Теория и практика материалы III международной научной конференция 5

Н. В. Голик (г. Будё, Норвегия) 
НАБОКОВ И МУЗЫКА 
Хорошо известны слова В.В. Набокова о том, что он не раз-
бирается в музыке и «у него просто слуха нет». Однако именно му-
зыка появляется в его произведениях, когда он пишет о самом со-
кровенном: о творчестве, о любви, о шахматах как одной из форм 
высокого искусства, о неразрывной связи явлений, взрывающихся 
в синергетической пульсации бытия хаосом или успокаивающихся 
в гармонии. 
Особую музыку слышит Набоков в родной русской речи 
«…с ее чудесной, отечественной певучестью», передающей то, че-
го нет, как ему кажется, в других языках: трансцендентное, поту-
стороннее, являющееся в особом состоянии души, предчувствии 
особого опыта переживания, состоянии «ищущего, высокого, по-
чти неземного волнения», подобно музыке, звучащей вдруг тогда, 

---

41 
«когда мы делаем что-нибудь совсем обыкновенное», и «превра-
щающей наше простое движение… в какой-то внутренний танец, в 
значительный и бессмертный жест».
Для писателя музыкой, собственным голосом, звуком 
наполнены и отдельные слова русской речи: «счастье — влажное 
слово, шелестящее как шум моря, плещущее, живое, ручное, само 
улыбается, само и плачет» или «парчовое слово измена» (рассказ 
«Весна в Фиальте»). 
Музыка «родной речи» — лейтмотив одной из фундамен-
тальных тем творчества писателя — темы ностальгии, темы потери 
Родины, «утраченного рая» детства, родной культуры и языка, по-
терянности человека в мире. 
Еще одна тема, также неразрывно связанная с музыкой — 
это тема драматического несовпадения воображаемого с действи-
тельностью. Многочисленные вариации этой темы связаны с опи-
санием любви. Здесь музыка всегда предстает как предвестие люб-
ви, знак уникального мира, когда от одного взгляда на барышню « 
с черным бантом на нежном затылке» испытываешь холод в груди. 
В идеальной форме предчувствие любви соединяется с жадным 
ожиданием, «чтобы в тополях защелкал фетовский соловей». Эту 
минуту герой повести «Машенька», ощущая себя «богом, воссо-
здающим погибший мир», справедливо считает «самой важной и 
возвышенной во всей его жизни». Но возникает предчувствие раз-
лада возвышенного образа, созданного в воображении, с претворе-
нием его в реальности. Описанию соответствующего ему пережи-
вания предшествует короткая ремарка, с кассандровской точно-
стью предрекающей печальный исход любовной истории: «Из Пе-
тербурга приехавший бас, тощий, с лошадиным лицом, извергался 
глухим громом; школьный хор, послушный певучему щелчку ка-
мертона, подтягивал ему».
Музыка умолкает, когда обнаруживается обескураживаю-
щее несовпадение мечты с жестокой и иллюзорной действительно-
стью, миром пошлости — миром, несовместимым с музыкой, аб-
солютно лишенной музыки, миром, где музыки нет и не может 
быть. Набоков поднимает важную для него и очень актуальную 

---

42 
для нас сегодня тему пошлости. В своем знаменитом эссе «Пошля-
ки и пошлость» писатель выявляет родовую сущность пошлости, 
наиболее ярко являющейся в рекламе. Речь не идет о рекламе как 
таковой, которая иногда может подниматься до высот искусства. 
Речь идет о том, что реклама создает пространство, ориентирую-
щее человека и его жизнь в жестком соответствии принципу «об-
ладания вещью, будь то комплект нижнего белья или набор столо-
вого серебра». Придавая блеск вещи, играя на обывательской гор-
дости, реклама исходит из глубинного, онтологического предпо-
ложении, согласно которому бытие человека подвержено редук-
ции, оно может быть сведено к сумме материальных элементов: 
«человеческое счастье можно купить и что покупка эта в какой-то 
мере возвеличивает покупателя». Здесь и кроется «глубочайшая 
пошлость, источаемая рекламой», подчеркивает Набоков. Законо-
мерное следствие такого существования в культуре – враждеб-
ность подлинному искусству и литературе: «Пошляк не увлекается 
и не интересуется искусством, в том числе и литературой — вся 
его природа искусству враждебна». И не случайно то, что в мир, 
где «всяк будет потен, и всяк будет сыт», «музыкантам вход вос-
прещен» («Королек»).
Музыка в творчестве Набокова есть универсальное означа-
ющее, где означаемое — бытие во всем его многообразии, в слож-
ных переходах и превращениях его бесчисленных форм и их бро-
уновским движением, которое не укладывается в привычные для 
обыденного сознания координаты трехмерности, а представляет 
собой то, что описывается французской современной мыслью как 
движение по касательной, «складки» (Делёз), для чего можно вос-
пользоваться словами свернутое, завернутое, вывернутое и т.п. 
Эстезис, чувственное нерасчлененное ощущение, «разлит» 
в музыке, вернее, в ее звуковой материи: шепотах, всхлипах, пау-
зах, покашливаниях, страшном вопле мужа, «всем животом» пере-
живающем смерть жены. Звуки и есть тело музыки, она — голос 
бытия и его души, которая является в стонах, жалобе, мольбе о по-
мощи или обиде, неизжитой с детства. Слышать эту музыку спосо-
бен не каждый, а лишь тот, кто обладает особым душевным 

---

43 
«устройством»: «постоянно ощущать нестерпимую нежную жа-
лость к существу, живущему беспомощно и несчастно», чувство-
вать за тысячу верст стон, жалобу, мольбу о помощи, и готовность 
бескорыстно помочь, поддержать, «пресечь чужую муку». 
Универсальный характер музыки как голоса бытия и в том, 
что ее звуки могут стать зримыми в мерцании «складок пунцовых 
и серебристых платков», воплотиться в пространство счастья от 
радости присутствия любимой женщины — или в подобие тюрь-
мы, разделяющей людей.