, да, но не противный. Нечего удивляться, что его здесь всё пугает, и всё не 
нравится, что он визжит от антисанитарии — он родился в других условиях и никогда не жил с 
пауками в обнимку. Но вот Тэхён делает его задания через «не хочу», интересуется чем-то, голодает, 
лишь бы не трогать животных, не наглеет ради своего комфорта, извиняется, если сказал что-то не 
так. Он не так уж плохо справился с лесной жизнью. А глушь и отшельничество вдвоём накладывают 
свои штрихи: более близкое общение, узнавание друг друга в разных ситуациях… В конце концов, 
вырабатывание привычки быть вместе. Тут дни тянутся намного дольше, чем даже в деревне, не 
говоря уж про город. Вот и ощущение, что они здесь давно и так же давно знакомы, потому что Тэхён 
— прост как три копейки. И он хороший парень. На самом деле, оскорблять его — очень низко. Но 
Тэхён сам прощает. Ни за что. 
Поэтому Чонгук о многом думает, но все эти мысли ему не нужны. Он и сам скорее хочет вернуться 
домой. Глупая идея — испытать фифу на прочность. Теперь он это понимает. Даже сожалеет, что взял 
его с собой. Если бы не эта глупая идея, всего этого бы не было. Он не планировал узнать его так 
близко и при этом не разочароваться… 
Через два часа Чонгук его разбудил, присев с краю. Тэхён долго не отзывался, потом вяло приоткрыл 
красные глаза, выглядя разбито, будто и не спал вовсе. Влажный лоб приклеил к себе голубые 
волосы, цепочка с жемчужинками съехала на подушку, серёжка давно была снята и лежала у него в 
сумке. Жалко было его тормошить, но с процедурами ещё не закончено. 
— Просыпайся. Сейчас помоешься, ещё раз подышишь — и снова спать. — Тэхён зажмурился, 
прячась под одеяло. Ни в какую не хотел вылезать и что-то делать. Даже не захотел помыться, хотя в 

---

61/149 
добрые времена ходил в душ по два раза в день. Чонгук без надрыва повторил свою речь, спокойно 
стягивая с него одеяло, подтягивая ближе к себе за щиколотку. Горячая, липкая кожа. Точно надо 
окунуться. 
— Не пойду… Там холодно. Не хочу, — тихо повторял и мягко отталкивал его от себя, так как никогда 
и ничего не делал грубо. 
Чонгук заверил, что польёт его тёплой водой на крыльце, чтобы хорошо спалось. Но Тэхён только 
себе это представил — и уже отпрянул. Он не будет раздеваться. Он не хочет, чтобы Чонгук видел его 
голым. Нет, нет и нет. 
— Быстро сделаешь — быстро ляжешь спать. Ты весь пропотел. Вставай. — Тэхён не шевельнулся, 
тогда это сделал Чонгук, поднимая его за локоть, чтобы сел. Он нехотя держал спину, всем видом 
показывая, что ему очень плохо. 
— Чонгук… — устало и жалостливо, сухими губами, редко и тяжело моргая.
Тэхён знал, что против этого дерева не попрёшь, но всё равно просил. — Не хочу. Там же холодно… И 
как я буду?.. 
— Нормально будешь. Сядешь на корточки, я тебя полью водой. Высохнешь у печки, подышишь — и 
спать. 
Значит, ему придётся сидеть голым. Значит… 
— Я не могу… 
Ну, хорошо. Тэхён его стесняется. У него так-то много заморочек, и это — плюс одна в копилку. 
Проблема как раз в том, что он — «другой», а Чонгук — натурал, и хотя бы для одного из них это 
смущающе, потому что эту ситуацию он рассматривает по-другому. Пусть Чонгуку и всё равно, но ему 
— нет. 
— Да перестань ты как девка себя вести! 
Сморщившись, тот ушёл к печке, делая тёплую воду. Возражений не принимал. Кинул через плечо 
жёстче: «Живо раздевайся!», отчего аж пошли мурашки по коже. Тэхён закусил губу, медленно 
расстёгивая рубашку. Чонгук, как назло, повернулся к нему, буравя взглядом. 
Нет, ну это издевательство! 
— Я же попросил… Отвернись… — Тэхён остановился на середине рубашки, надломив брови. 
Показались ключицы, его «Carpe diem» скромно выглянула изпод тени воротника. И да, Чонгук на всё 
это смотрит без зазрения совести. 
— Ты хоть знаешь, что написано? Или от балды набил? 
Вот дубина стоеросовая! Тэхён обиженно фыркнул, опять захлопывая рубашку. Он и так стесняется 
(ещё и потому, что тело у него — худощавое, без мышц), а когда вот так высмеивают… 
— Не твоё дело. — Опустил взгляд, напыжился, шмыгая соплями. Только Чонгук постоянно 
обращается с ним жёстко. 
— Хорошо. Раздевайся и чеши на крыльцо. 

