Ritzer modern sociological theory fifth

271


Стигма. Гофман (Goffman, 1963b) рассматривал разрыв между тем, чем чело- век должен быть, «фактической социальной идентичностью», и тем, что он на са- мом деле из себя представляет, «реальной социальной идентичностью». Любой человек, имеющий между этими двумя идентичностями разрыв, «заклеймен». С помощью понятия «стигма» рассматриваются театрализованные взаимодей- ствия между нормальными и заклейменными людьми. Природа такого взаимодей- ствия зависит от того, к какой из двух категорий принадлежит человек. В случае дискредитированной стигмы исполнитель полагает, что различия известны чле- нам аудитории или очевидны для них (например, страдающий параличом или не имеющий конечностей). Дискредитируемая стигма — такая, в которой членам аудитории различия не известны и не ощущаются ими (например, в случае чело- века, который занимался проституцией или имел гомосексуальную связь). Для че- ловека, имеющего дискредитированную стигму, основная драматургическая про- блема — контроль над напряжением, возникающим из-за того, что людям об их трудностях известно. Для человека с дискредитируемой стигмой драматургичес- кая проблема заключается в управлении информацией таким образом, чтобы их трудность оставалась аудитории неизвестной. (О рассмотрении решения бездом- ными проблем стигматизации см. Anderson, Snow и Cress, 1994.)
Большая часть текста «Стигмы» Гофмана посвящена людям с очевидными, часто гротескными стигмами (например, отсутствием носа). Но по мере чтения книги читатель понимает, что Гофман на самом деле говорит о том, что в то или иное время либо в той или иной обстановке мы все имеет стигмы. В качестве при- меров он, в частности, приводит «вхождение» еврея в преимущественно христиан- ское общество, толстого человека в группу людей с нормальным весом и индивида, который лгал о своем прошлом и все время должен быть уверен, что аудитория не знает о его обмане.
Основные предпосылки. Рассматривая большое число гофмановских работ по взаимодействию, Мэннинг определяет четыре «взаимодействующих принципа, которые ограничивают непосредственную интеракцию» (Manning, 1992, р. 78):

1. 
   «[Взаимодействующие должны проявлять ситуационное соответствие» или «практическое знание того, как вести себя в социальных ситуациях» (Manning, 1992, р. 78-79). Сюда относятся случаи наподобие соблюдения этикета в специфических ситуациях, — другими словами — выполнение того, что считается уместным. Однако следует пояснить, что то, что счита ется правильным, может меняться в зависимости от ситуации.
   
2. 
   Люди должны продемонстрировать соответствующий уровень вовлеченно сти в данную социальную ситуацию. Например, люди обычно не могут ка заться рассеянными, если участвуют в социальном взаимодействии.
   
3. 
   Люди должны проявлять соответствующие уровни вежливого невнимания при взаимодействии с незнакомцами. То есть в ситуациях анонимности нам надлежит на многое не обращать внимания. Вежливое невнимание «выра жает неустойчивое равновесие между признанием существования людей вокруг нас и намеренным уважением к ним. Мы уважаем их право на непри ветливую анонимность» (Manning, 1992, р. 85).
   

272

4. 
   Взаимодействующие должны быть доступны друг для друга, иначе соци- альная интеракция полностью разрушится.
   