---

62/149 
Он постарался сгладить острые углы, раз Тэхён такой нежный, что слово против сказать нельзя. 
Отвернулся, выжидал. В любом случае ему нужно ополоснуть тело. 
Тэхён всё-таки разделся, скрепя сердце снимая боксеры. Действительно — весь пропотел, липкий, 
противен сам себе, но так некомфортно от всей этой ситуации… Наверное, стоит думать и повторять 
себе, что он придаёт слишком много значения не тому, ведь Чонгуку он даром не сдался, а на 
мужские голые тела — вообще фиолетово. Все проблемы из головы — факт, придуманный не нами. 
Но как это искоренить… 
Тэхён держал рубашку там, где надо, стоя у двери. Чонгук взял ведро, приказав быстро присесть и, 
цитата: «Не пикать!» Так он и сделал, выбежав на крыльцо. На улице шёл сильный дождь, вкусно 
пахло травой и озоном; не холодно и не жарко, но ветер дул сильный. Чонгук умеренно поливал из 
ведра, Тэхён свернулся пополам, поджав пальцы на ногах и стараясь не думать, куда он может 
смотреть. Конечно, не катастрофично — просто неловко. Он всё-таки сидит к нему голой жопой, чему 
тут радоваться? 
Когда закончил, придержал ему дверь, а тот пролетел вихрем. Тэхён всё шмыгал и покашливал, 
приклеившись к печке, спиной к нему. Чонгук не говорил ничего смущающего, только что сказал 
обтереться своей рубашкой (волосы ему не намочил), а потом кинул ему свою футболку. Смущаясь и 
проклиная себя за это, Тэ быстро всё сделал, надев футболку и натянув до середины бедра, тут же 
чувствуя его запах. Запах Чонгука. Эта мысль влетела ему в мозг — как сквозняк в приоткрытую 
форточку, перевернув всё вверх дном. Кровь ещё больше прилила к щекам. Не дай бог, Чонгук что-то 
поймёт, не так подумает или, вообще, посчитает его извращенцем. И как потом смотреть ему в 
глаза?.. Как общаться последние дни? 
Нет-нет, Тэхён себя одёрнул, дал мысленных пощёчин, отругал за неуместные ассоциации… И на 
плечо опустилась рука. 
— Чего застыл? Пошли делать ингаляцию, — будничным тоном, готовя кружку с кипятком. Тэхён 
неловко сел на кровать, а он пододвинул к нему стул, коротко глянув. 
Опять потрогал лоб и шею… Это сейчас вообще не вовремя… 
— Опять температура? Тебе плохо? — Тот часто завертел головой, отрицая. Чонгук накрыл его 
одеялом, заставив дышать. Сам присел рядом: его колено касалось Тэхёнова колена, что само по 
себе — не призыв к сексу, вообще ни разу (даже не заигрывание!), но Тэхёну снова стало плохо. Не 
по здоровью. Хотя по нему тоже. Раньше он старательно вычёркивал все недостойные мысли, лишь 
бы вести себя нормально, не как гей. Но тут он не может. Ему нравится Чонгуков внутренний 
стержень, его нарочитая грубость и твёрдость голоса, его тело, его отчуждённость, его тепло рядом, 
его запах… ненавязчивый. Это так въедается в рецепторы, а на фоне отшельнической жизни и вовсе 
сносит заслонки. Тэхён — не озабоченный, нет, он не кидается на каждого. У него, вообще, был 
только один сексуальный партнёр, и спать с кем-то новым он пока не собирался… Но… Его это 
возбуждает. Он ничего не может с этим поделать! 
— У тебя всё хорошо? Дышишь? 
Парадоксально. Ещё дышит, но скоро задохнётся — тут всё пропитано им. Что говорить, они ведь спят 
спина к спине, укрываются одним одеялом, их тела соприкасаются ночью… 
Боже… 

---

63/149 
Чонгук сам выждал время, не надеясь, что он поймёт, когда вода остынет и будет бесполезной. Ещё 
раз дал выпить отвар, беспокойно наблюдая за его внешним видом. 
— Завтра последний день, послезавтра утром вернёмся. Скоро твой ад закончится. 
Почему прозвучало так… грустно?.. Или это только для Тэхёна? У него — как по щелчку — глаза на 
мокром месте, ни с чего. Может, он просто привык двадцать четыре часа в сутки быть вместе с ним, 
привык к этому тихому месту, к запахам леса и его звукам; может, он настолько сильно привык 
просыпаться рядом с ним ранним утром?.. Привычка — самая страшная вещь. Бросить её очень 
сложно. Тем более, когда не хочется. 
— Кушать хочешь? Или спать? Есть ягоды. — Чонгуку приходилось сидеть на диете вместе с Тэхёном, 
потому что лично он этой травой не наедался. Тэхён и сам схуднул на постном рационе, но он и ел 
мало, а сегодня так и вообще ничего, кроме отвара. Когда болеешь, советуют голодать, но это — 
кому как. 
Среди всяких трав была рассыпана горстка черники — Тэхён не смог вот так уснуть, не попробовав. 
Сразу вспомнил про йогурты и всякие тарталетки, эклеры с черникой, а тут — свежая, без примесей. 
Но как бы прекрасно всё это ни было, в голове эхом повторялись слова про последний день. 
Иногда, чтобы заиметь привычку, хватает дня. А чтобы влюби… Впрочем, неважно. 
Снова легли, как в первую ночь: Тэхён, как всегда, боязно обнимал, будто нельзя или, может быть, 
Чонгуку противно от его объятий. А вдруг?! Вот так терпит… Но тогда зачем взял с собой в лес? И 
столько дней его здесь мариновал. Зачем позволяет себя обнимать? А, может, он такой толстокожий, 
что ему всё равно на присутствие какого-то парня рядом?.. Да, попросту не придаёт этому значения. 
Тэхён точно знает, что никогда его не заинтересует. И ему ещё больше стыдно за неподобающие 
мысли, словно их слышно… Чонгук, вообще-то, обязан здесь за ним ухаживать, потому что сам его 
сюда завёл, но… Он ведь правда так много для него делал — и заботился, и подстраивался. И вот чем 
он ему отплатил? Желанием чего?.. 
Тэхён сам не знает ответ. 
— Чего как таракан ёрзаешь? О чём ты там думаешь… Спи давай, — с закрытыми глазами, тяжело 
вздыхая. Тэхёнова рука поднимается и опускается вместе с его грудной клеткой. О чём же ещё ему 
думать?.. 
И врёт: 
— Да просто страшно… 
— Кого ты опять испугался? — Вроде не безразличный голос, нейтральный, ровный. Весь он такой — 
внушающий контроль и уверенность, и очень сильно этим подкупает, даже когда необоснованно 
груб. 
— Да так… 
(Себя.) 
Убирает с него руки, не видя, что Чонгук открыл глаза и следит за ним из-под полуприкрытых век. 
Без объяснений отворачивается к стенке. На пауков и всех остальных — вообще плевать. На душе 
опять стало пусто-грустно. Он не настолько глуп, чтобы иметь виды на такого, как Чонгук. И 
обнимать его не стоит, и вешаться на нём, и причитать… Леший смотрит. 

---

64/149 
*** 
Утром Чонгук вылез незаметно, так же осторожно его послушал, потрогал лоб — не лихорадит, но 
горячий. Дышит ртом. Погода такая же хмурая: прохладно, пахнет сыростью. Опять сидеть весь день 
в доме, но и не уйти в деревню, потому что Тэхён — ещё не ходок. Нужен хотя бы день на 
восстановление. 
Хорошо, что он запасся дровами и мог затопить печь. Пока не пошёл дождь, сходил к пруду за рыбой. 
Тэхён может и не есть, а он не хочет сидеть на траве и морить себя голодом. Сделает рыбный суп, а 
там пусть ест, кто что хочет. Чонгука не утомляет столько работать, для него это — норма труда. Так 
проходит каждый его день. И, вообще — он, работящий, наоборот, не может сидеть сложа руки. Ну и 
его это не отягощает — всё равно он готовит и для себя. 
Чтобы не шуметь, рыбу чистил на улице, потом замешивал суп, ставя на печную плиту. Тэхён всё так 
же спал, неуёмно ворочаясь в кровати, зарываясь в одеяло.
Чонгук набрал ещё воды в два ведра, одно ставя греться, а второе — про запас. Дождь вот-вот польёт 
— с одной стороны идут грозовые тучи. Прогноз неутешительный. Через час он узнает, боится ли 
Тэхён грозы (хах), и почему-то ни на секунду не сомневается, что ответом будет «да». 
Раз Тэхён и так весь день будет лежать, можно сделать ему компресс из распаренного лопуха. Просто 
и действенно. Нарвал восемь листов, распарил в кипятке, оставив отлёживаться. Желательно спать с 
ними всю ночь, но в этом случае — весь день. 
Как раз к этому времени (девять утра) пошёл мелкий дождь, и начало греметь; тут и Тэхён 
завертелся, проснулся, сразу нахмурившись. Да, боится, конечно. 
— Гром? — севшим голосом, прокашливаясь. Вялый, глаза такие же покрасневшие, слезятся, лицо 
тоже красноватое, но всё же выглядит лучше, чем вчера. 
— Если хочешь в туалет, то пошли сейчас, пока дождь не разошёлся. — Хочет, но как же лень 
вставать. Он — как будто побитая ваза: всё ломит и тянет, сил нет. 
Чонгук дожидается его, пока он с черепашьей скоростью выбирается из одеяла, находит носки (ночью 
стянул), находит галоши, кое-как ковыляет, шатаясь. В итоге Тэхён сходил за угол, а Чонгук ждал его на 
крыльце. А вот теперь он продолжит своё лечение, ибо будет нехорошо вернуть его больным. 
Тэхён не возражает, но очевидно не в восторге от приложенных к груди и спине лопухов. Сначала 
пьёт отвар, потом ест «хоть пару ложек» супа, и на время Чонгук от него отстаёт, тоже кушая. 
Тэхён со вчерашнего вечера тих и осторожен, пытается быть послушным и не создавать больших 
проблем. Завтра они разойдутся. Завтра их ничего не будет связывать, и Чонгук снова будет холоден 
и груб. 
От этого плохо. От всего на самом деле. 
— Ну что, как сегодня самочувствие? — Покушав, Чонгук садится в изножье, осматривая больного. 
Сегодня он правда выглядит получше. 
— Хорошо. 
— Лопухи греют? 
— Да… 