В основе этих четырех предпосылок лежит предположение еще более фунда- ментальное, названное Гофманом «условием счастья». Это «любая установка, ко- торая позволяет нам оценивать вербальные действия человека не как проявление отчужденности» (Goffman, цит. по: Manning, 1992, р. 88).
Анализ фреймов. В «Анализе фреймов» Гофман (Goffman, 1974) отошел от базы классического символического интеракционизма и обратился к исследованию ма- лых структур социальной жизни (исследование, использующее идею фреймов, см. у McLean, 1998). Хотя он не отошел от позиции, что люди определяют ситуации в указанном У. И. Томасом смысле, теперь он считал, что такие определения менее важны: «Определение ситуаций как реальных, безусловно, имеет ряд последствий, но они лишь в незначительной степени могут повлиять на происходящие собы- тия» (Goffman, 1974, р. 1). Более того, даже когда люди определяют ситуации, они обычно не создают подобных определений. Действие больше определяется меха- ническим соблюдением правил, а не с помощью активного, созидательного и про- думанного процесса. Гофман так сформулировал свою цель: «попытаться вычле- нить некоторые базовые рамки понимания, используемые в нашем обществе для придания событиям смысла, и проанализировать, когда эти названные структуры особенно уязвимы» (1974, р. 10).
Гофман проанализировал ситуации повседневной жизни, стремясь обнаружить структуры, которые невидимо ими управляют. Это «"схемы интерпретации", кото- рые позволяют индивидам "размещать, воспринимать, опознавать и обозначать" происшествия в их жизненном пространстве и в мире в целом. Придавая событиям или происшествиям значение, фреймы организуют опыт и руководят действием, индивидуальным или коллективным» (Snow, 1968, р. 464). Фреймы — принципы организации, которые определяют наш повседневный опыт. Они являются предпо- ложениями о том, что мы видим в социальном мире. Без фреймов наш мир был бы немногим больше, чем неупорядоченным набором индивидуальных несвязанных событий и фактов. Гонос обосновал другие структурные характеристики фреймов:
Из гофмановского анализа отдельных структурированных действий мы можем полу- чить некоторые принципиальные характеристики фреймов. Фрейм понимается не как свободное, отчасти случайное кратковременное соединение элементов. Скорее, он со- стоит из установленного набора существенных компонентов, имеющих определенную организацию и устойчивые отношения. Эти компоненты не собираются повсеместно, как элементы какой-либо ситуации, а всегда соединены, вкупе составляя систему. Стан- дартные компоненты имеют стройный и законченный характер... В любом примере на- шего опыта присутствуют другие, менее существенные элементы, сообщающие целому некоторые свои свойства... Во всех этих характеристиках понятие фреймов очень схо- же с термином «структуры» (Gonos, 1977, р. 860).
С точки зрения Гоноса, фреймы в основном это правила или законы, опреде- ляющими взаимодействие. Обычно правила носят бессознательный характер и не оговариваются. Гонос выделял, в частности, правила, которые определяют «как должны "интерпретироваться" знаки, как внешние проявления связаны с соци-
273

альными "Я" и какой "опыт" сопутствует деятельности» (Manning, 1980, р. 160). Гонос делает следующий вывод: «Гофмановская проблематика, таким образом, способствует исследованию не наблюдаемого "повседневного" взаимодействия как такового, а его внутренней структуры и идеологии; не ситуаций, а их фрей- мов» (Manning, 1980, р. 160).

Мэннинг (Manning, 1992, р. 119) приводит следующие примеры того, как из-за применения к одному и тому же ряду событий различных фреймов, этим событи- ям придается совершенно разное значение. Например, что мы должны подумать при виде женщины, которая кладет в карман двое часов и уходит из магазина, не заплатив? Если рассматривать ситуацию через фрейм местного детектива, ясно, что это чистый случай магазинной кражи. С точки зрения фрейма права ее адво- кат может рассматривать это как действие рассеянной дамы, которая пошла по- купать подарки своим дочерям. Возьмем другой пример. Применяя медицинский фрейм, женщина может расценивать действия своего гинеколога с одной сторо- ны, если же она использует фрейм сексуальности и сексуального домогательства, то может те же самые действия оценить совсем иначе.
Другое изменение, которое, как считает Мэннинг, ясно проявилось в «Анали- зе фреймов» и было подготовлено другими работами Гофмана, — это отступление от циничного взгляда на жизнь, лежавшего в основе «Представления себя другим в повседневной жизни». На первой же странице «Анализа фреймов» » Гофман го- ворит: «Мир не есть сцена: определенно, театр не повсеместен» (1974, р. 1). Гоф- ман явно подошел к признанию ограниченности понятия театра в качестве мета- форы повседневной жизни. Будучи полезной для решения некоторых задач, эта метафора, высвечивая некоторые аспекты жизни, скрывает другие. В частности, не рассматривается значение ритуала в повседневной жизни. Вот как Мэннинг описывает одну из функций, выполняемых ритуалом в повседневной жизни:
Для Гофмана ритуал имеет существенное значение, потому что поддерживает наше до- верие к базовым общественным отношениям. Ритуал позволяет другим оправдать за- конность нашего положения в социальной структуре, обязывая совершать это и нас. Ритуал представляет собой позиционный механизм, с помощью которого, как прави- ло, социальные низы подтверждают более высокое положение превосходящих их сло- ев. Статус ритуала в обществе отражает легитимность его социальной структуры, по- скольку ритуальное уважение к индивидам есть также знак уважения к ролям, которые они исполняют (Manning, 1992, р. 123).
В более общем виде мы можем сказать, что ритуалы — это один из ключевых механизмов, с помощью которых повседневной жизни и социальному миру в це- лом придается упорядоченность и прочность.
Интерес Гофмана к ритуалам привел его непосредственно к позднему творче- ству Эмиля Дюркгейма, особенно, «Элементарным формам религиозной жизни». В более широком смысле, в соответствии с дюркгеймовским пониманием соци- альных фактов, Гофман обратился к рассмотрению правил и стал понимать их как внешние ограничения социального поведения. Однако правила обычно лишь ча- стично и неопределенно руководят поведением. Кроме того, хотя люди и ограни- чены, такое ограничение не исключает возможности индивидуальной вариации, даже использования человеком этих правил с выдумкой. Как формулирует это
274