---

65/149 
— Ноги мёрзнут? — Ещё до того, как Тэхён сказал «нет», он задрал одеяло, обхватив ступню, а потом 
и снял носок, потрогав. Тому стало щекотно, да и неуютно — нога скользнула обратно под одеяло, и 
взгляд Тэхёна тоже ускользнул куда-то в пол, чтобы не переглядываться. — Надо держать ноги в 
тепле, живот в голоде, а голову в холоде. Слышал такое? — Отрицательно мотает, как всегда. — Надо 
погреться. 
Надо — так надо, Тэхён молчит. Всё так же, как и вчера: Чонгук держит его ноги в горячей воде, пока 
он шипит. Сейчас даже не настолько горячо, как очень грустно. Ему хочется кое-что спросить. 
— Когда мы вернёмся, ты не будешь со мной здороваться?.. — Чонгук поднимает лицо — взгляд с 
прищуром. Всё ещё удерживает ноги. 
— Что за бред? 
— Здесь мы общались вынужденно, а там ты не захочешь? 
— Если пересечёмся — поздороваюсь. В чём проблема? — Тэхён ещё больше погрустнел. Того, что 
было здесь, никогда не будет по возвращению. 
— А если меня позовёт матушка, мне можно к вам приходить?.. 
— Я тебе уже говорил… Санбом быстро привыкает к новым людям. Потом ты уедешь, а он будет тебя 
ждать. Зачем? 
— Понятно… 
Тэхён хочет сам вытереть ноги, он не безрукий… И если ему так всё неприятно, что связано с ним, он 
и сам может за собой поухаживать… Однако Чонгук перехватывает старую рубашку, насильно 
обтирая. Для Чонгука, может, ничего такого, но Тэхёна трогает то, что он вытирает ему ноги, надевает 
носки, укрывает одеялом. «Зачем?» — сам же спросил, и Тэхёну тоже непонятно: зачем эта забота? О 
нём могли заботиться мама и бабушка, но от него эта забота воспринимается иначе. Тэхён ничего не 
может с этим поделать — всё равно думает об их последнем дне вместе, и что всё закончится, не 
начавшись. Хотя о каком начале можно было говорить? Он опять себе всё придумал… 
— Чего притих? Голова болит? — Тот шмыгает и отрицает. В этот момент эпично громыхает в небе, и 
Тэхён испуганно таращится в окно, дёрнувшись. 
— А молния в нас не ударит?.. 
— На крыше громоотвод. — А 
шаровая? 
(Он знает про шаровую!) — Вообще 
про неё не думай. 
— Можешь закрыть шторки?.. 
Чонгук без смешков выполнил просьбу и тоже лёг в кровать, потеснив больного. В такую погоду — 
только спать, прямо наваливается усталость. 
— Поспи. Если станет плохо — буди. 