Мэннинг, «в основном, Гофман полагал, что правила являются, прежде всего, ог- раничениями... Но в других случаях Гофман подчеркивал узость дюркгеймовской идеи о том, что правила — это ограничения, управляющие поведением, и вместо это- го утверждал, что мы нередко игнорируем или нарушаем правила, предназначенные для ограничения наших действий» (Manning, 1992, р. 158). Фактически, что отве- чает современному подходу, правила для Гофмана могли быть как ограничения- ми, так и источниками, используемыми нами в социальных взаимодействиях.

Группы и общества
Символические интеракционисты в основном сильно критикуют пристрастие других социологов к исследованию макроструктур. Как говорит Рок, «интеракцио- низм отвергает большую часть макросоциологических воззрений как ненадежную и чрезмерно амбициозную метафизику ... неприемлемую для интеллектуального анализа» (Rock, 1979, р. 238). Дмитрий Шалин указывает, что «критика со сторо- ны интеракционизма была направлена на классический подход к социальной упорядоченности, как внешней, вневременной, определенной в каждый данный момент и устойчивой к изменениям» (Shalin, 1986, р. 14). Рок также говорит:
«Несмотря на то что он [символический интеракционизм] полностью не избе- гает понятия социальной структуры, его акцент на деятельности и процессе отво- дит структурным метафорам самое незначительное место» (Rock, 1979, р. 50).
Блумер находится в первых рядах тех, кто критикует этот «социологический детерминизм, [в котором] социальные действия людей рассматриваются как внеш- ний процесс или проявление действующих на них сил, а не как действия, вы- страиваемые самими людьми с помощью их интерпретации ситуаций, в которых они оказываются» (Blumer, 1962/1969, р. 84). Вследствие такого акцента на сдер- живающем влиянии крупных социальных структур традиционные социологи при- ходят к ряду предположений о действующем субъекте и действии, отличных от тех, которых придерживаются символические интеракционисты. Вместо того чтобы рас- сматривать акторов как активно влияющих на ситуацию, традиционные социологи склоняются к тому, чтобы свести действующих субъектов к «бездумным роботам на социетальном или обобщенном уровне» (Manis and Meltzer, 1978, p. 7). В попыт- ке отмежеваться от детерминизма и механического взгляда на акторов символиче- ские интеракционисты принимают весьма отличную от традиционной точку зрения на крупные социальные структуры, которую умело изложил Блумер.¹
Согласно Блумеру, общество не состоит из макроструктур. Сущность общества обнаруживается в действующих субъектах и действии: «Человеческое общество должно рассматриваться как состоящее из активных людей, а жизнь общества долж- на видеться состоящей из их действий» (Blumer, 1962/1969, р. 85). Человеческое общество есть действие: жизнь группы есть «комплекс непрерывной деятельно- сти». Вместе с тем общество не состоит из множества изолированных поступков. Существует также коллективное действие, которое включает «индивидов, приспо- сабливающих свои линии поведения друг к другу... участников, создающих зна-


¹ Хотя Вуд и Уорделл (Wood and Wardell, 1983) признают, что Блумер придержииается этого взгляда. они утверждают, что Мид не имел «нротивоструктурного уклона». См. также Joas (1981).
275


чения друг для друга, а не просто каждый сам для себя» (Blumer, 1969b,p. 16). Это подводит к тому, что Мид называл социальным действием, а Блумер — объединен- ным действием.
Блумер воспринял идею эмерджентности, согласно которой крупные структу- ры возникают из микропроцессов (Morrione, 1988). По Мейнсу, «ключ к понима- нию блумеровского подхода к крупномасштабным организациям находится в его концепции объединенного действия» (Maines, 1988, р. 46). Объединенное дей- ствие — не просто сумма индивидуальных действий, оно приобретает свой соб- ственный характер. Объединенное действие, таким образом, не носит внешний или принудительный по отношению к акторам и их действиям характер. Скорее, оно создается акторами и их действиями. Исследование объединенного действия, с точки зрения Блумера, есть сфера социолога.
Из этого рассуждения можно понять, что объединенное действие почти абсо- лютно пластично, т. е., общество может стать практически любым по желанию ак- торов. Тем не менее Блумер не был готов пойти так далеко. Он утверждал, что каж- дый случай объединенного действия должен формироваться заново, но признавал, что объединенное действие, вероятно, имеет «вполне установленную и повторяю- щуюся форму» (Blumer, 1969b, p. 17). Кроме того, что большинство объединенных действий шаблонно повторяется, Блумер допускает, что подобные действия на- правляются системами предустановленных значений, такими как культура и со- циальный порядок.
Может показаться, что Блумер допускал существование крупных структур и их крайнюю важность. Здесь Блумер следовал за Мидом (Mead, 1934/1962), ко- торый признавал, что такие структуры очень важны. Однако в символическом ин- теракционизме такие структуры играют крайне ограниченную роль.¹ С одной сто- роны, Блумер в большинстве случаев утверждал, крупные структуры — это немного больше, чем «костяк», внутри которого находятся по-настоящему важные аспекты социальной жизни, действие и взаимодействие (Blumer, 1962/1969, р. 87). Круп- ные структуры действительно определяют условия и ограничения для действия, но они не определяют его. С его точки зрения, люди не действуют в контексте та- ких структур, как общество; скорее, они действуют в ситуациях. Крупные структу- ры важны в том смысле, что они формируют ситуации, в которых действуют инди- виды, а также снабжают акторов фиксированным набором символов, позволяющих им действовать.
Даже когда Блумер рассматривал устоявшиеся образцы человеческого дей- ствия, он спешил пояснить, что «области непредписанного поведения столь же естественные, врожденные и повторяющиеся в коллективной жизни человека, как и области предустановленных и точно выполняемых предписаний объединенно- го действия» (Blumer, 1969b, p. 18). Помимо того что существует много непредпи- санных областей, даже в предписанных областях объединенное действие должно последовательно создаваться и воссоздаваться. Акторы руководствуются в этом


¹ Позже мы рассмотрим некоторые более современные подходы в символическом интеракционизме, которые придают крупным структурам большее значение и которые более определенно утверждают, что Блумер разделял такой взгляд (Blumer, 1990; Maines, 1989a, 1989b; Maines and Morrione, 1990).
276

создании и воссоздании общепринятыми значениями, но они не определяются ими. Акторы могут принимать эти значения такими, как они есть, но также могут незначительно и даже существенно их изменять. По мнению Блумера, «именно социальный процесс коллективной жизни создает и поддерживает правила, а не правила создают и поддерживают коллективную жизнь» (Blumer, 1969, р. 19).