---

66/149 
— Чонгук… — внезапно обращается к нему, чтобы спросить, но на его вопросительно приподнятую 
бровь отмахивается, не решаясь. 
Ему хочется узнать, зачем он повёл его за собой, но, зная этого фермера, можно не сомневаться, что 
его мотивы далеки от романтических. Тэхён не строит иллюзий. Ему не важно, как он здесь оказался. 
Ему плохо, потому что больше он здесь с ним не будет — вот, что важно. 
Так и заснули друг к другу спинами. Тэхён, как всегда, грустил от того, что сам себе надумал. 
*** 
Удивительно, но Чонгук уснул и проспал до вечера, в то время как Тэхён проснулся намного раньше, 
просто наблюдая за ним. Не зная, зачем, он даже украдкой сфоткал его, а потом лежал и слушал его 
сопение, смотрел на его серьёзное (даже во сне) лицо, особенно долго разглядывая губы. 
— Спишь? — шёпотом, чтобы не разбудить, если спит. Но Чонгук никак не среагировал, значит всё 
нормально, можно продолжить осмотр. 
Потом Чонгук перевернулся к нему лицом, и наблюдение стало ещё интереснее. Тэхён пододвинулся 
прямо очень близко, почти нос к носу, чувствуя его дыхание на себе. Крайне незаметно и аккуратно 
пощупал волосы (это важно!), после всётаки столкнулся с ним носом, улыбнувшись этому 
происшествию. Чонгук не дёрнулся — ноль реакции, точно спит. Ну а Тэхён… он возбуждён. И от 
этого так стыдно и настолько же горячо. Чонгук может проснуться в любой момент, и тогда конец 
всему, но как же это волнительно! И когда проснётся, то опять заставит греть ноги, а футболка 
короткая — куда прятать проблемку? Он понятия не имеет… Он вообще не понимает, почему его так 
кроет. Может, всему виной болезнь? Или голодуха? Или отшельничество? Нет, Тэхён и правда не 
знает. Но ему это очень нужно прямо сейчас. Больше у него не будет такой возможности, чтобы 
незаметно насмотреться и даже потрогать. А значит, можно и рискнуть, иначе будет жалеть, 
возможно, всю жизнь. 
Просто коснуться… Ничего такого… Просто же?.. 
И снова прикасается к его груди (благо, что в рубашке), к его плечам, совсем слегка к губам 
(пальцами), но всё очень легко, почти неуловимо… Тэхён с болью сжимает промежность, сцепив 
зубы. Ему сейчас ничего нельзя делать. Даже дышать нужно тихо, чтобы он не проснулся. Но как же 
хочется просто почеловечески себя потрогать… Хотя даже от этого желания он чувствует себя 
грязным, потому что это ужасно — возбуждаться от спящего и хотеть себя приласкать. Именно 
приласкать: Тэхён не любит говорить по-другому, потому что он всегда трогает себя именно так — 
ласково. 
Дождь же идёт? Должно быть не слышно. Он будет как мышка… Никто не заметит. Либо он умрёт от 
возбуждения… Потому что в кровати с ним невозможно думать о чём-то другом. 
Чуть отодвинулся, снова сжав выпирающее достоинство. Как он до этого докатился? Видимо, 
перегрелась голова. Что-то было в этом такое… Чтобы называть себя последними словами и 
продолжать делать то же самое. Запустил руку под боксеры, задержал дыхание, чуть не заплакал. 
Стыдно. Вытащил, закрыл лицо ладонями, дабы отдышаться: сопротивляется. Куда ему идти?!
Нужно как-то справиться, перетерпеть… А завтра уже будет всё равно. Забудется. Он постарается 
забыть. 