Очевидно, что Блумер в своей теоретической системе не был склонен припи- сывать культуре независимый принудительный характер. Не стремился он и к тому, чтобы приписать этот статус расширенным связям групповой жизни, или тому, что принято называть «социальной структурой», например разделению труда.
«Сеть или определенный институт не функционирует автоматически из-за не- которой внутренней динамики или требований системы; он функционирует потому, что люди в различные моменты что-либо делают, и то, что они делают, становится результатом их определения ситуации, в которой они призваны дей- ствовать» (Blumer, 1969b:19).

Критика

Проанализировав воззрения символических интеракционистов, и особенно пред- ставителей Чикагской школы — Мида, Блумера и Гофмана, мы перечислим неко- торые основные критические замечания к данному подходу.
Во-первых, отметим, что господствующая тенденция символического интерак- ционизма слишком легко отбросила традиционные научные методики. Хорошо выразили эту точку зрения Эжен Вайнштейн и Юдит Танур: «Только то, что со- держание сознания носит качественный, а не количественный характер, не озна- чает, что его внешнее выражение не может быть закодировано, классифицирова- но, даже просчитано» (Weinstein and Tanur, 1976, p. 105). Наука и субъективизм не исключают друг друга.
Во-вторых, Манфорд Кун (Kuhn, 1964), Уильям Колб (Kolb, 1944), Бернард Мельтцер, Джейм Петрас и Ларри Рейнольде (Meltzer, Petras, Reynolds, 1975) и многие другие критиковали расплывчатость важнейших концепций Мида, таких как разум, самость, /и те. В целом Кун (Kuhn, 1964) говорил о двусмысленности и противоречиях мидовской теории. Помимо теории Мида, они критиковали мно- гие базовые концепции символического интеракционизма за их запутанность и не- точности и, следовательно, за то, что те не могли обеспечить прочную базу для те- ории и научного исследования. Из-за нечеткости этих концепций трудно, а то и невозможно, сделать их применимыми на практике. В результате, не могут вы- двигаться верифицируемые проверяемые суждения (Stryker, 1980).
В-третьих, в символическом интеракционизме, главным образом, критикуют тенденцию приуменьшать роль крупных социальных структур или вовсе их иг- норировать. Эта критика выражалась различными способами. Например, Вайн- штейн и Танур утверждали, что символический интеракционизм не учитывает взаимосвязанность внешних проявлений: «Именно совокупные проявления форми- руют связи между эпизодами взаимодействий, являющихся предметом социологии как таковой... Концепция социальной структуры неизбежно связана с невероят- ной плотностью и сложностью отношений, связывающих эпизоды интеракций друг
277


с другом» (Weinstein and Tanur, 1976, p. 106). Согласно утверждению Шелдон Страй- кер, микроподход символического интеракционизма способствует «преуменьшению или отрицанию социальной структуры и влияния, которое оказывают на поведение макроорганизационные характеристики общества» (Strykey, 1980, р. 146).
Несколько менее ожидаемым был четвертый критический довод, в соответ- ствии с которым утверждалось, что символический интеракционизм недостаточно учитывает микроуровень, игнорирует важность бессознательного и эмоций (Meltzer, Petras, and Reynolds, 1975; Stryker, 1980). Подобным же образом, символический ин- теракционизм критиковали за пренебрежение такими психологическими факторами, как потребности, мотивы, намерения и стремления. Пытаясь отрицать существова- ние неизменных сил, принуждающих актора к действию, символические интерак- ционисты сосредоточились на изучении значений, символов, действий и взаимо- действий. Они не учитывают психологические факторы, которые могут побуждать актора к действию, что соответствует их невниманию к более крупным социеталь- ным ограничениям действующего субъекта. В обоих случаях символические инте- ракционисты обвиняются в создании «фетиша» из повседневной жизни (Meltzer, Petras, and Reynolds, 1975, p. 85). Такое внимание к повседневности, в свою оче- редь, приводит к заметному преувеличению роли непосредственной ситуации и
«слишком пристальному вниманию к скоротечности, эпизодичности и мимолет- ности» (Meltzer, Petras, and Reynolds, 1975, p. 85).