---

67/149 
Внизу живота скручивается узел, стоит только представить, что Чонгук может с ним сделать, или в 
какой позе он любит… Так же грубо или заботливо? Как стонет? Насколько суровое у него лицо? Как 
крепко держат руки? Насколько с ним жарко… 
Боже, спаси и сохрани. 
Тэхён ругает себя снова и снова, потому что эти мысли делают только хуже. У него опять всё чешется, 
нервы на пределе, хочется хныкать, а лучше стонать.
Да, громко. 
Под ним. 
О ужас! Не о том он думает, нельзя! Это уже за гранью. Это недостойное поведение и неуважение, и 
вообще… Он не такой… Ему просто очень сильно нравится этот человек, и он не может заглушить в 
себе эту симпатию, даже если она неправильная. 
В конце концов Тэхён вытирает влагу под глазами, поднимаясь в сидячее положение. Глубоко дышит, 
часто моргает, считает про себя до десяти, поджимая пальцы на ногах. Ему лучше на воздух… А ещё 
лучше где-нибудь уединиться… И плевать, что болен, и дождь. Он не может отвлечься на что-то 
другое. Но ещё пара мучительных минут — и он себя точно выдаст. 
Тэхён собирается сначала подняться на ноги на кровати, а потом очень тихо через него перелезть, 
придерживаясь за изножье. Вообще-то, он так и делает, чувствуя себя таким идиотом. Ну а потом 
коротко смотрит на спящего… 
Задумчивый взгляд окидывает его с ног до головы в ответ. 
Он… Совсем не выглядит сонным. 
У Тэхёна что-то застревает в горле — он сильно закашливается, колени подкашиваются; пытается 
быстро выскользнуть на пол, чтобы вообще всего избежать, а у самого уже пот градом, и кровь 
разогрелась до плюс сорока градусов. Чонгук так же резко хватает его за футболку, дёргая обратно. 
Что, как, зачем?! Тэхён боится на него смотреть, даже дышать — как нашкодивший щенок. И его 
стыду нет предела. Сейчас всему нет предела, эмоции через край. Он совершил большую ошибку… 
Он очень виноват… 
Чонгук тоже садится, но как смотрит — неизвестно. С осуждением? Отчитает? Главное, чтобы не 
сильно разозлился. Тэхён точно не уснёт с таким грузом на сердце… 
Их последний день закончится ужасно. 
— Далеко собрался? — голос низкий, не громкий и не тихий. Тэхёна выворачивает от его уверенного 
тона, а сам он ни в чём не уверен. Только бы дали провалиться сквозь землю. 
— В туалет хочу… — очень тихо. Кровь прилила к щекам, желваки заледенели. И почему-то 
потрясывает, как если сильно напился, проблевался и начинаешь трезветь. Короче, всё очень плохо. 
И всё обещало этим «плохо» кончиться, потому что трогание спящего не сулит ничего хорошего. 
Очень хочется надеяться, что Чонгук — понимающий и пожалеет бедного гея, отпустив восвояси. 
— Не дури. 

---

68/149 
Тэхён вздрагивает, а Чонгукова рука всё ещё держит его за спину. Он весь взмок. Вот это лихорадка, 
намного сильнее вчерашней! Мозг в кашу: он больше не знает, куда бежать. Его поймали за шкирку. 
— Ты… спал? 
Слова даются тяжело, самообладание вообще не даётся. 
— Нет. 
Тэхён прикрыл лицо руками, всхлипнув. Он не умеет терпеть, если его накрывает эмоциональной 
волной. А его просто снесло девятым валом — это конец. Вот теперь действительно. 
— Прости… Извини, пожалуйста… Забудь… 
Чонгук подсаживается сзади, оборачивая руку вокруг его (его!) талии, притягивая ближе. Тэхён 
клянётся: сердце только что пробило грудную клетку — так сильно оно стучит. 
— Успокойся. 
Так невозможно успокоиться. 
— Пожалуйста, отпусти… Мне стыдно… Я не могу… 
— Если что-то делаешь, то делай до конца. 
Тэхён снова всхлипывает, изворачиваясь, пытаясь встать. Только нравоучений ему не хватает для 
полноты омерзительного самоощущения. Чонгук не отпускает, утягивая обратно, и валит на себя. А 
вот это уже страшно… Ударит? 
— Не надо… Прости. Я… Прости. 
Чонгук касается его затылка, сначала непонятно зачем: может, голову свернуть? Потом загривка, 
скатывая ладонь на плечо. Не давит. 
Целует в позвоночную косточку… 
У Тэхёна всё тело в мурашках. 
— Успокойся. Ты не виноват, что твоё тело хочет. 
— Нет, я не хочу! — тот в шоке отрицает, раскрыв рот. Вот-вот вырвется то ли всхлип, то ли икота. Это 
говорит не тот Чонгук, которого он знает. 
Кто похитил настоящего Чонгука?.. 
— Хочешь. И я хочу. Так бывает. 
Так бывает. Эти слова непреднамеренно бьют. Откуда ему знать, как бывает, если долго живёшь с 
геем под одной крышей? Нет, так не бывает и не должно быть. 
— Я не хочу, отпусти. 

---

69/149 
— Ты всего меня облапал. Как думаешь, чего я хочу? — Чонгук подсаживается так, чтобы он 
почувствовал. (Он ещё может что-то чувствовать? Лучше бы не мог…) У него тоже стоит… Стоит 
противоестественно и крепко. На него. — Побег уже бессмысленен. 
Побег на то и побег — его совершают, когда всё теряет смысл. 
— Чонгук, нет. Ты не такой… Ты не знаешь… 
— Не знаю, как два взрослых человека занимаются сексом? 
Запрещённое слово, которое ранее не озвучивалось. Как оно, вообще, могло прозвучать между 
ними?! Какой ещё секс? 
— Ты меня терпеть не можешь! Пусти! 
— Видишь — могу. Не истери. Я тебя всё равно не отпущу. 
Тэхён знает, он всё знает… Это не симпатия с его стороны, а просто похоть. Потому что это он, Тэхён, 
возбудил его своими касаниями. А раз сам довёл — сам и расхлёбывай. 
Фактически, Чонгук настаивает… на сексе. 
Что? 
— Я так не могу… 
— А как ты можешь? Под шумок себя трогать? 
Опять вздрагивает, пихая его локтем. Похоже, будто он его очень жестоко разыгрывает. Он что, с 
каждым спит, кто его немного потрогал?! Нет ведь?.. Он же чёрствый и замкнутый, разве каждый 
может его привлечь? Ну а что, если может? 
Чонгук сам делает шаг вперёд, осторожно подцепляя пальцами резинку его трусов. Тэхён в таком 
диком шоке, что не верит в происходящее и даже не хватается за бельё. Он одеревенел, окаменел, 
оледенел! Если это сон, то он в нём умрёт по-настоящему. 
— Чонгук… Не надо… 
— Всё это началось не сегодня, не вчера. Ты всё осознаёшь. Я тоже. — И контрольный в висок: — Мы 
сейчас оба этого хотим. Не вижу смысла притворяться, что этого не было. 
— Так нельзя… — Здравый смысл доживает последние секунды. Он на самом краю. 
Чонгук сжимает его член убедительно, уверенно — как никогда. 
— Я бы тебя не тронул. Ты первый начал. 
Тэхён сдаётся, ослабевая в его руках и закрывая глаза. Под таким напором не сдержаться. И под 
таким Чонгуком — тем более. Тот же снимает с него футболку — предельно спокойно, как будто это 
часть лечения, а не начало конца. Снимает с него листья лопуха, откидывая всё на тумбу. Чонгук 
прижимает его к себе и держит между ног, и в каждом его движении сквозит такая сила, что можно 
сломаться. Если Тэхёну рвёт крышу только от того, как он его держит, то что будет, когда он его… 

---

70/149 
— Чего ты напугался? У тебя же это не в первый раз. 
— Первый раз с тобой… — шёпотом отвечает очумевший Тэхён, а потом обнимает его руку. Он 
действительно уже не сможет сбежать. Сам виноват. Но ему не верится в происходящее. Хоть убейте. 
— Насухую я не могу… Мне надо помочь… — Вдруг он не в курсе, как занимаются анальным сексом. 
Но Чонгук над ним не потешается. И так видно, что парню дурно — не стоит добавлять. 
— Я помогу. Развернись ко мне. 
Тэхён тяжело дышит, исполняя просьбу, седлая его бёдра. Он наконец-то полностью обнажён — 
видно всё, что старательно скрывал. И правильно делал — такие прелести может видеть только 
кто-то один. Чонгук бы тоже засмотрелся, что он сейчас и делает, проводя по ключице, 
хорошенько рассматривая надпись, потом ниже — соски, ещё ниже — плоский живот, ещё ниже… 
Боже, зачем он так смотрит! 
— У тебя давно не было?.. — Тэхён, пусть и боязно, но расстёгивает ему рубашку (его же подпустили 
к себе?). Чонгук медленно водит по его телу, изучает, ужасно возбуждая серьёзной миной. Какого 
чёрта он такой?! 
У них будет секс… Секс… У них. 
— Боишься, что затрахаю до смерти? 
Ну, вообще-то, да. — Я не 
люблю грубо… 
— Как скажешь. 
То есть готов подстроиться?.. 
Чонгук цепляет его за подбородок, смотря то в глаза, то на губы. Хочет поцеловать? Или не хочет? 
Или ждёт его инициативы? Тэхён-то не против, но боится делать первый шаг. Всё-таки это же Чонгук! 
Тот самый колхозник, который его обзывал! А он… всё равно перед ним растёкся. Как Чимин и 
прогнозировал. 
Вместо поцелуя Чонгук кусает его за подбородок, после снова смотрит в глаза, усмехаясь, наблюдая 
оторопь. Кого он там имитировал? Волка? Тэхён вообще ничего не понимает, сжимая его волосы, 
теснее прижимаясь нагим телом. Шальной мыслью кажется, что Чонгук сейчас встанет и рассмеётся 
над ним, над его наивностью — раз поверил, что его можно возжелать… Но всё равно держит его 
шершавые ладони. Назад дороги нет. 
— Тэхён, отомри. Я не собираюсь тебя насиловать. — Подтягивает его за ягодицы, осторожно 
заваливая на спину, умещаясь между разведённых ног. Он первый раз назвал его по имени, но Тэхён 
всё равно смотрит вылупленными тревожными глазами, как будто его опять обозвали. 
— Ты не шутишь?.. — отчаянный голос на грани истерики. Вопрос не о насилии, оба поняли. Чонгук 
даже нахмурился. Не понравилось, что о нём подумали? Он не настолько низок, чтобы так над ним 
издеваться. 
— А по мне не видно? — Запускает руку за пояс и, смотря прямо в глаза, стягивает штаны, 
высвобождая вставший член. Деревенские-то, походу, без комплексов? Тэхён в немом оцепенении. 

---

71/149 
Тогда в бане он не присматривался, а сейчас… А сейчас они не в бане, и Чонгук его не ударит. И никто 
им не помешает. 
— Я же тебя раздражал… — Ему никак не угомониться, сомнения терзают. Ему непонятно, он 
непонятливый! Ну так пусть объяснит! 
— Я же тебе говорил: ты меня совсем не знаешь. — Ещё раз на всякий случай трогает его лоб, нет ли 
температуры. Но у Тэхёна жар по другому поводу. И расплывчатый взгляд не из-за болезни. Точнее, 
эта болезнь другого типа. 
— Чонгук… — Вновь обвивает его бёдра ногами и робко касается губ, тяжело сглатывая. Тэхён и сам 
себе казался безумцем, который дорвался до запретного.
— Мы поговорим утром?.. 
— Поговорим. 
На этом слова кончились. Дан зелёный свет. 
Руки у Чонгука работают быстро, можно сказать, даже ловко, а где-то поблизости тот самый гель для 
укусов, который мельтешит перед глазами. Тэхён не следит — лишь чувствует и отдаётся этому 
чувству с головой. Пальцы, такие же сухие и шершавые, залазят в него как к себе в нору — проворно 
и уверенно, растягивая, как ни в чём не бывало. Может, у него правда очень давно никого не было, 
раз он так на него напал? Тэхён старается задвигать такие мысли. Он поддаётся ему, разводя ноги 
шире, принимая лучше; где надо — поощрительно постанывая, чтобы дать понять, что всё хорошо. 
Как это происходило, Тэхён помнит с трудом. Где-то было неудобно, где-то — липко и больно… Стыд 
отошёл на второй план. Потом он как-то оказался сверху (ей-богу, не помнит — Чонгук управлял 
процессом), и его так же крепко удерживали сильные руки. Тэхён придерживал его у основания, 
самостоятельно насаживаясь на член. Эта поза ему отлично знакома, чего уж разыгрывать 
девственника? Тэхён умеет показать себя и — что главное — прекрасно демонстрирует свои навыки, 
соблазнительно медленно раскачиваясь на его бёдрах, запрокинув голову и протяжно постанывая: 
не громко, а размеренно и чувственно. Тут не для кого орать как потерпевший, а Чонгук и так 
услышит. Судя по тому, как он его трогает — ему всё нравится. Взгляд — хищный, возбуждённый. 
Сам-то он отдаёт себе отчёт в содеянном? 
Время от времени Чонгук приподнимал ноги, самостоятельно в него толкаясь, а тот ложился сверху, 
целуя шею, гладя соски, бережно обнимая — лишь бы показать всю свою искренность и то, как ему 
с ним хорошо. Чонгук целовал его — это были медовые тягучие поцелуи; Чонгук придерживал его 
за округлые ягодицы — так правильно и собственнически; Чонгук был в нём — как и обещал — 
аккуратно, без резкости и боли. И это время растянулось в вечность. 
Кажется, у Тэхёна тогда стекало по внутренней стороне бедра; возможно, он лежал в районе 
Чонгукова таза и работал ртом — неясно, всё было в тумане. Вероятно, в этой вечности Тэхёна снова 
положили на лопатки, и начался тот же танец, раскачивающий кровать. Чонгук не просил многого — 
он просто делал и брал, и очень жарко дышал под ухом. Можно ошибиться, но в какой-то период 
Тэхён лежал на животе, и всё внизу горело, и сам он сгорал, а Чонгук толкался сзади, гладя его 
поясницу. И болела голова спьяну, но он был настолько же пьян, насколько болен. 
Ничего не заканчивалось — Тэхён уверен: бесконечно долго он мял простынь, и
в какой-то последовательности — может, с конца, а, может, с начала — они лежали вместе, рука на 
талии, нога на ногу, язык с языком, пот к поту. Бесконечно много, вместе. 

---

72/149 
Так наступило утро.